Андрей Яхонтов - Дождик в крапинку
Антон выбрался в коридор. Прокрался до прихожей. Теперь он различал и ворчливо-неясное бурчание бабы Тани:
— А вы должны понять. У него сложный период.
— Сложный период? Что вы говорите? — удивлялась мама.
Антон выглянул из-за дверного косяка. Бабушка стояла у плиты вполоборота к маме, уперев руки в бока; мама спиной к ней открывала банку зеленого горошка.
— Я вас не об этом просила, — говорила мама, — совершенно не об этом. Вы прекрасно знаете. Я и сама могу сходить с ним куда угодно. Мне нужно было, чтобы он не встретился с учительницей. — Тут она увидела Антона и на той же ноте, но без всякого выражения, закончила: — Антон, иди в комнату, я несу второе.
На второе, как Антон и ожидал, была котлета с зеленым горошком. Мама бульон не доела, отодвинула тарелку.
— Поешь, — попросил он. Антон не любил, когда старшие ссорились. В доме сразу становилось неуютно.
Мама вилкой поковыряла котлету.
После обеда принялась наводить порядок. Машинку задвинула глубже под стол, стекла буфета завесила папиросной бумагой. Постелила свежую скатерть.
— Антон, ты бы пошел в мастерскую.
— Да ну, я с тобой, — не захотел он.
Взял раскраску «Веселый поезд», цветные карандаши. Устроился в кресле под репродуктором. В поезде ехали слон, мартышка, жираф, бегемот… Слева шли цветные рисунки, справа — их контуры. Нужно было правильно подобрать цвета.
Когда дома был папа, Антон советовался с ним. Сейчас приходилось проводить рядом с рисунком черточку и сравнивать, подходит ли оттенок.
В дверь позвонили. Мама поправила шпильки в прическе и побежала открывать.
Антон уже привык к заказчикам, почти не обращал на них внимания. Это они старались с ним подружиться. Некоторые приносили конфеты, игрушки, расспрашивали, как он учится, какие отметки получает. Приятно, но он знал: их заинтересованность — только на время, пока мама шьет, потом они исчезают и о нем и о маме забывают до следующей надобности.
Однако женщина, которая вошла, заставила его отвлечься от «Веселого поезда».
Она была высокая, худощавая, в черном костюме — юбке и жакете — и такого же цвета шляпке с пером.
— Здравствуй, — сказала гостья, стягивая тонкие кружевные перчатки.
— Здравствуйте, — пролепетал он.
И чулки на ней были черные. И туфли. А глаза — голубые. Но не бледные, как у бабы Лены и Любочки, а яркие и ясные.
С ее появлением по комнате разлился нежный аромат.
Гостья с мамой сразу занялись делом. Антон наблюдал за ними исподтишка. Мама чертила на бумаге.
— Вот такой будет рукав… Вот. Со складочкой.
— Прекрасно. А воротник вот такой, — подхватывала гостья.
Интересно было, что за перо у нее в шляпе, но Антон стеснялся спросить. Ему казалось, если он повернется или встанет, то сделает это очень неловко, неуклюже. А ему хотелось понравиться гостье, хотелось, чтобы она поинтересовалась, чем он занят. И он с особым усердием вновь занялся раскрашиванием.
— То, что вы говорите, мне как раз и нужно, — признавалась женщина. — Я кому ни скажу, никто не понимает. Хорошо, что нашла вас.
— Я долгое время работала в театре, — тоже радуясь, но как-то несмело, смущенно рассказывала мама. — Там и научилась. Там, — она кивнула на Антона, — познакомилась с его отцом, он мне объяснил эти премудрости.
— Актер?
— Нет, художник.
— Ах, — улыбнулась женщина. — Вот ты в кого. А я смотрю рисуешь, рисуешь.
— Я не рисую, я раскрашиваю, — сказал Антон, хотя и понимал, что уточнение не в его пользу.
Она подошла.
— Разреши посмотреть?
Начала с первой страницы, долго задержалась на второй и третьей, что показывало действительный ее интерес.
— Очень хорошо. И аккуратно. — Он взглянул в ее бледное, слегка вытянутое лицо. — Скажи, ты что же, всегда раскрашиваешь картинки но порядку, с начала до конца?
— Да, — ответил Антон.
— И тебе не хочется какую-нибудь пропустить, перескочить дальше?
— Хочется, — признался он. — Но другие тогда что же, останутся нераскрашенными?
Ему действительно жаль делалось картинок, обойденных вниманием. Это было несправедливо, обидно для них.
— Конечно, есть картинки, которые мне больше нравятся, — заговорил он. — Но то, что они ждут меня впереди, помогает раскрашивать те, которые нравятся меньше.
— Поразительно, — обратилась женщина к маме. — Откуда такие терпение и усидчивость? Моя дочь раскрасит три картинки и альбом бросает. Требует новый. Нужно вас познакомить, чтобы ты ее перевоспитал.
