Мария Грипе - Тайник теней
Возможно, если бы я не видела их в зеркале, а просто рядом присутствовала в комнате, то никогда бы не поняла того, что между ними произошло. Ведь они вели себя совершенно обычно.
Но зеркало способно сделать такие пугающие разоблачения. Там, внутри большой белой рамы, все выглядит совсем иначе. Там я отчетливо видела, как Арильд посмотрел на Ингеборг с точно таким же странным блеском в глазах, как когда-то смотрел на меня. А она встретила его глаза таким взглядом, которого я никогда раньше у нее не замечала, полагая, что она на такое не способна.
Но это длилось лишь мгновение, после чего они отвели взгляды друг от друга, перевели их на меня и начали беседу. Спокойными и твердыми голосами. Сначала они обсуждали скрипки. Они оба играют на этом инструменте. И забавно, что они оба называют скрипку «виола». Я отметила это, но поскольку ничего не знаю о «виолах», то я по большей части сидела молча.
Затем они заговорили о чем-то другом.
Но каждый раз, когда я смотрела в зеркало, я замечала, как их взгляды снова и снова встречаются и как время на миг замирает.
Собственно, то, что я видела, и было чудом. Большим чудом.
Такое случается не каждый день. Я должна была быть счастлива за Арильда и Ингеборг.
Но как мне быть счастливой? Ведь я же думаю о Берте…
Конечно, я думаю и об Ингеборг. Ведь снова получается так, что Ингеборг причиняет Берте боль. Берта уже переживала тогда, когда Ингеборг уехала. И вот теперь опять… Конечно, Берта пока ничего не знает. Даже если бы она что-то почувствовала, что тут поделаешь?
Почему на земле не существует чистого и незапятнанного счастья?
Берта – моя сестра, Арильд – мой брат, Ингеборг – моя лучшая подруга… эти трое не должны ранить друг друга…
Сердце мое трепещет. И я ничего не могу сделать, чтобы помочь им.
Но клянусь тебе, что сама никогда не разрешу себе кого-нибудь полюбить. Влюбиться – возможно, но полюбить по-настоящему – ни за что! И ты, Сага, должна мне в этом помочь. Во-первых, у меня нет времени – ведь жизнь у меня всего одна, а во-вторых, мужчины, которого я могла бы полюбить, просто не существует. В этом мое счастье, и хотя радость по этому поводу может показаться лицемерной, от этого она не становится менее искренней.
То же самое, кстати, касается и тебя. Ты все больше и больше оказываешься втянутой в то, что я заварила. Ты замечаешь?
Твоя К.
Р.S. На следующий день. Вечером.
Позавчерашний разговор зашел, как водится, об избирательном праве.
«Как водится» – потому что разговор был всего лишь предлогом.
Напряжение между этой молодой парочкой постепенно все росло и должно было найти какой-то выход.
Вопрос об избирательном праве, разумеется, затронула Ингеборг. У Арильда вряд ли было какое-то целостное мнение об этом. В Замке Роз на такие темы не разговаривают. Да, кстати, и не только там. Для многих в высших кругах человек, который имеет отношение к борьбе за женское избирательное право, словно отмечен неким клеймом. Не всегда, но зачастую.
Участвовать в борьбе за мир, конечно, допустимо, но только не в женском движении. Поэтому Арильд удивил меня. Он не нашел в этом ничего предосудительного.
Во всяком случае, пока Ингеборг излагала свои взгляды.
Я не знаю, насколько искрение они в действительности говорили. Возможно, оба смотрели на эту дискуссию как на состязание в их захватывающей игре, в которой они все время пытались сблизиться друг с другом. И вопреки этому – а может, и благодаря – Ингеборг смогла сказать много по-настоящему важного.
Речь шла не только об избирательном праве. Если бы все было так просто! Это лишь пароль – тот самый ключик к тому, что называется «полноценной жизнью женщины». Но если заглянуть поглубже, этот вопрос касается и многого другого.
На самом деле речь идет о «праве на самих себя», как метко выразилась Ингеборг. О том, как важно для нас обладать этим правом, ведь оно является естественным для всех людей, но не все им наделены.
Говорят, что нужно «выпустить женщину из дома». Или, иными словами, «впустить» женщин в сферы деятельности мужчин. О «разрушении домашнего очага» как следствия того, что мужчины наконец-то согласятся предоставить женщинам избирательное право. И ужас в том, что многие женщины настолько порабощены, что не в состоянии даже услышать, что с ними разговаривают с позиции силы. Они так привыкли к этому, что согласны и дальше позволять обращаться с собой, как с пленницами, согласны, чтобы их и дальше впускали и выпускали – на условиях, выгодных мужчинам. И чтобы когда-нибудь в будущем им, как великую милость, может быть, предоставили бы право голосовать. Они готовы принять это как некий дар, вместо того чтобы завоевать его. Однако избирательное право, как уже было сказано, – это всего лишь символ. А если же мы наконец получим это право, вполне вероятно, что не почувствуем никакой разницы, как мы воображаем себе сейчас, когда его не имеем.
