Владимир Листов - Чекисты рассказывают...
Он говорил так искренне, что сам поверил в сочиненную на ходу легенду.
— Нет, один ты не пойдешь. Мы пойдем вместе. Только не в «Метрополь». — И добавила со смущенной улыбкой: — Тебе этого не понять. Я ведь суеверная. После нашего «культпохода» в «Метрополь» все и началось с моими нервами...
— Высокие договаривающиеся стороны пришли к согласию. Отлично!
— Скорей, скорей, — Птицын поторапливает шофера. Надо успеть попасть в подмосковный городок еще до закрытия поликлиники. К тому же в пути он принял новое решение: ему самому в поликлинике появляться не следует. Пришлось делать круг, чтобы заскочить к начальнику районного отдела милиции. Птицын ввел его в курс дела и отправил к главврачу. Причину визита придумали тут же: «Ищем преступника, который не то в июле, не то в августе долго бюллетенил».
Начальник райотдела милиции терпеливо, с бесстрастным лицом перелистал около двухсот историй болезней жителей городка, побывавших в поликлинике в июле. Против каждой фамилии ставил никому не нужную цифру — на сколько дней был выдан бюллетень, записывал адрес больного, фамилию лечащего врача. С длинным списком он вернулся к Птицыну поздно вечером.
Птицын быстро отыскал среди адресов больных десять, интересовавших его. Одиннадцатый он нашел в списке врачей. И сразу вспомнил рассказ Марины о молодом хирурге — том самом, что тихо вздыхал об Ольге. Несколько озадачил ответ на другой вопрос — к кому на прием ходили эти больные. Только пять из них лечились у Ольги. Тут все ясно. Адреса списаны с истории болезней. А остальные? Все они были на приеме у старого, заслуженного врача. Кто же тогда дал Ольге их адреса? Птицын посмотрел на часы. Звонить к главврачу домой, чтобы попытаться найти ответ на вопрос? Поздно, да и к чему тревожить человека, который, вероятно, и без того основательно переполошился. Оставив необходимые инструкции милиции, он помчался в Москву, где его терпеливо ожидал Бахарев.
Итак новый вариант: Ольга! Завтра с утра явится Снегирев, и Птицын надеется, что тот опознает по фотографии Ольги девушку в ЦУМе и кино «Метрополь». А пока — по домам. Они вышли на улицу. Холодный ветер гудел на разные голоса. Вызванные из гаража машины еще не подошли к подъезду. Стояли молча. Поеживались. Каждый думал о своем. И вдруг Птицын простодушно спросил:
— Жениться не собираешься?
Бахарев привык к неожиданным вопросам Александра Порфирьевича и не удивлялся им, но этот вопрос насторожил.
— С чего бы это вдруг...
— С чего, с чего! Просто так. Интересуюсь. Вот и спрашиваю...
— Сложный вопрос задаете, — и сразу переключился на шутливый тон: — Днями выяснится. А пока — туман, сплошной туман.
— Странный ты. Ну давай, давай. Плыви в тумане. Вот и машины наши подошли...
И они разъехались в разные края Москвы.
Всякое с Птицыным бывало — как-то целый месяц плутал по ложному следу. Но уже после того как нащупал правильную дорогу, тут уж никто не мог сбить его с курса. А с «Доб-1», как он выражался, черт те что получается. Вчера вечером, кажется, все неоспоримо свидетельствовало: иностранная студентка Ольга... И вот с утра...
Снегирев не подтвердил.
— Нет, не похожа! Фигура вроде бы та же, а лицо? Есть что-то общее... Но скорее нет. И прическа у той, в ЦУМе, была совсем другая.
Значит, цепочка, связывавшая Ольгу, врача-практиканта в подмосковном городке с Зильбером, с девушкой из кинотеатра «Метрополь» рвется. Что же остается на чаше весов Ольги? У нее на приеме в поликлинике были пять молодых горожан из одиннадцати, получивших по почте вражеские газеты-листовки...
И снова раздумья — Ольга или Марина? И вдруг звонит Михеев.
— Он в приемной...
Кто он, откуда вы звоните?
— Из приемной. Сюда явился Победоносенко.
...Птицын поднялся из-за стола навстречу Победоносенко, протянул руку, поздоровался, пригласил сесть, а сам занял свое любимое место на подлокотнике большого мягкого кресла в углу комнаты.
— Будете курить?
— Благодарствую. Воздержусь.
— Кофейку?
— Благодарствую. Предпочел бы перейти к делу.
Птицын улыбнулся.
— Не торопитесь Я ведь ждал вас, Аркадий Семенович. Никому не говорил об этом, даже ближайшему помощнику, но был почему-то уверен, что придете.
— Странно. Почему вы меня могли ждать?
— Мы с вами знакомы...
— Не имею чести. Правда, как поется в песне: «Одесса очень велика...»
— Нет, мы не в Одессе встречались с вами, а в этом же доме. Хотя и не без посредничества Одессы. По делу шайки одесских контрабандистов.
