Владислав Крапивин - Рассказы
Вот тут-то и была главная трудность. Чтобы прибить, нужны гвозди. А где их возьмешь? Дома Костик еще летом, когда саблю и щит делал, обшарил все углы и из всех стен гвоздики повыдергал — не на что полотенце повесить. А на улице гвозди тоже не валяются — это штука редкая.
Что делать? Два гвоздя нужно, хоть умри. Может быть, покопаться в куче золы, которую выбрасывают из печек? Там иногда попадаются гвоздики, но они обгоревшие, очень мягкие. В дерево заколотить можно, а жесть не пробьешь. Чтобы пробить ее, все равно нужен крепкий гвоздь, хотя бы один.
Озабоченный такими мыслями, побрел Костик домой. И тут его окликнули:
— Мальчик! Покажи автомат!
У подъезда большого дома стоял незнакомый мальчишка. В больших валенках, куцем пальтишке и мохнатой шапке с очень длинными ушами. До подбородка закутанный шарфом. Был он гораздо старше Костика, наверно, в пятом классе учился, как Борька. Несмотря на всю закутанность его, Костик рассмотрел, что мальчишка очень худ.
«Эвакуированный», — понял Костик. Это было обычное дело: в сибирский городок приезжало немало семей из разоренных войною мест.
Костик нерешительно остановился. Странный какой-то мальчишка. По всем правилам он должен был окликнуть Костика так: «Эй ты, пацан! А ну иди сюда! Покажи свою тарахтелку! Да не бойся, не возьму!» И по тем же правилам Костику следовало оглянуться и, если есть возможность, рвануть к своему крыльцу. Потому что насчет «не возьму» — дело темное.
Но парнишка этот как-то слишком вежливо и серьезно сказал: «Мальчик, покажи автомат». Может быть, притворяется? Лучше бы не связываться, конечно.
Однако, пока Кости к топтался, незнакомый мальчик сам подошел к нему. Снял варежку и протянул к автомату.
— Можно?
Ладонь была узкая, очень бледная, с розовым следом ожога. Костик молча подал свое оружие.
— Хороший, — сказал мальчик. — Ты его сам сделал? Удачно. Только банку надо прикрепить как следует.
— А как? — откликнулся Костик слегка сердито. — Ни одного гвоздика нету.
Мальчик подумал.
— Гвоздики у меня есть. Несколько штук. Только я не могу придумать, как эту банку приколотить. Надо ведь изнутри прибивать, а молоток не влезет.
Костик торопливо сказал:
— У нас пестик от ступки есть. Можно им приколачивать. Он маленький и очень тяжелый.
Неужели этот совсем незнакомый мальчишка поможет? Значит, он такой же, как те с винтовками? Тогда все понятно.
— Я принесу гвозди, — сказал мальчик, — а ты принеси, пожалуйста, пестик. Мы здесь, на крыльце, и приколотим. Можно было бы у нас, но мама немного нездорова, ей вредно, когда шумят.
— Можно у нас, — поскорее сказал Костик. — У нас никого дома нет.
— Хорошо… Меня Володей зовут. А тебя?
Костик слегка засмущался и назвал себя. Не привык он так быстро и просто знакомиться.
— Костик… — повторил Володя. — Значит, Константин? Моего папу Константином зовут. Он морской летчик.
— А мой отец — техник-интендант, — сказал Костик и вздохнул. — Ты не думай только, что он в тылу. Он в атаку ходил, когда в окружении были. У него ранение и контузия. И орден Красной Звезды…
С гвоздями они отправились к Костику. В коридоре Костик почуял беду. Пахло гарью. Синий дым вы ползал из-под двери.
Костик рванул дверь. У печки горели стружки и веник. Костик замер. Он потом никак не мог понять, почему стоял и смотрел на огонь, хотя мог броситься за водой.
— Ух ты… — негромко сказал Володя. Странно это у него прозвучало: не со страхом, не растерянно, а будто даже с одобрением.
Потом он снял пальто. Костяку показалось, что двигался Володя неторопливо и аккуратно. Снятое пальто Володя бросил прямо на огонь. Пламя захлебнулось, только дым еще шел. Володя поднял пальто, бросил еще раз и похлопал по нему ладонями. Потом сказал:
— Еще немножко, и пришлось бы пожарников вызывать.
Костяк заревел. Он ничего не мог с собой наделать. Слезы текли, как вода из умывальника, и нельзя было сдержать отчаянных всхлипываний.
— Ну что ты плачешь? — сказал Володя. — Боишься, что попадет? Да никто и не заметит, мы сейчас все уберем.
Он поднял пальто и начал стряхивать с него почерневшие стружки. Костик стал всхлипывать реже. И сердито сказал:
— Я ничего не боюсь. Я сам не знаю, откуда слезы взялись. Просто чушь какая-то…
Конечно, ему было неловко.
