Владислав Крапивин - Дагги-Тиц
И сразу вспомнил про муху!
И обрадовался. Потому что Дагги-Тиц, как и вчера, качалась на маятнике.
— Привет!
— Дагги-тиц… — сказали то ли часы, то ли муха, то ли они вместе…
— Сосед! — позвала через дверь Марьяна. — Подымайся, завтракать пора… А потом посидел бы за учебниками, через две недели в школу…
— Ага, бегом через главный базар…
— Опять на троечках поедешь…
— Тебе-то что!
— Ох и колючка ты, Сосед… — Марьяна почти всегда звала его так — Сосед. Потому что он был Инки только для себя (и еще для двух человек, но об этом позже). А обычное свое имя — Кеша, Кешка, Кешенька — он терпеть не мог с детского сада. Там однажды их группа посмотрела по телику мультфильм про придурковатого попугая Кешу, и… сами понимаете, какая после этого у пятилетнего воспитанника Гусева началась жизнь.
Он в ответ не ревел, не дрался, не жаловался. Просто закаменел и перестал отзываться на прежнее имя. Пусть уж лучше «Гусев» или даже «Гусак». Или «Ин-но-кен-тий», как принялась в отместку за его упрямство звать Гусева воспиталка Диана Ивановна (иначе — Диванна).
Он не считал свое полное имя плохим. Но оно казалось чересчур длинным и неудобным, как взрослые штаны и пиджак для пацаненка-дошкольника. Вот в дальнем будущем, когда станет Иннокентием Сергеевичем, все окажется на месте. А пока…
А пока ему хватало прозвищ. В первом классе стал он не Гусь, не Гусенок, а Морга́ла. Из-за того, что иногда дергался у глаза нервный пульс и казалось, что Гусев начинает сердито подмигивать. Он сносил прозвище терпеливо. Куда деваться-то? Такое морганье было у него с самого рожденья. Мать говорила, что это какие-то «последствия». Сперва даже показывала «Кешеньку» врачам, а потом оставила это дело. Мол, не смертельно же…
Затем появилось другое прозвище — Смок. Чуть позже его настоящего, почти никому не известного имени Инки.
А Инки — потому что появилась Полянка.
Это было во втором классе.
Там, во втором «Б», Моргалу не очень дразнили и обижали, но и не очень-то любили. И приятелей не водилось. Потому что гонять футбол он никогда не хотел, накрученного (и вообще никакого) мобильника у него не было, на физкультуре он вел себя неуклюже (хотя, казалось бы, худой и гибкий), про фильмы-страшилки и диски-игрушки ни с кем не разговаривал. Ходил всегда такой, будто вспоминал что-то. Ну и «фиг с им»… Но перед весенними каникулами пришла в класс новая девочка. На просьбу Анны Романовны «скажи нам всем, как тебя зовут» тихо сообщила: «Поля Янкина». Была она не то что некрасивая, но какая-то слишком незаметная. Бледная, рыжеватая. Одно только отличие: горстка мелких веснушек на щеке у подбородка. Словно кто-то выпалил в нее из стеклянной трубки маковыми зернышками. Но зернышки не очень бросались в глаза. А голос у новенькой был всегда негромкий. В общем, тоже «фиг с ей».
Может, поэтому несколько раз Янкина и Моргала переглянулись с некоторым интересом. Или с пониманием.
А вскоре случилось, что Димка Хрюк и Федька Бритов по прозвищу Майор вдвоем потянули на Гусева. Мол, будто бы в столовой он сел на Хрюково место и тем самым испортил Димке аппетит. А он сам, что ли, сел? Дежурная учительница посадила, потому что его, Гусева, место оказалось занято каким-то дебильным четвероклассником. Он, Гусев, так и объяснил это Хрюку и Майору, но тем ведь не объяснений хотелось, а повыпендриваться за счет не очень-то боевитого Моргалы (хотя раньше они к нему ничего не имели). Моргала это понял и после новых претензий сказал, чтобы эти двое катились… ну, понятно куда. И приготовился отмахиваться (а что делать-то?).
Происходило это в закутке у столовой, где дверь в посудомойку. Место малолюдное, едва ли кто-то в нужную минуту придет на помощь, окажется рядом. Но… оказался. Оказалась то есть. Неизвестно почему возникла здесь Янкина. Плечом отодвинула Хрюка, заслонила Гусева от Майора, сказала тихонько:
— Сильные, да? Двое на одного…
— А ты мотай отсюда, пятнистая! — тут же взвинтился Майор, а Хрюк обещающе засопел. Янкина не стала «мотать». Отодвинула Хрюка еще на шаг, а Майора легко развернула к себе спиной, хлопнула его между лопаток.
— Иди давай… Гуляйте оба.
