Евгения Яхнина - Разгневанная земля
— В другой раз непременно разыщу приятеля! Сегодня-то едва ли. Меня отпустили ненадолго. Надо торопиться. Да я ещё приду, мама. Мы здесь стоим, неподалёку… Готовим решительный штурм Буды. Не хочет австрийский комендант уходить по-хорошему… Пожалеет!
Иштван снова потупил взор. Умом он всё понимает, а душа?.. Душа не принимает этого бесконечного кровопролития… Когда же, господи, войне конец?!
Марика обняла Яноша:
— Прощай, сынок! Береги себя!
И заплакала.
Янош торопился к заставе. Плохо освещённые дома выглядели сейчас совсем иными. Кафе-клуб «Пильвакс», с которым связано так много воспоминаний, было закрыто для посетителей. Но помещение, видимо, готовили к тому, чтобы в нём возобновилась жизнь. Вон там, в правом углу, столик «общественного мнения», за которым всегда сидел Петёфи со своими друзьями. Янош хорошо помнит кафе в канун революции, когда поэт читал свою «Национальную песню».
Янош уже миновал кафе, когда услыхал знакомый басистый голос:
— «Пештская газета», экстренный выпуск! Подробности ареста графа Людвига Баттиани! Палачи угрожают смертной казнью первому венгерскому министру!
— Аронфи! — воскликнул Янош. — Вот лёгок на помине! Я только что о тебе думал. — Друзья обнялись. — А мне отец всё о тебе рассказал. Бедняга, как же ты теперь без руки?
— Не тужи обо мне! Грузчику и солдату без руки плохо приходится, а газетчик и с одной обойдётся!
— Гляди, вон «Пильвакс». Там мы с тобой встретились в первый раз. Помнишь того молодчика, которого ты отсюда выкинул?
— Ну, как мне забыть! Риварди? Уж очень он брыкался! — рассмеялся Аронфи.
— Теперь он уже больше не будет брыкаться!
И Янош, торопясь, рассказал, как он встретил Риварди, когда был у Каталины в Дебрецене. Как сначала ему было невдомёк, что это тот самый человек, которого проучили Петёфи и Аронфи. Потом министерство внутренних дел установило связь бывшего переписчика с неприятелем, и шпиона казнили.
Аронфи проводил Яноша до заставы. Хотя встреча была короткой, друзья успели поговорить по душам.
Оба недоумевали, почему нигде не слыхать ни Михая Танчича, ни Шандора Петёфи… Не выходит больше и «Рабочая газета»… Странно!
Глава четырнадцатая
Декларация независимости
К торжествам по случаю провозглашения Венгрии независимым государством в Дебрецене готовились две недели.
Наконец, по мнению Кошута, настал момент объявить во весь голос о полной самостоятельности Венгрии.
«Если Гёргей принудит австрийцев отступить до самой Вены, станет наконец возможным то, что не удалось совершить в октябре прошлого года: совместными силами венгров и венцев сбросить ненавистное иго габсбургской монархии», — думал он.
Объезжая фронты, мирные города и деревни, Кошут повсюду видел, что армия воодушевлена и готова сражаться до полной победы, а население преисполнено желания участвовать в освободительной борьбе.
В день празднества большой кальвинистский собор, был переполнен, и у входа толпилось множество людей.
Огласив с амвона принятую на экстренном заседании Государственного собрания «Декларацию независимости» Венгрии, Кошут принёс торжественную присягу:
— Я, Людвиг Кошут, избранный правителем-президентом, клянусь в том, что буду поддерживать провозглашённую независимость нации со всеми вытекающими отсюда последствиями, и обязуюсь подчиняться всем законам и решениям Государственного собрания. Да поможет мне бог!
Не украшенные перлами красноречия, эти слова присяги, может быть, с внешней стороны были самыми простыми из всех выступлений прославленного оратора. Но в обстановке общего воодушевления, царившего в соборе, они звучали торжественно и проникновенно.
Отдельные слова присяги и обращения президента к Государственному собранию доходили сквозь раскрытые врата собора до людей, стоявших снаружи, и сопровождались одобрительными возгласами.
— … И, если случится так, что бог уготовит нам такие дни испытания и опасности, что я окажусь не в силах выполнять возложенные на меня обязанности, заверяю вас, господа, что я добровольно передам в ваши руки власть, которой вы меня облекли, чтобы в качестве частного лица трудиться для блага и независимости нации…
Президент умолк, и огромный храм на несколько секунд погрузился в торжественную тишину.
Кошут окинул взглядом собравшихся. Он искал человека, которого ожидал здесь встретить и с кем должен был разделить радость торжества и бремя новой ответственности. Но главнокомандующего не было видно, хотя о его присутствии на заседании договорились заранее.
