Вильям Козлов - Президент Каменного острова
Снова брызги летели на Алёнку, но она молчала. У палатки дымился костёр. Лариса Ивановна жарила на алюминиевой сковородке яичницу. Вячеслава Семёновича и Гарика не видно. Захватив банку, мы вернулись на прежнее место. Это место я облюбовал. Здесь вчера вечером рыбак из деревни ловил рыбу.
Время шло, а мы всё ещё копошились. Никак не могли наживку нацепить на крючок. Алёнка держала червя далеко от себя и, наморщив нос, надевала на крючок. Червяк извивался, не хотел надеваться. Кое-как я нанизал своего червя и первым взмахнул удочкой. Алёнка вскрикнула: крючок с червяком запутался в её волосах.
— Забери эту гадость! — крикнула она. Пришлось через всю лодку шагать к ней и вытаскивать из волос червя с крючком. Крючок вытащил, а полчервя так и осталось в Алёнкиных волосах.
— Ты всё-таки старайся в воду попадать, — сказала Алёнка. — Боюсь, что в моей голове ты не поймаешь ни одной рыбки… А раз уж пришёл сюда, надень, пожалуйста, мне червяка.
Я надел ей червя и уселся на своё место. Взмахнула удочкой Алёнка — я зажмурился. И не напрасно. Возле уха тоненько свистнуло, затем больно царапнуло по щеке. Когда я открыл глаза, Алёнка как ни в чём не бывало сидела на корме и глядела на поплавок.
— Не клюёт? — спросил я.
— Раздумывает…
— Она будет долго думать, — сказал я, доставая из-за уха Алёнкиного червяка. — Кстати, запомни: в моём ухе рыба тоже не водится.
С горем пополам мы забросили удочки. У меня поплавок был красный, а Алёнкин — зелёный. Они неподалёку дружно покачивались на лёгкой ряби. У меня уже ногу защипало — отсидел, а поплавки всё так же покачивались. Солнце припекало. Я стащил безрукавку, Алёнка сняла платье и осталась в купальнике. Раз рыба не берёт, будем загорать.
— Серёжа, а что, если мы чертёж спрячем? Говорил, будем отдыхать на всю катушку, а сам из-за стола не вылезает.
— Хорошо, что по ночам не работает, — скачал я.
— Электричества нет, вот и не работает.
— Я звал на озеро. Не поехал.
Мы с Алёнкой очень хотели, чтобы отец как следует отдохнул. У него повышенное кровяное давление, и врачи говорили, что ему нужен полный отдых. Мы с Алёнкой знаем, что он сюда из-за нас поехал. Хотел сделать нам приятное. Вместе мы редко отдыхали. А тут на всё лето!
— Серёжа, — спросила Алёнка, — где мой поплавок?
Алёнкиного поплавка не было. На воде плавал лишь мой, красный.
— Тащи! — шёпотом сказал я.
Алёнка дёрнула удочкой, но из воды никто не показался, зато ореховое удилище согнулось в дугу.
— Кто-то дёргает!
Я вскочил и бросился к ней на помощь. Но Алёнка не отдала удочку.
— Я сама, — сказала она.
Из воды показался сначала поплавок, потом большая и удивлённая рыбья голова. Я никогда не думал, что такая большая рыбина может пойматься на маленький крючок. Рыбина, зевая вытянутым трубочкой ртом, спокойно шла Алёнке в руки.
— Поймала! — ликовала Алёнка. — Я говорила, что поймаю большую рыбину…
Насчёт «поймала» она поспешила. Рыбина подошла к лодке, с интересом посмотрела на нас чёрным с золотистой каймой глазом, затем лениво отвернула в сторону и ушла в глубину, помахав нам синеватыми плавниками. Леска в Алёнкиных руках натянулась и тоненько тренькнула, как балалаечная струна. Вместо рыбы у неё остался поплавок с собравшейся пружиной леской.
Алёнка чуть не плакала. Она смотрела на воду, как будто оттуда снова могла появиться эта большая рыбина и вежливо попроситься в лодку.
— Ушла… — сказала Алёнка.
— Теперь не догонишь, — посочувствовал я.
— Почему она ушла? Серёжа?
— Безобразница, — сказал я.
Пока я привязывал к Алёнкиной удочке новый крючок и грузило, мой поплавок ушёл в воду. Я взмахнул удилищем, на крючке червя не было. Кто-то слопал его.
Вдруг мы почувствовали сильный удар в лодку. У меня удочка чуть из рук не выпала.
— Это рыбина? — спросила Алёнка. Глаза у неё были большие и испуганные.
Если это действительно рыбина, то она размером с нашу лодку. Вряд ли такие экземпляры водятся в озере. И потом, с какой стати рыбина будет ударять в лодку? Слепая она, что ли?
Я перегнулся через борт и посмотрел в воду. Дна не видно. Здесь глубина приличная.
— Дёргает! — сказала Алёнка. Бросив удочку, она руками выловила леску. Раздался крик, и Алёнка отшвырнула снасть в сторону.