И они… пошли. Правда, Майор, обернувшись, выговорил:
— Чокнутая какая-то…
А Хрюк добавил сквозь сопение:
— Жених и невеста… — Это было невероятно глупо и даже… несовременно как-то. В нынешние дни так не дразнится никто…
— Иди-иди, — опять сказала Янкина.
Гусев слегка удивился, что ничуть не стыдится происходящего — того, что за него заступилась девчонка. Только зашевелилась в нем пушистая благодарность и… начал вздрагивать сосудик у глаза. Янкина, не сказавши ни слова, приложила прохладный палец к этой беспокойной жилке. И та сразу успокоилась. А Гусев увидел совсем близко лицо Янкиной. Серые с чуть заметной зеленью глаза, вздернутый нос, горстку веснушек. И он… взял и потрогал мизинцем эти веснушки.
Янкина чуть-чуть улыбнулась:
— Они не стираются…
— И не надо. С ними хорошо… — сказал Моргала и опять нисколько не застеснялся.
Янкина спросила:
— Гусев, тебя как зовут?
Видимо, она никогда не слышала его настоящего имени. Он насупился, но ответил сразу:
— Ин-но-кен-тий… Только это имя какое-то…
— Какое? — Она тревожно шевельнула рыжеватыми бровками.
— Как штабель из ящиков… нагромождение… — проговорил он и стал смотреть в пол. И признался: — А «Кешку» я терпеть не могу…
Она кивнула: понимаю, мол. И взяла его за пальцы.
— А можно ведь придумать другое имя. Которое нравится…
— Какое? — выдохнул он. И тепло растеклось по всему его существу, от волос на затылке до ногтей на ногах.
— Например… Инка. Сокращенно от Иннокентий, только без нагроможденья…
«А ведь правда!» — подумалось ему. Звучало совсем не плохо. И напомнило передачу про завоевание Америки: там были храбрые индейцы-инки…
Но тут же Гусев насупился:
— Дразниться будут. Скажут: девчоночье имя. Будто от Инны…
— Вовсе не девчоночье. Бывают у мальчиков и девочек одинаковые имена: Шура, Женя, Валя…
— Да знаю я… Только это ведь не вдолбишь Хрюку и Майору…
— А тогда знаешь что? Можно… Инки. Будет немного по-иностранному. Как Джонни или Томми…
Он ощутил, как новое имя сразу приклеивается к нему. Вернее, даже впитывается в него, будто сок в пересохший стебель.
— Ладно… — выдохнул Инки. — Ты так меня и зови. Хорошо? Только… другим не говори пока…
Она опять понятливо кивнула.
Инки, ощущая свои пальцы в ее пальцах, прошептал:
— А тебя… Янкина… как звать? — Имя ее он тоже не помнил, в классе окликали друг друга по фамилиям или прозвищам.
— Полина… то есть Поля…
«Поля Янкина…» — отозвалось в Инки и сложилось в одно слово. Он сразу сказал. Храбро:
— Ты будешь Полянка. Я Инки, а ты Полянка. Друг для друга…
Раньше никогда он ни с кем не говорил с такой доверчивостью. А тут получилось само собой. Без смущенья, только с ласковыми мурашками в ладонях…
И она сказала:
— Хорошо… — Серьезно так сказала, и почудилось Инки, что ее веснушки засветились…
С той поры они вместе ходили из школы домой. А в школе тоже — вместе на переменах, вместе в столовой, рядышком в строю на физкультуре (тем более что рост одинаковый). И окликали друг дружку новыми именами. Не только один на один, а бывало, что и при всех. Никто не обращал на это внимания. Вообще никому не было дела до этой дружбы, у каждого хватало своих забот… Лишь учительница Анна Романовна внимание обратила. И, видать, решила использовать для общей пользы.
В самом деле, она, Анна Романовна, должна была всех поголовно вовлекать в общественную жизнь класса, даже таких неактивных, как Янкина и Гусев. А то они всё как-то в сторонке. Во всяких викторинах и утренниках участвовать не хотят, с ребятами общаются мало, только друг с дружкой. А ведь учитель обязан прививать всем своим воспитанникам коллективные навыки.
И вот однажды Анна Романовна задержала Гусева и Янкину после уроков.
— Есть у меня для вас, дорогие мои, предложение. Скоро в честь конца учебного года будет литературный утренник младших классов. Каждый класс готовит свои номера. Я хочу, чтобы вы подготовили маленькую сценку. По басне Крылова «Стрекоза и муравей». По-моему, вы подходящая пара…
Полянка порозовела. А Инки моментально ужаснулся. Быть «артистом», изображать там кого-то на глазах у множества зрителей (наверняка ехидных и зловредных, вроде Хрюка и Майора!) — легче провалиться на месте.
— Еще чего! — сразу выпалил он.
— Ох, Гусев, ну почему ты такой колючка… Ведь можно же хотя бы изредка постараться ради общего дела. Ради коллектива… К тому же я замечала, что у тебя явные артистические задатки.
