Николай Носов - Том 1. Рассказы, сказки, повести
— Что же ты будешь делать?— спрашиваю я.— Ты и сегодня не скажешь маме?
— Не знаю. Я вот что думаю: лучше я в цирк поступлю.
— Как — в цирк?— удивился я.
— Ну, поступлю в цирк и буду артистом.
— Что же ты будешь делать в цирке?
— Ну, что… Что и все артисты делают. Выучу Лобзика считать и буду с ним выступать, как та артистка.
— А вдруг тебя не возьмут?
— Возьмут.
— А как же со школой?
А в школу совсем не буду ходить. Только ты, пожалуйста, не выдавай меня Ольге Николаевне, будь другом!
— Так мама ведь всё равно в конце концов узнает, что ты в школу не ходишь.
— Ну, пока она не узнает, а потом, когда я поступлю в цирк, я сам ей скажу, и всё будет в порядке.
— А вдруг тебе не удастся выучить Лобзика?
— Удастся. Почему не удастся? Вот мы сейчас попробуем. Лобзик! — закричал он.
Лобзик подбежал и принялся юлить вокруг. Шишкин достал из буфета сахарницу и сказал:
— Сейчас, Лобзик, ты будешь учиться считать. Если будешь считать хорошо, получишь сахару. Будешь плохо считать — ничего не получишь.
Лобзик увидел сахарницу и облизнулся.
— Погоди облизываться. Облизываться будешь потом.
Шишкин вынул из сахарницы десять кусков сахару и сказал:
— Будешь сначала учиться считать до десяти, а потом и дальше пойдём. Вот у меня десять кусков сахару. Смотри, я буду считать, а ты постарайся запомнить.
Он качал выкладывать перед Лобзиком на табурет куски сахару и громко считал: «Один, два, три…» И так до десяти.
— Вот видишь, всего десять кусков. Понял?
Лобзик завилял хвостом и потянулся к сахару.
Костя щёлкнул его по носу и сказал:
— Научись сначала считать, а потом тянись к сахару!
Я говорю:
— Как же он может научиться сразу до десяти? Этому и ребят не сразу учат.
— Тогда, может, научить его сначала до пяти или до трёх?
Конечно,— говорю,— до трёх ему будет легче.
— Ну, давай тогда сначала до двух,— говорит Костя.— Ему тогда совсем легко будет.
Он убрал со скамейки весь сахар и оставил только два кусочка.
— Смотри, Лобзик, сейчас здесь только два куска — один, два, вот видишь? Если я заберу один, то останется один. Если положу обратно, то опять будет два. Ну, отвечай, сколько здесь сахару?
Лобзик привстал, помахал хвостом, потом сел на задние лапы и облизнулся.
— Как же ты хочешь, чтобы он ответил?— сказал я.— Кажется, он у нас ещё не выучился говорить по-человечески.
— Зачем по-человечески? Пусть говорит по-собачьи, как та собака в цирке. Гау! Гау! Понимаешь, Лобзик, «гау-гау» — значит «два». Ну, говори «гау-гау»!
Лобзик молча поглядывал то на меня, то на Шишкина.
— Ну, чего же ты молчишь?— сказал Шишкин.— Может быть, не хочешь сахару?
Вместо ответа Лобзик снова потянулся к сахару.
— Нельзя! — закричал Шишкин строго.
Лобзик в испуге попятился и принялся молча облизываться.
— Ну, говори «гау-гау»! Говори «гау-гау»! — приставали мы к нему оба.
— Не понимает! — воскликнул с досадой Шишкин.— Надо его как-нибудь раззадорить. Слушай, сейчас я буду дрессировать тебя, а он пусть смотрит и учится.
— Как это ты будешь дрессировать меня?— удивился я.
— Очень просто. Ты становись на четвереньки и лай по-собачьи. Он посмотрит на тебя и выучится.
Я опустился рядом с Лобзиком на четвереньки.
— Ну-ка, отвечай: сколько здесь сахару?— спросил меня Шишкин.
— Гау! Гау! — ответил я громко.
— Молодец! — похвалил меня Шишкин и сунул мне в рот кусок сахару.
Я принялся грызть сахар и нарочно громко хрустел, чтоб Лобзику стало завидно. А Лобзик с завистью смотрел на меня, и у него даже потекли слюнки.
— Ну, смотри, Лобзик, теперь здесь остался один кусок сахару. Гау — один. Понимаешь? Ну, отвечай: сколько здесь сахару?
Лобзик нетерпеливо фыркнул, зажмурился и стал стучать по полу хвостом.
— Ну отвечай, отвечай! — твердил Шишкин.
Но Лобзик никак не мог догадаться, что ему нужно лаять.
— Эх ты, бестолковый! — сказал ему Шишкин и снова обратился ко мне:— Ну, отвечай ты!
— Гау! — закричал я, и опять кусок сахару очутился у меня во рту.
Лобзик только облизнулся и фыркнул.
— Сейчас мы его раззадорим,— сказал Шишкин.
Он снова положил на табурет кусок сахару и сказал:
— Вот, кто первый ответит, тот и получит сахар. Ну, считайте.
— Гау! — закричал я.
— Вот молодец! — похвалил Шишкин.— А ты остолоп!