— А-а-а, вспоминаю, вспоминаю. У вас, чекистов, плохая привычка — извините за резкость. Вы всегда изволите усаживаться таким образом, что ваше лицо с трудом разглядишь, а собеседник — как на ладони. Теперь я вижу, что лицо знакомое. Да, встречались. Грехи молодости. Но я, кажется, искупил свою вину. Ведь в этом доме я бывал и после войны. Вам известно это?
— Да, известно. Поэтому я и ждал вас. Верил в вас. Хотя тут недавно дрогнула моя вера. И все же ждал.
— Спасибо...
Минуту-другую гость молчал. Упершись локтями в стол, обхватил лицо ладонями.
— Ну что же. Слушаю вас, Аркадий Семенович.
Вместо ответа одессит достал из маленького чемоданчика изящные дамские туфли и положил их на стол.
— Как понимать прикажете?
Победоносенко все так же молча взял в руки левую туфлю, недолго повозился с ней, отвинтил четыре маленьких, тщательно замаскированных шурупа, легко отделил каблук.
— Вот полюбуйтесь. Отлично сработанный тайничок. Хотите — кладите золотые, хотите — зелененькие. А может, и что-то более ценное.
— И что же? — невозмутимо спросил Птицын, окинув беглым взглядом тайник. — Вернулись к старому, а потом совесть заговорила? Бывает...
— Не надо так говорить, товарищ начальник. Зачем обижать старого человека.
— Я бы вас еще не зачислил в старики...
— Слышать комплименты в таком доме очень приятно. Но, увы, мне за шестьдесят. Это уже возраст, когда человек должен быть таким, каков он есть. Без камуфляжа...
— И что же? — тем же невозмутимым тоном спросил Птицын. — Какой вы?
— Победоносенко давным-давно сказал себе: «Забудьте думать, Аркаша, про старое. Вы не найдете там счастья». Я пришел к вам с открытой душой. Поверьте, что эти туфли с тайником попали ко мне случайно. Соседка по дому знала, что я иногда...
Он запнулся.
— Не буду таить от вас. Готов понести наказание. Иногда Победоносенко тряхнет стариной и берет в руки изящный туфель, чтобы омолодить его. Я знаю, что этот вираж карается законом. Каюсь. Но не могу удержаться. Поверьте: меньше всего для заработка. Больше для души. Узкий круг клиентов... Принимаю только экстрамодельные. И всегда предупреждаю хозяйку: «Вы мне не объясняйте, что надо делать. Победоносенко знает это лучше вас. Туфель должен вернуться к хозяйке, как новый. И все, что нужно для этого, Победоносенко сделает. Рубчики, набойки — это не моя стихия». Я и ее предупредил...
— Кого ее?
— Соседку. Дочку докторши. Марину. Ту, что эти туфли дала в починку.
— Что вы о ней знаете?
— Слухи ходят разные.
И он долго рассказывал о семье Марины. Рассказал все, что Птицыну и без того было известно. Потом снова о туфлях, которые он, согласно своему кредо, должен был вернуть в наилучшем виде и потому тщательно проверил каблук, стельки, подметки.
— А глаз у Аркадия Победоносенко, слава богу, как рентген. Это знала вся Одесса. И вы тоже. Вы мне это сказали тогда, на допросе. Я не забыл...
— И что же увидел глаз-рентген?
— Гм. Странный вопрос. Разбудите Аркадия Победоносенко ночью, покажите ему новенький туфель, в котором какой-то прохвост смастерил тайник. И я его сразу же найду вам. Школа одесских контрабандистов, товарищ начальник, — это академия...
— Итак, вы нашли в туфлях Марины Васильевой тайник. Кто еще знает об этом?
— Почему вы задаете такие странные вопросы Аркадию Победоносенко? Кто приходил в этот дом, чтобы рассказать о встрече с Косоглазым? Кто, спрашиваю я вас? Кому одесские шмаровозы чуть не устроили в Измайлове темную за этот визит? Кому, спрашиваю я вас? У кого на спине рубец от ножевой раны и левая рука пошаливает? У кого, спрашиваю я вас?
И он поднялся с места, скинул пиджак, задрал рубашку:
— Вот он, рубец. Били и кричали: «Лягавый. Живым не быть тебе». Смотрите, товарищ начальник. И не задавайте Аркадию Победоносенко странных вопросов.
Птицын подал стакан воды.
— Выпейте, успокойтесь... Все это нам известно. Я знакомился с вашим делом. Потому и сказал, что ждал вас и верил вам. Вы, видимо, превратно поняли мой вопрос. Ведь могло случиться, что в комнате, где вы по вашему выражению даете левый вираж, находился еще кто-то.
— Никого. Я живу один и работаю ночью. Повторяю — для души. Это как у алкоголика. Обнаружив тайник, я сразу понял: «Аркаша, дело жареным пахнет. Это тебе не контрабанда». И еще, товарищ начальник, хотел бы обратить ваше внимание на одно удивительное совпадение.