— Серёжа, — сказала она дрожащим голосом, — поплыли к нашему берегу…
— Орёшь как оглашенная…
— У меня клюнула… лягушка.
Я подобрал Алёнкину удочку. На крючке никого не было.
— Приснилось?
— Глаза выпученные… А рот раскрыт… Я хочу на берег…
Тут я заметил, что нашу лодку относит к берегу. Сорвалась с якоря!
Я стал выбирать верёвку. Она свободно шла из глубины. В сетке не было камня… Я почувствовал, как на затылке зашевелились волосы. Камень сам собой никак не мог исчезнуть из сетки. Она без дырок. Его кто-то вытащил. Кто? Таинственная рыба величиной с лодку?
— На меня кто-то смотрит! — прошептала Алёнка. Глаза её стали ещё больше. Не отрываясь, она смотрела за борт. Я тоже посмотрел туда, но ничего не увидел. Лёгкая рябь подёрнула зеленоватую воду.
— Оно смотрело на меня… — сказала Алёнка.
— Оно?
— Одни глаза и волосы… А потом всё исчезло.
Я снова посмотрел на воду. Когда перестало рябить, я увидел своё искажённое отражение. Всё понятно, Алёнка с перепугу себя приняла за водяного… Когда я сказал ей об этом, она рассердилась.
— Там кто-то был, — сказала она. — Я видела… Уж себя-то я отличу от…
— От кого?
— Там кто-то был… — упрямо повторила она.
Рыбачить расхотелось. Я сел на вёсла и стал грести к берегу. Мы даже не смотали удочки, поплавки волочились следом за лодкой. У меня тоже было такое ощущение, словно кто-то плывёт рядом с лодкой. Если бы так ярко не светило солнце, если бы сейчас была ночь… можно было бы здорово испугаться. В озере кто-то живёт. Наверное, огромная рыбина, которой двести лет… А кто же тогда вытащил камень из сетки? У рыбины нет рук. Одни плавники.
— Ты веришь в водяных? — спросил я сестру.
— Глупости, — ответила она.
— Я в русалок верю, — сказал я.
— Я могла и ошибиться…
— А камень кто вытащил?
— Ну чего ты пристал ко мне?
Алёнка отвернулась и стала смотреть на остров. Я тоже перестал ломать голову над этой загадкой, которую задало нам озеро.
Дед с берега увидел нас и, не раздумывая, бросился в воду. Отчаянно работая лапами и помогая хвостом, он плыл навстречу. У самой лодки он замолотил по воде лапами, стараясь вскарабкаться. Но без нашей помощи у него ничего не вышло. Пришлось его за шиворот втащить в лодку. В благодарность Дед обдал нас фонтанами воды.
Мы вспомнили про удочки. Когда я стал сворачивать свою, почувствовал рывок. На крючке сидел приличный окунь. Пока мы плыли к берегу, он на ходу поймался. На Алёнкин крючок никто не сел. Алёнка взяла вёсла. Она гребла лучше меня. По крайней мере, брызги не летели в мою сторону. Дед сидел на носу лодки и смотрел на берег. Шерсть на спине потемнела и ещё больше завилась в колечки. На моего окуня, который прыгал на дне лодки, Дед не обратил никакого внимания.
На берегу ждал отец. Он был в синих спортивных шароварах и светлой куртке на молнии. Наш отец ещё молодой. Высокий, широкоплечий, с загорелым лицом. Когда он учился в институте, занимался спортом. Баскетболистом был. У него и сейчас дома в коробке лежит значок перворазрядника. Раньше отец выглядел ещё моложе. Он постарел после…
Об этом тяжело говорить. Об этом тяжело вспоминать. Но это никогда не забывается. Три года назад нашу маму вдруг положили в больницу. Она ни на что не жаловалась, просто стала задумчивой и рассеянной. И очень похудела. У неё пропал аппетит. Когда она, доставая с полки книжку, упала и потеряла сознание, отец вызвал «скорую помощь» и сам на руках отнёс её вниз, где ждала машина. Два санитара с пустыми носилками спустились следом за ним. Из больницы наша мама не вернулась. Она три месяца болела, а потом умерла. Есть такая страшная болезнь — рак. Врачи не научились лечить эту болезнь… Они ничего не могут с ней поделать. Больше всего на свете я ненавижу эту болезнь.
Три года мы без мамы. На лбу у отца появились две глубокие морщины. Он ссутулился, утратил спортивную выправку, как говорили его друзья по институту.
Отец стоит на берегу, смотрит на нас. Он серьёзный. О работе думает или о маме? Волосы у отца тёмно-русые, а глаза карие. Когда он смотрит вдаль, то прищуривается. Он немного близорукий, но очки не любит носить. Лишь когда садится за письменный стол, надевает. А потом, сняв очки, долго ходит по комнате и трёт переносицу.
Я огорчённо развёл руками и выбросил окуня на траву. Он ещё шевелил плавником. Отец поднял окуня.
— Попался, разбойник! — сказал он.