Он взял кусок сахару, медленно поднёс к носу Лобзика, пронёс мимо и сунул мне в рот. Я опять громко зачавкал и захрустел сахаром. Лобзик облизнулся, чихнул и смущённо затряс головой.
— Ага, завидно стало! — обрадовался Шишкин.— Кто лает, тот и сахар получает, а кто не лает, тот сидит без сахару.
Он снова положил перед Лобзиком кусок сахару и сказал:
— Считай теперь ты.
Лобзик облизнулся, затряс головой, встал, потом сел, фыркнул.
— Ну считай, считай, иначе не получишь сахару!
Лобзик как-то напрягся, подался назад и вдруг как залает.
— Понял! — закричал Шишкин и бросил ему кусок сахару.
Лобзик на лету подхватил сахар и проглотил в два счёта.
— Ну-ка, считай ещё раз! — закричал Шишкин.
— Гаф! — ответил Лобзик.
И снова кусок сахару полетел ему в рот.
— Ну-ка, ещё разочек!
— Гаф!
— Понял! — обрадовался Шишкин.— Теперь у нас пойдёт наука.
В это время вернулась мать Шишкина.
— Почему сахарница на столе? — спросила она.
— Это я взял немного сахару, чтоб выучить считать Лобзика.
— Ещё что выдумал!
Да ты только послушай, как он считает.
Шишкин положил перед Лобзиком кусок сахару и сказал:
— Ну-ка, скажи, Лобзик, маме, сколько здесь кусков сахару?
— Гаф! — ответил Лобзик.
— И это всё? — спросила мама.
— Всё,— сказал Шишкин.
— Не многому же он у вас научился!
— А что ты хочешь? Ведь Лобзик — не человек. Сейчас он научился до одного считать, потом мы научим его до двух, потом — до трёх, а там, глядишь, он и все цифры выучит.
— Глядишь, придётся мне от тебя сахарницу прятать,— сказала мама.
— Я ведь не для себя беру,— обиделся Шишкин.— Я для науки.
— «Для науки»! — усмехнулась мама.— А свои уроки ты сделал?
— Нет ещё, сейчас буду делать.
— Ты ведь обещал, что к моему приходу у тебя всегда будут уроки сделаны.
— Будут, будут! Это я только сегодня забыл из-за Лобзика.
— Ну, смотри же! Если не будешь уроки делать вовремя, то не разрешу тебе брать сахар и сахарницу спрячу.
Мы с Костей засели делать уроки вместе, потому что он ведь даже не знал, что на дом задано, а иа другой день принялись продолжать обучение Лобзика.
— Надо учить его не только сахар считать, а чтоб он понимал цифры,— сказал Костя.
Мы взяли кусочек картона, написали на нём цифру «один» и показали Лобзику.
— Вот это, Лобзик, цифра «один». Всё равно что один кусок сахару,— сказал Шишкин.— Ну, говори:
какая это цифра?
— Гаф! — ответил Лобзик.
— Молодец! Это он сразу понял,— обрадовался Шишкин.— Теперь перейдём к цифре «два».
Он положил перед Лобзиком два куска сахара и сказал:
— Считай!
— Гаф! — ответил Лобзик.
— Неправильно! Ты говоришь — один, а тут два. Что нужно ответить?
— Гаф! — снова ответил Лобзик.
— «Гаф»!— передразнил его Костя.— Где же тут «гаф», когда здесь «гаф-гаф»? У тебя на плечах что: голова или кочан капусты?
— Гаф! — ответил Лобзик.
— Затвердила сорока Якова одно про всякого! Где ты тут видишь один? — закричал Шишкин.
Лобзик в испуге даже попятился.
— Ты не кричи, — говорю я. — С собакой надо вежливо обращаться, потому что она будет бояться и ничему не научится.
Шишкин снова принялся объяснять Лобзику, что один — это один, а два — это два.
— Ну, считай! — приказал он ему.
— Гаф! — снова тявкнул Лобзик.
— Ещё раз! Ещё! — подсказал я.
Лобзик покосился на меня. Я закивал головой и заморгал глазами. Тогда он несмело тявкнул ещё раз.
— Вот теперь — два! — обрадовался Шишкин и бросил ему кусок сахару.— Ну-ка, считай ещё раз.
Лобзик пролаял ещё раз.
— Ещё раз! Ещё! — зашептал я снова.
— А ты не подсказывай ему! — говорит Шишкин.— Он сам должен знать. Отвечай, Лобзик!
Лобзик пролаял ещё раз.
— Правильно! — сказал Шишкин.— Только ты должен лаять два раза подряд.
Он снова заставил его считать. Лобзик и на этот раз пролаял раз, а потом увидел, что мы от него ещё чего-то ждём, и пролаял второй раз. Постепенно мы добились, что он лаял два раза подряд, и перешли к цифре «три». Занятия пошли так успешно, что в этот день мы выучили все цифры до десяти, но когда стали на другой день повторять, то оказалось, что у Лобзика всё в голове перепуталось. Когда показывали ему цифру «три», он отвечал, что это четыре, или пять, или десять. Когда показывали десять, он говорил, что это два, короче говоря — молол разную чепуху. Костя злился, кричал на Лобзика и воображал, что это он назло ему отвечает неправильно. Иногда Лобзик отвечал правильно, но, наверно, это получалось случайно, а Костя говорил:
