Леонид Фролов - Полежаевские мужички
Тишка, пока кошка отогревалась на печи, не выходил из дому. Но как только она за порог, он хватал с вешалки пиджачишко и устремлялся за ней. Но уж если в ясный-то день ее не уследишь, то в такую погоду и подавно. Мурка вспрыгивала в сенях на ларь, с которого, как белка, распушив хвост, перемахивала на верхнее бревно стены, подлезала под крышу и, уже с улицы проскрежетав когтями по углу, спускалась на землю. Тишке столь юркий путь не проделать.
Он возвращался в избу, садился к окну. Но в непогодь и у окна быстро наскучивает. Тогда Тишка забирался в кровать, маясь, крутился с боку на бок и не засыпал до прихода матери.
— Ну, Тишка, — вздыхала она, — ты со своими котятами весь извелся. Опять, что ли, их искал?
Тишка, не отвечая, укрывался наглухо одеялом. Мать чего-то говорила ему, он не слышал да и не хотел прислушиваться к ее словам. Все равно ничего хорошего не подскажет, только посмеется над ним.
И когда он потерял всякую надежду увидеть котят, мать, разрумянившаяся, пришла с улицы и сказала:
— Ну, Тишка, высмотрела сейчас твоих красавцев…
Славик подвернулся ей под руку:
— Мама, котят, да? А где? — и, догадываясь, что ответа ему не дождаться, бросился в сени.
Тишка встревоженно посмотрел ему вслед.
— Да не найдет, не пугайся, — успокоила его мать. — Они за ларем прячутся.
Тишка, веря и не веря, посмотрел на нее. Она налила кошке в глиняное блюдце молоко, вынесла в сени к ларю:
— Пусть и они полачут. Пора уже приучаться.
Славик гремел на подволоке прогибающимися под ногами тесинами.
— Славка! — вышла из терпения Варвара Егоровна. — У тебя ум есть? Ты чего там, как лось, носишься?
— Мама, — отозвался Славик, перестав греметь тесом, — да я не раз видел, как Мурка по углу забиралась на подволоку.
— На то и кошка, чтобы лазить везде…
Варвара Егоровна покискала, но Мурки, видать, поблизости не было.
Тишка прижался головой к стене, пытаясь заглянуть за ларь: в узком проеме было темно, как в подвале. И все же Тишке показалось, что темнота несколько раз сверкнула зеленоватыми кружочками отблесков: «Ой, да рядом ведь они совсем…» Тишка сунул руку за ларь и сразу же уткнулся пальцами в податливый комочек тепла.
За ларем сердито зафыкали, зашипели.
— Мамка-а, — растроганно протянул Тишка, — и правда они-и… Котята-а…
— Тишка, — сказала Варвара Егоровна, — я же тебе говорила, что Мурка их в дом приведет. Ну? Чья правда вышла?
Славка уже спустился с подволоки и, оценив обстановку, принял сторону матери.
— Да ну его, переполошника, — скривил он губы. — Наш Тишечка вечно так… На него смотреть, так с ума сойдешь…
— Это ты-то сойдешь? — задохнулся обидой Тишка. — Да ты сам кого хочешь с ума сведешь! Помнишь, как…
— Да ладно, ладно тебе, — примирительно зачастил Славик. — Я ведь в шутку сказал, не всерьез.
Варвара Егоровна придвинула блюдце с молоком к простенку и пристрожила Славку:
— Чтобы не трогать котят! Они сейчас пока дичатся людей, а через неделю и в избу прийти осмелятся… Если, конечно, ты раньше времени шею им не свернешь…
— Ма-а-ма! — запетушился Славик. — Да я на них и смотреть не хочу, не то что в руки брать! Это Тишка пусть со всякой нечистью нянькается! — Он сердито распахнул дверь и убежал в избу.
Варвара Егоровна погладила Тишку по голове:
— Вот Мурка и привела нам своих гвардейцев. И ты, Тишенька, зря расстраивался. Сколько слез понапрасну пролил…
Тишка набирал, набирал воздуху в рот и чуть не разревелся опять.
— Мама, да гвардейцы-то ведь не Муркины… Я поэтому и расстраивался.
— Знаю, знаю, не Муркины, а твои, — опять не дослушала Тишку Варвара Егоровна и засмеялась.
ФОНАРИК
Вечерами у клуба играли в волейбол. Мелюзгу к площадке и близко не подпускали. Вовка заранее смирялся с этим и устраивался в судьи: ему, хочешь не хочешь, приходилось торчать у волейбольной площадки. Заведующий клубом жил у них на квартире, и Вовка был у него как бы негласным помощником. Мало ли, придут колхозные механизаторы, разгорячатся в игре да и пнут мяч в крапиву. Никому за ним бежать неохота, а тут как раз киномеханик начнет зазывать ребят в клуб, и они всей ватагой ринутся за билетами. Вовка же весь клубный инвентарь должен собрать и сдать Геннадию Ивановичу, заведующему, в полном наличии и сохранности.