Мы должны научиться пользоваться своим правом. В противном случае оно может стать лишь новым орудием для мужчин. Кто знает?
Конечно, многие женщины будут вынуждены просить у своих мужей дозволения пойти к избирательным урнам. И, разумеется, не осмелятся решить самостоятельно, за кого отдать свой голос. Поскольку для этого требуются «знания и зрелость», которыми, как принято считать, обладают одни мужчины, поэтому пройдет долгое время, прежде чем женщины решатся иметь собственные политические взгляды. Увы! По всей видимости, мужчины всегда найдут новый способ, чтобы осадить женщин.
Я пишу «по всей видимости», потому что у меня пока что недостаточно собственного опыта. В основном все это я прочла или услышала от других.
Давид – мужчина, которого я знаю, наверное, лучше других, совсем не такой. Но он, конечно, совершенно особенный человек.
Как и Арильд.
Кстати, мы также говорили и о нашей матери. Лидия – это яркий пример женщины, все попытки которой жить достойной жизнью и выполнить все возложенные на нее обязанности потерпели неудачу.
В этом виноват, конечно, не Максимилиам и не мой отец, обвинять их в этом я нисколько не хочу, но я никогда не поверю, что маме – будь она Лидией или Идой – вдруг захотелось бы исчезнуть и допустить, чтобы ее сочли умершей, если бы она вовремя поняла, что обладает правом на саму себя. В мамином случае слишком многое сыграло против нее – среди всего прочего и Клара де Лето – но главным было, конечно, неверие в собственные силы. Даже сегодня она не знает, кому принадлежит. Ей и в голову не приходит, что у нее есть хоть какое бы то ни было право на саму себя.
На это Арильд ничего не ответил.
Но заметил, что если я буду продолжать свои игры с перевоплощением в мужчину для киностудии, то изменю собственным же идеалам. По его мнению, это только дает лишний повод недооценивать женщину – и в этом его поддержала Ингеборг.
Они правы. В следующий раз, когда я пойду на киностудию, я буду Каролиной Якобссон. И буду требовать к себе точно такого же отношения, как к Карлу Якобссону. Это не означает, что я откажусь от роли Неизвестного. Раз раньше мужчины могли играть женские роли, как было во времена Шекспира, то почему бы и женщинам не играть мужские? Думаю, это лишь придаст роли дополнительную глубину, и хочу доказать это зрителю.
Я не дам себя сломить.
Свободной, сильной и одинокой – вот какой я хочу прожить свою жизнь. И я знаю, что ты, моя тайная душа, моя Сага, тоже хочешь, чтобы мы были такими.
Кстати, на днях я услышала, что женская душа «похожа на цветок». От мужчины, конечно! Вначале это мне даже польстило. Но, поразмыслив, я поняла, что это просто банальность.
Но что-то, видимо, в этом есть. Цветы молчат. Они лишь склоняют свои красивые головки. Они ждут, что их сорвут. У них нет права на самих себя. И к тому же они не требуют себе избирательного права. Ах-ах… Не знаю, какова моя душа, но она совсем не похожа на цветок!
Как и у Ингеборг, у Розильды, у Берты.
А вот у Лидии…
Ах, мама…
Бедная, бедная мама…
И Берта тоже… у нее впереди еще одно горе, но она сильная, она переживет это – ведь она львица. Конечно же львица, не так ли?
Твоя К.»
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Снова осень. Лето кончилось, оно пришло и ушло, промелькнув так же быстро и незаметно, как облачко по небосводу.
Все вокруг немного тоскливо.
Каролина снялась в фильме, совершила тур с театром Вилландера, погостила в Замке Роз, правда только в выходные, но все же… Да, она многое сделала за это лето, но заметить его так и не успела. – Директор театра Вилландера не узнал ее или узнал, но не сразу. Однако она сама все ему рассказала как можно скорее, чтобы не дать ему узнать обо всем от других. Директор сразу стал утверждать, что он всегда замечал в Карле Якобссоне нечто странное, но Каролина подумала, что он сочиняет. Если бы все было так, то почему же он молчал? Этот милый и доброжелательный болтун никогда не смог бы держать язык за зубами. Ну и что из того? Он услужливый и щедрый. А также довольно веселый.