Среди группы военных Кошут заметил только адъютанта Гёргея — Ференца Ханкиша.
Не одного Кошута смутило отсутствие Гёргея: все ждали выступления генерала от имени армии.
По окончании церемонии Кошут вызвал к себе Ханкиша:
— Почему не приехал главнокомандующий? Он обещал мне присутствовать на сегодняшнем торжестве.
— Неожиданное упорство гарнизона Буды потребовало новой перегруппировки военных частей. Командующий готовится к решительному штурму крепости и в такой момент не считает возможным покинуть фронт.
— Вот уже сколько дней наши лучшие войска бьются у стен Буды, между тем как на решающем фронте австрийцы предоставлены самим себе… Это означает — не использовать плоды наших апрельских побед!
Ханкиш молчал. Ему трудно было отвечать чистосердечно. Кошут был не такой человек, которому он мог солгать. Но Гёргей был его другом, и Ференц знал, что Гёргей избегает встреч с Кошутом.
Президент пристально смотрел на Ханкиша. Майор не отвёл глаз, и президент прочёл в них тревогу. Ответ прозвучал для Кошута неожиданно:
— Я убеждён, господин президент, что ваша встреча с генералом Гёргеем необходима сейчас, как никогда раньше.
— Передайте главнокомандующему, что я приеду в самые ближайшие дни.
Прибывший на фронт Кошут был очень обеспокоен создавшимся положением. Посвятив себя бескорыстному служению отечеству, он не допускал, чтобы Гёргей мог руководиться честолюбивыми помыслами, когда дело касалось отчизны. Он знал, что не всегда генералы соглашаются с военными планами Гёргея, и до сих пор старался смягчать возникавшие конфликты, становясь сторону командующего. Теперь президент был полон тревоги.
Кошут повёл с Гёргеем разговор начистоту:
— Для нас с тобой не должны существовать вопросы самолюбия и честолюбия. — Кошут, как всегда в доверительной беседе, перешёл на «ты». — Поэтому скажу тебе без обиняков: столько усилий затрачивается на то, чтобы овладеть Будой!.. Ведь если бы мы продолжали преследовать неприятеля, то уже сейчас подходили бы парадным маршем к Вене.
— Нет! — решительно заявил Гёргей. — Ты не должен забывать, что австрийцы сражаются на венгерской земле. Но лишь только наши солдаты перейдут австрийскую границу, сопротивление неприятеля станет более упорным. И пока вражеские войска не уйдут из Буды, борьба за Вену чрезвычайно трудна. Поверь мне, не честолюбие руководит мной, когда я хочу показать неприятелю, что Гёргей умеет брать и неприступные крепости. Быстрое освобождение Буды сильно облегчит нам путь в Австрию и, я уверен, охладит пыл русского царя.
— Дай-то бог! — вырвалось у Кошута. — Сейчас, когда ты сосредоточил огромные силы у ворот Буды, когда войска полны готовности штурмовать крепость и только ждут сигнала, я не стану с тобой спорить: освободи скорее Буду!
До последней минуты Кошут считал более целесообразным обложить Буду с помощью ополченцев. В руках президента были уже списки ста тысяч добровольцев. Он понимал необходимость одновременно продолжать наступление на Прессбург — ворота Вены. Теперь же и ему захотелось поскорее вытащить эту последнюю занозу из тела Венгрии. Нельзя, в самом деле, исходить только из одних военных соображений! Пока австрийцы владеют Будой — пусть осаждённой, — крепость останется знаменем мировой реакции… Гёргей всегда талантливо решает каждую отдельную задачу, он и сейчас блеснёт неожиданным манёвром. Правда, действует он каждый раз с такой страстностью, что подчас теряет общую перспективу. Для главнокомандующего это большой недостаток.
И Кошут остановился на самом разумном, как ему казалось, решении: назначить Гёргея военным министром, а генерала Дамианича — главнокомандующим.
Он изложил свой план на заседании военного совета.
— Все армии должны быть подчинены единому руководству, — сказал Кошут, — а что мы видим у нас? — И, обратившись к Гёргею, продолжал: — Ты, Артур, фактически распоряжаешься Верхнедунайской армией, Дембинский со своим сильным корпусом ведёт борьбу на юге, не поддерживая с тобой связи. Бем, оторванный от всех, своими войсками очистил от неприятеля Трансильванию, Перцель на сербском фронте также зачастую действует несогласованно с другими фронтами. Для того чтобы отныне все руководились единым планом, я решил назначить тебя военным министром, а генеральное командование поручить Дамианичу, который станет одновременно и командующим Верхнедунайской армией.