Он не думал, что у нее дочь. И огорчился. Выходит, он не сам но себе ей интересен, а в связи с дочерью, которая тоже увлекается раскрашиванием.
— А машины ты любишь? — спросила гостья.
— Машины? Я? — Он вспомнил желтый оппель-капитан у ворот Германа и встрепенулся. — Да, конечно.
— Хочешь прокатиться?
Она говорила об этом совершенно спокойно, как о чем-то обычном, будничном. Может быть, хотела подстроить розыгрыш, подшутить над ним? Он, как дурачок, обрадуется, закивает, а она только посмеется.
Одна мамина заказчица обещала провести Антона в цирк. Он дождаться не мог: «Скоро? Скоро?» Мама ей позвонила, и та сказала, что обстоятельства изменились и пока у нее нет такой возможности.
— Ну, хочешь? — настаивала незнакомка.
— А когда? — состорожничал он.
— Да прямо сейчас.
Он посмотрел на маму. Слишком это было неправдоподобно. Мама ободряюще кивнула.
— Я на машине приехала, — объяснила женщина. — Пока я здесь, шофер тебя покатает. Ну, идет?
Еще бы он отказался! Он ведь ни разу не ездил на машине. И никто во дворе не мог этим похвастаться. А он теперь сможет!
— Выйди в переулок, скажи, чтоб шофер спустился сюда.
Жаль, не во двор. Рассказу могут и не поверить, а вот если бы они увидели его в кабине… Или еще лучше — если бы они все (без Сашки, конечно) прокатились с ним вместе…
— Ты что? — спросила мама. — Боишься?
Ну можно ли вообразить что-либо неуместнее? Ставить его в такое нелепое и даже стыдное положение… Чего ему бояться?
Нужно было что-то ответить, иначе и гостья могла заподозрить его в трусости.
— Я хотел спросить… Нельзя пригласить еще кого-нибудь? Юлю или Любочку, а? — Он посмотрел на маму, избегая встречаться взглядом с незнакомкой, хотя вопрос был обращен к ней.
— Конечно, бери, — разрешила женщина. — Только не больше четырех человек. Иначе не поместитесь.
Прямо против подъезда стояла цвета шоколадного мороженого «Победа». Это папа научил его различать марки машин. Шофер в коричневой кожаной куртке, большой серой кепке сидел за рулем, выставив локоть в окошечко. Загорелое, широкое лицо его лоснилось.
Чуть-чуть покашляв, что как бы заменило обращение, Антон сказал:
— Вас просили спуститься… в квартиру…
Шофер кивнул, вылез из кабины. Заскрипели его начищенные до блеска сапоги.
— А можно к окну подойти, — семенил перед ним Антон.
Шофер снова с достоинством кивнул и неторопливо направился к их окошку. Присел на корточки возле открытой фортки.
— Коля, — сказала ему женщина. — Я, наверно, на полчасика, на часок задержусь. Покатай пока ребят.
— Хорошо, Елена Петровна, — хрипло согласился шофер.
— Я сейчас, — предупредил его Антон и помчался через парадный и кухню — к черному ходу, во двор.
Ситуация во дворе была как нельзя более благоприятной: гуляли всего трое — Юля, Любочка и Борька. Антон подбежал к ним с трудом сдерживая нетерпение.
— Вы чего делаете?
— Не водись с ними, — остановил его Борька, — У них чертов палец, а они посмотреть не дают.
— Ну вот что, — оборвал его Антон. — Меня на машине позвали кататься. Я вас приглашаю.
Борька застыл с открытым ртом. И, конечно, сказал, что едет. Юлька и Любочка побежали просить разрешения у родителей.
— Поехали без них, — стал уговаривать его Борис — Давай я Миньку позову.
— Да ну… — мялся Антон. И с облегчением вспомнил. — Места не хватит. Только вчетвером можно.
Любочку не отпустили. Она вышла зареванная, всхлипывала.
— Мы ненадолго, — успокоил Любочку Антон.
Он еще забежал домой попрощаться с мамой и спросить у женщины, как зовут шофера.
Сам устроился на переднем сиденье, Юлю и Борьку посадил сзади. В машине тухловато пахло бензином. С этим запахом странно и обособленно уживался аромат, который принесла в комнату женщина.
— Ну что, готовы? Поехали? — спросил шофер.
— Да, Николай Федорович, — отозвался Антон.
Шофер поправил кепку и повернул какой-то ключ — наверно, включил мотор. Дождался, пока рокот его усилился, и положил руки на руль цвета слоновой кости.
Мимо дома Германа, потом направо, как идти к школе, — выехали на оживленную магистраль.
— А отвезите нас к новому стадиону, — вдруг попросил Борька. Антон состроил ему страшные глаза, и Борис умолк:
