Александр Гиневский - Везучий Борька
ИМПЕРАТОРСКАЯ СОБАКА
Рассказы
Разноцветные «Волги»
Вадик ввалился в дверь, будто за ним гнались двое с автоматами.
— Вовка!.. Вовка!.. — Пыхтит и больше ничего сказать не может.
— Ну-у?
— Вовка!.. Вовка!.. — Сопит, топчется на месте.
— Слышу же! Говори!
— Слышишь?
— Слышу!
— Тольку увезли! — бухнул Вадик.
— Тольку?! Нашего?..
— А какого ещё?!
— Мало ли на свете всяких Толек?
— Да говорят тебе: нашего! На «Волге» увезли!
— Чего паникуешь? Может, в гости на такси поехал.
— Нашёл такси! Красная «Волга» и без шашечек! Да и в гости он на трамвае ездит. Забыл?
— Постой-постой. Красная, говоришь?..
— В том-то и дело, что красная! Такого пожарного цвета «Волга»…
А к вечеру мы всё разузнали. Оказалось, Тольку увезли сниматься в кино. Это Тольку-то!.. Да ведь он даже басню Крылова «Кому-то где-то бог послал кусочек сыру» толково рассказать не сможет. Вот как. И голос у него — так себе… Средненький голосок. Один раз запел: «Ваше благородие, госпожа удача…» — Так мы чуть со смеху не рассыпались. А всякие танцы и пляски Толька просто не переносит. У него от них не ноги, а зубы начинают болеть. Зато в казаки-разбойники Толька играет здорово. Как все мы. Прошлой зимой прыгали в сугроб с гаража. И Толька. Тоже смело прыгал. Как все мы. Ну, ещё здорово у него получается руками разводить, когда говорит. Прямо непонятно.
Не за одни же размахивания руками человека в кино снимают?..
Я рассказал папе про Толькино кино.
— Что ж, бывает… — сказал папа. — Видно, талант у человека прорезался. А талант, Вовка, штука редкая. Так что за твоего друга можно от души порадоваться.
— Ну и ну, — говорю, — в казаки-разбойники с нами играл, с гаража в сугроб вместе прыгали, на мечах сражались — и вдруг — бац! Талант какой-то…
— Вот именно, — говорит папа, — вдруг, бац. Только не талант вдруг, бац, а случай. Случай, видимо, и помог опытным людям разглядеть в Тольке способности.
«Ничего, ничего, — подумал я, — не всё Тольке случаи. И у нас с Борькой и Вадиком они, может, тоже ещё будут. Тогда и у нас что-нибудь прорежется. Непременно. Только попались бы нам опытные люди. Чтобы точно увидели и сказали: прорезается или нет».
За Толькой приезжали то на красной «Волге», то на зелёной, то на чёрной, то на белой. Повезло человеку: сплошное катание на разноцветных «Волгах».
Первое время Толька махал нам рукой. Мол, привет, товарищи. Мол, некогда, тороплюсь, кино ждёт… А потом и махать перестал. Подойдёт к машине, щёлк дверцей, бух на сиденье, хлоп дверцей и — покатил. Дверцей-то он мастерски хлопал. Прямо как в кино. Так что где уж ему теперь с нами в казаки-разбойники гонять.
— Тоже мне, звезда экрана… Вычёркиваем его из списка отряда, — сказал Борька, когда Толька перестал нас замечать.
— Вычёркиваем безжалостно, — поддержал Вадик.
И мы его вычеркнули.
Но вот какая штука получилась. Получилось, что из списка вычеркнуть легко, а совсем позабыть — дело другое. Что-то не очень-то выходит с этим делом.
— Эх, Тольки не хватает, — скажет иной раз кто-нибудь.
— Не Тольки, а четвёртого нам не хватает! Четвёртого человека! — сердито поправит Борька. — Предлагаю взять Витьку из третьей парадной.
— Нашёл кого брать! Твой Витька на пианино с утра до вечера брямкает. Без воскресений. Родители прямо канатами прикрутили его к этому пианино. Дождёшься твоего Витьки…
— Сравнили Витьку с Толькой! — говорю. — Да Толька, если хотите знать, такой человек, что давно бы в щепки разнёс это пианино, чтобы к нам поскорей выйти!..
Тут уж Борька непременно скажет:
— Вы что?! Забыли, кого мы из списка отряда навечно вычеркнули? Забыли?!
И вот раз, когда, нам очень не хватало четвёртого, мы посмотрели на Толькино окно. А оно раскрыто. И в окне торчит вычеркнутый Толька. Со всеми своими большими ушами. Сидит пригорюнившись. Положил своё киногеройское лицо на руки. Смотрит в нашу сторону. Вернее, осторожно выглядывает из-за колючего кактуса в горшке на подоконнике. А у подъезда никаких «Волг».
— У-у, киношник, — зашипел Борька. — Видеть тебя не могу. Вертолёта ждёшь, да? На машинах уже не ездишь, вертолёты подавай. — И кулаком ему грозит.
Прошлись мы под Толькиным окном как ни в чём не бывало. Будто мы его и знать не знаем. А что? Подумаешь, кинозвезда. Ещё и за кактус спрятался. Больно нам такой нужен.
Раз прошлись, другой, третий.
Остановились зачем-то.
— Эй ты, артист недобитый! — кричу. — Дуй сюда к нам!
Прямо непонятно: с чего это я вдруг закричал такое.
Толька так и подскочил. Чуть горшок с кактусом за окно не полетел.
— Я?! Да я мигом! — орёт.
Тут Борька на меня набросился:
— Забыл?! Кого вычеркнули, забыл?!
Не успел ой меня как следует отругать, как появился Толька. Молниеносно появился. Из окна, что ли, выпрыгнул? Наверно. Потому что в кино и с десятого этажа выпрыгивают, а тут всего третий. Низковато, конечно. Поэтому мы толком и не разглядели, как это у него так ловко вышло.
Подходит к нам. Сияющий такой.
— Айда, ребята, — говорит.
И мы пошли.
И сразу стало всем ясно, куда идти и чем заняться первым делом. Наверно, потому, что теперь снова был с нами наш Толька. Мы как-то даже не сразу вспомнили про его кино. Вспомнил Вадик. Вдруг вспомнил:
— Толька, постой! А про кино чего же молчишь?
Толька нахмурился, махнул рукой:
— А чего рассказывать?
— Как чего?! Он ещё спрашивает!
— Нечего рассказывать…
— Во даёт! Ты что же, зря, что ли, на разноцветных «Волгах» раскатывал?!
Толька вздохнул:
— Выходит, зря…
— За ним, понимаешь, как за важной птицей… На «Волгах»! Не на «Москвичах» каких-нибудь, не на мотоциклах, не на великах…
— При чём тут птица? — буркнул Толька. — У них гараж неподалёку. В нём одни «Волги». Вот и заезжали за мной шофера. По пути.
— Постой-постой. Интересно получается! — Борька даже разозлился. — Ездил, ездил и — зря! Нет, ты нам зубы не заговаривай гаражами. Выкладывай всё по порядку.
— Действительно. Выкладывай давай.
И Толька начал.
— В гости я ехал, — говорит. — К Алексею Петровичу. Это давно уже было. Ну, еду как всегда. И вот прямо в трамвае уставился на меня какой-то длинный, усатый. Смотрит и смотрит. Вот так вот смотрит. — Толька показал. — Контролёр, думаю. И беру ещё один билет.
— На всякий случай?
— Какой там на всякий случай! Первый билет у меня в руках совсем измялся. От волнения измялся. Беру другой. А он всё равно смотрит. Думаю: второй бы билет не порвать от волнения. Не успел порвать — приехал. Выхожу. И он за мной выходит! Ну, думаю: «Что ж я такое натворил?» Ничего плохого вспомнить не могу. Я бегом. Оглянулся: и он бежит! Догоняет, да ещё и руку тянет. Схватил меня. Шажищи-то у него. Во какие! «Стой! — говорит. — Тебя-то мне и надо!» — «Что вы меня хватаете? — говорю. — Вот мой билет! Я к Алексею Петровичу еду. Если хотите знать, я целых шесть копеек в кассу опустил!» — «Какая касса?! Какие копейки?! Это же всё мелочи! Как тебя звать?» — спрашивает. «Толька», — говорю. А он: «Послушай, Толька, соглашайся, а?..» — «Нет, — говорю, — не соглашусь. Не на того напали». — «Ты хоть бы спросил, на что соглашаться». — «А мне это и не интересно», — говорю. «Не интересно?! Настоящее кино делать — не интересно?! Ну ты и фрукт!..» — тут он даже присвистнул. Вот так и познакомились. Его Аркадием Леонидовичем зовут. Он на «Ленфильме» режиссёром работает. Вот. Ну, а на студию в первый раз я с мамой приехал.
— Это на красной «Волге»? — спросил Вадик.
— Нет. На девяносто четвёртом автобусе. А на красной «Волге» уже потом.
— Не перебивай, Вадька. Ну?.. Дальше что?
— Ну, приехали мы на студию. Посадили меня за стол. А на столе дыня в тарелке. И нож. Аркадий Леонидович говорит: «Как, Толя, справишься один с корнеплодом?» — и кивает на дыньку.
— Справился?
— Ещё бы ему не справиться.
— С бесплатной дынькой…
— Ладно вам! — сказал Борька. — Давай дальше.
— Ну вот. Пока я с дынькой справлялся, меня сфотографировали. Раз десять. Я даже подумал: хорошо с этим кино связываться. Дыней всё же угощают, фотографируют. Кругом народ весёлый. Шутят, смеются. Потом Аркадий Леонидович и говорит: «Ну, сладкий корнеплод смутузить — дело не хитрое. Посмотрим, как ты с ролью справишься. А на сегодня хватит с тебя одной дыни». Ну а потом роль мне дали. Беспризорника. Такой оборванный, грязный мальчишка-воришка. Уже и курить умеет.
— Знаем.
— Вот. А кино называется: «Костры на снегу». Про гражданскую войну. В ту войну таких беспризорников было много. Ну, сначала репетиции, потом съёмки начались. Стали снимать станцию в степи. На станции народу накопилось! Мужики бородатые, бабы, ребятишки. С мешками, с чайниками. Все кричат, стонут. Подходит поезд. Мешочники чуть под колёса не прыгают, уехать хотят. На крыши полезли, в окна. Кричат, ругаются. А из одного вагона выбрался старичок Тополев. Больной такой, в худом пальтишке, с шарфиком на шее. А кругом давка. Его толкают со всех сторон, чуть совсем не затолкали. Он вот так вот выбирался. И всё узелок к себе прижимал.