Теперь же, к грибной поре, понаехало в Полежаево отпускников и студентов, и каждому охота перед земляками похвастаться, какие он «свечи» научился тушить и какие «гвозди» может забивать вдоль сетки.
Школьникам на волейбольную площадку и соваться нечего — в спину вытолкают:
— Помирать разве раньше времени собираетесь? Толик Неганов припечатает мячом, так от вас одно мокрое место останется!
Толик Неганов ходил по площадке пружинистым шагом. Мяч он держал в ладони над головой, как сосуд с водой, — небрежно, но ни капли не выплеснется. Поговаривали, что у него по волейболу первый разряд. Да оно и без всяких удостоверений видно: классный игрок.
Вовка только за ним и следил: как Толик принимал мяч, как выходил на подачу, как разыгрывал пасовку и как посылал через сетку гвоздевой мяч, который никто не мог взять.
— Вот это студент! — восхищенно вздыхала глазеющая толпа, и Вовка тоже не мог удержаться от зависти.
— Ух ты! — шептал он и срывающимся голосом объявлял счет.
В душе-то Вовка каждую секунду желал одного — чтобы Толик осрамился перед односельчанами: поскользнувшись, растянулся бы вдоль площадки бревном или, с разгону-то, запустил мяч выше берез, а еще лучше — утопил его в сетке. Но Толик и пушечной мощи удары брал легко, будто меж его рук создавалось какое-то силовое поле, входя в которое мяч гасил свою скорость и становился покорным — Толику оставалось направить его, усмиренного, своему партнеру, а потом, с подачи этого же партнера, неминуемо пробить брешь в защите противника.
Шура Лешукова, колхозный агроном, всегда игравшая в команде Толика Неганова, в такие победные минуты начинала безудержно, без меры рукоплескать своему капитану.
— Толик, ты гений, — влюбленно говорила она, и Вовка кривился от ее слов, как от зубной боли.
«Ну, надо же, — хмурился он. — Забил мяч — и гений». А может, Геннадий Иванович, Вовкин квартирант, потренировался бы с Толиково, и был бы на волейбольной площадке посильнее этого шаркуна-кривляки. Только Геннадию Ивановичу некогда заниматься пустяками, у него серьезных дел по горло. А этому лоботрясу только и заботы — с мячом попрыгать.
Как Шура-то не разберется, кто чего стоит. Ведь знает же, что у Геннадия Ивановича на ее счет самые серьезные намерения.
Конечно, Неганов без пяти минут инженер и отец у него не простой колхозник — директор школы, но любовь-то выше всего! Разве Неганов будет Шуру любить так, как Геннадий Иванович!
Вовка сидел на табуретке, вынесенной из клуба, и отмахивался от комаров. А комаров была тьма-тьмущая.
Начинало темнеть и по-вечернему холодить. На землю пала роса.
Мяч, намокнув, отяжелел, и удары по нему раздавались как выстрелы.
Народу уже набился полный клуб, но председатель колхоза не разрешал начинать сеанс, пока не придут с фермы доярки.
— Мы, понимаешь ли, должны обслуживать не отпускников, а тружеников, — говорил он.
И люди высыпали на улицу, чтобы не сидеть в духоте.
Заведующая почтой, Мария Флегонтовна, подошла к волейбольной площадке и, разглядев в темноте играющих, позвала:
— Шура, милая, а я с ног сбилась — тебя ищу.
— Ой, Мария Флегонтовна, немножечко погоди! — задыхаясь, отозвалась Шура Лешукова. — Сейчас заканчиваем.
— Шурочка, держите! — Толик Неганов послал ей мягкий пас и отскочил к сетке, чуть не наступив Вовке на ногу. Вовку обдало волной здорового пота.
Шура приняла мяч и подала его назад Толику.
Толик, изогнувшись, подпрыгнул, и пушечный залп прорвал тишину.
Вовка кошачьим зрением увидел, что мяч лег по эту сторону бровки и, облизав спекшиеся губы, объявил счет:
— Четырнадцать — семь.
Но в это же самое время Вовка успел заметить, что в прыжке у Толика вывалился из кармана не то портсигар, не то бумажник.
— Шурочка! — опять позвала Мария Флегонтовна, ничего не понимающая в игре. — Ты распишись у меня только да получи. Я приготовила тебе без сдачи.
— Чего получать-то, Мария Флегонтовна? — не вникая в смысл ее слов, переспросила Шура, не отключившаяся от игры.
— Да деньги.
Вовка босой ногой потрогал, что выпало из кармана Толика. Нет, не бумажник и не портсигар. Ногу холодило металлом, и Вовка сразу догадался, что это «жучок», электрический фонарик. Он не раз видел после кино, как Негановы всем семейством отправлялись домой. Толик жужжал динамиком и направлял луч под ноги отцу, Николаю Павловичу, который шел первым.