Но Володя вел себя так, будто ничего не случилось. Спокойно замел на фанерку и выбросил в печку обгорелые стружки. Открыл форточку. Повесил свое пальто и шапку на крючок у двери. Костик молча следил за ним и моргал мокрыми ресницами.
У Володи было симпатичное лицо. Только очень худое. Наверно, поэтому глаза и уши казались слишком большими. Он весь был какой-то острый и тонкий. Было похоже, что колючие Володины локти и лопатки вот-вот прорвут старенький хлопчатобумажный свитер.
— Ну, принеси ваш пестик, — сказал Володя.
Костик принес.
И за две минуты Володя ловко приколотил банку к автомату. Накрепко. А потом посоветовал:
— Положи в нее какие-нибудь железки. Будешь трясти автомат, а они будут греметь, и получится как стрельба.
Это была мысль! Костик тут же кинулся искать по углам гайки и колесики от рассыпанного «Конструктора». Даже про Володю забыл. А тот вдруг негромко сказал:
— Знаешь, я домой пойду.
— Почему? — растерялся Костик. И подумал: «Обиделся на меня».
— Что-то голова закружилась. Наверно, дымом надышался. Надо полежать. До свиданья.
«Странный какой-то, — думал Костик, начиняя банку гремучим железом. Дымом надышался! Что такого? Не сгорел ведь».
Он построил из стульев «крепость» и открыл огонь из автомата по печке, которая была вражеским дотом. Дот не хотел сдаваться. Костик усилил стрельбу и хотел вызвать на помощь артиллерию. Но тут под сердитыми ударами загудела стенка, и голос соседа Борьки врезался в шум сражениям:
— Эй, ты! Кончай тарахтеть! Я уроки делаю!
С Борькой спорить было опасно и невыгодно. Костяк опять оделся и выбежал на улицу.
Он пристроился в партизанском укрытии за поленницей Ивана Сергеича. Протасовская поленница была ровная и прочная, будто крепостная стена. Кое-где хозяин даже обил ее фанерой: чтобы не растаскивали дрова.
Костик дал очередь по подъезду большого дома, где как будто скрывались фашистские пехотинцы, и поморщился. Неудобно было стрелять, острое полено давило плечо. Костик ухватил полено и отбросил в сторону.
И тут на него напал враг. Настоящий. Прокравшийся с тыла Иван Сергеич сдернул с Костика шапку и уцепил его за ухо.
— Ясно теперь, — сказал он, шумно дыша. — Ясно, голубчик. Все ясно, кто мне поленницу разоряет. Пойдем-ка, дорогой…
Он был громадный, тяжело сопящий, в белом военном полушубке (он служил начфином в военкомате и носил форму, только без погон). Костику показалось, что над ним нависла снеговая глыба. Глыба тронулась с места и потянула Костика за собой.
Костик почти висел на выкрученном ухе, и было очень больно. К сети к закусил губу: один раз он уже плакал сегодня, хватит. Ни единой слезинки, ни одного жалобного слова Протасов не дождется. Только скоро ли он отпустит? Мамы дома все равно нет. А что, если Протасов потащит его за ухо к маме на работу?
Протасов ногой толкнул дверь, они оказались в коридоре. Костик увидел Борьку. Борька стоял у мусорного ведра и большим кухонным ножом чинил красный карандаш. Он услышал топот и оглянулся.
— Мамаша его дома? — спросил Протасов у Борьки и тряхнул Костима за ухо. — Позови.
Костик увидел, как Борька побледнел. Раньше Костик только в книжках читал, что люди могут быстро и сильно бледнеть. А сейчас увидел на самом деле, хотя света в коридоре было немного. Борькино лицо сделалось вдруг почти белым, а крупные веснушки на нем будто почернели.
Сперва Костик решил, что Борька очень испугался Протасова. Но тут же понял, что ничуть.
— Руки… — сказал Борька тихим и странным голосом.
— Что — руки? — не понял Протасов.
— Убрать руки! — крикнул Борька с такой силой, что Протасов дернулся и отпустил Костика.
— И держите их при себе! — зло сказал Борька. — Нечего маленьких за уши хватать.
— Хулиган! — задохнулся Протасов. — Да я…
— Кто хулиган? — спросил Борька.
— Оба!
— Я не хулиган, — сказал Борька уже спокойно. — Что я, окна у вас бил или ваши дрова воровал? Или хлебные карточки из карманов таскал?.. А он? — Борька посмотрел на Костика. — Он что плохого вам сделал? Жить мешает, что ли? Не смейте его трогать! У него отец на фронте, не то что некоторые.
— А-га… — сказал Протасов и задом отошел к двери. — Понятно. Вот, значит, как…
Он старался говорить зловеще, но было видно, что он и сам не знает, при чем тут «ага» и «понятно».
— Шпана! — произнес Протасов на прощанье и скрылся за дверью.
