Андрей Ефремов - Я успею, ребята!

— Витя, а Юра где учится?

— В кино, — говорю, — опоздаем. В техникуме он учится, а в каком — не знаю. Ты ему про меня докладываешь, могла бы и спросить. Говорила ведь с ним?

Ленка вздохнула, но к кинотеатру поворачивает.

— Юра, вообще-то, про моего отца спрашивал, а я вспомнила, как ты про своего говорил, что он во всякой радиотехнике разбирается здорово, ну я про него и сказала. Витя, а у них в техникум после какого класса берут?

Мы уже с ней в зале сидим, уже свет не горит, а она все свое:

— А техникум у них на какой улице?

Ну чего она у меня все про Юру выпытывает? Был бы хоть фильм плохой, а то нормальная картина. Я шепчу:

— Вопросы на бумажку перепиши, я тебе к четвергу отвечу.

Долго молчала, я думал — фильм смотрит.

— Витя, Витька, а день рождения у Юры когда?

Ну зачем было в кино приглашать?

А только после сеанса я ей ничего не сказал. Мы с ней рядом идем, а она еще скучнее, чем перед кино была. Челкой своей не трясет, идет — в асфальт смотрит. Вот история. И про что с ней говорить-то — не придумаешь. Я ей около клена красивый лист подобрал — хоть ожила немного, прикладывает его к куртке по-всякому. Я спрашиваю:

— Ты это куда после школы с такой сумищей бегаешь?

Она листком махнула.

— Тренируюсь, Витька. Папа говорит: «У тебя не руки, Елена, а веревочки». Вот и тренируюсь. В греблю хожу.

Ничего, расшевелилась вроде. Я-то ее проводить хотел как полагается, а она около моего дома говорит:

— Ладно, Витя, я пошла, а то вон тебя ждут уже.

Я как Юру увидел, чуть не побежал сперва. Но он тоже быстро ко мне подошел.

— Да где же ты, старик, пропадаешь?

Ленка — чудачка, ну чего, спрашивается, ушла? Тут бы все сама и спросила.

— Слушай, Витя, второй адрес есть.

Я говорю:

— Ладно.

— Ну и нормально. Дня через два поедем. Да не волнуйся ты, первый раз вместе будем.

Чуть я про наушники не забыл. Домой пришел, стол открываю — вот они! Я коробку схватил — и за Юрой. Хорошо, что он не торопился, я его быстро догнал. Он наушники в руках повертел.

— На полчаса зайти ко мне можешь? Пошли.

Юра у себя в комнате эти наушники в два счета разобрал.

— Ну, видишь?

А там внутри все канифолью заляпано и провода еле держатся.

— Это они по частям откуда-то тянут, а собрать нормально не могут.

— Понятно, — говорю, — завтра отдам, пусть глупей себя ищут.

А Юра наушники внутри рассматривает, как будто интересное там увидел. Я ему через плечо заглянул — ничего, цифирки какие-то выдавлены, а больше ничего. Он ко мне повернулся.

— Витя, что там Пигузов про Психа сказал?

Ну, я повторил, что помнил, а он опять наушники рассматривает. Потом рукой махнул.

— А ну их всех! Точно, Витек? Нам с тобой главное — клиента не упустить.

Странно он сказал, и Ленечка тут зачем-то оказался. Я стал вспоминать, что мне Пигузов еще говорил, а Юра наушники в ящик сбросил и деньги мне дает.

— Знаешь, ты своему Гудилину лучше деньги отдай. Отдай, отдай. Неизвестно еще, как получится.

А дома ужинать сел — папа в кухню заходит.

— Почитай, Витяй.

Конверт мне подает. Я обрадовался: от мамы давно ничего не было.

— Да ты не суетись, ничего там хорошего нет.

И точно, мама еще на месяц задерживается. Папа меня конвертом по макушке хлопнул.

— Ну что, Витька, отменяется генеральная уборка?

У покинутых мужчинДля уборки нет причин.

На другой конец города ехать пришлось. Домина новый, большой, парадные на замках. Я вызывную кнопку нажал и говорю в микрофон:

— К Владимиру Алексеевичу.

Замок звякнул, мы и вошли.

В квартире чистота — заходить страшно. Как будто и не живет никто. Владимир Алексеевич впустил нас, спрашивает:

— Переписывать, что ли, будете? Хол вчера новые диски принес, с вертушкой возился, все проверял. Мои, говорит, парни придут переписывать, так чтобы все в норме было. Ну погодите тут, я сейчас.

Нас в комнате оставил, а сам на кухню пошел. Красивый дядька, уже весь в морщинах, а все равно красивый. Идет — шагов не слышно.

Он там посудой звенел, а я комнату рассматривал. На полу ковер мягкий, большой, я и расхаживаю. Юра говорит:

— Смотри, как делать буду, в следующий раз один поедешь.

— Ну, пошли, что ли, вундеркинды?

Аппаратура у него на специальном стеллаже стояла. Подходим, я смотрю — «Каденция»! Я этот центр у Юры в блестящих книжках видел, он говорил, что сейчас ничего лучше и не бывает.

— Так чего, любоваться будете или включить уже?

Юра кивает, а я вспоминаю, что ему сейчас делать надо. Точно, чистую кассету вставил.

— Нет, — это Юра Владимиру Алексеевичу говорит, — вы пластинку не ставьте сразу, пусть вертушка вхолостую покрутится.

А я вспомнил: если все в порядке, на ленту никакой шум не запишется. Минут пять подождали, потом послушали. Тишина в колонках. Порядок, значит.

Владимир Алексеевич этот у Юры за спиной стоит, курит.

— Ах ты чудо-ребенок!

А я уже чувствую, что все у Юры как надо. Вундеркинды, вундеркинды! До вертушки уже добрались, вот что! Мне эта проверка больше всех нравится. По краю диска насечки — черные, белые, и лампочка на них светит. Если скорость в порядке, эти насечки как будто на месте стоят, если нет — бегут в какую-нибудь сторону. Ну, тут-то они, понятно, намертво стояли, только Юра все равно регулятор покрутил. Побегали у него чуть-чуть.

Этот, сзади, опять задымил.

— Ну, наигрался? Да вижу, что можешь, вижу. Пиши уже.

А пластинку на диск сам поставил. Не дал Юре. Все пустил и стоит, на свою «Каденцию» любуется.

Мы уже почти до конца одну сторону дописали, совсем ерунда осталась. Вдруг — бац! — звук исчез. Владимир Алексеевич засуетился, аппаратуру выключил.

— Сейчас, — говорит, — пацаны, сейчас. Ерунда какая-то. Подождем малость, перегрелась техника. Вчера же как зверь пахала.

Немного подождали, он диск перевернул. Все нормально.

— Ну я же говорил. Пластинка небось с дефектом.

Только звукосниматель к концу подбираться начал, та же история: диск крутится, лампочки светятся, в колонках — глухо.

Владимир Алексеевич прямо на месте завертелся.

— Да я ж за эту чертову «Каденцию» такую прорву денег отвалил, что сказать неприлично. Что я теперь с ней, а? Мне эту шарманку заграничную кто чинить будет? Вы, пацаны, вот что, вы Холу скажите. Он же говорил, что разбирается. Черт его знает, может, и починит.

Владимир Алексеевич опять с «Каденцией» возиться начал, а я вспомнил. Вспомнил, как про точно такое же папа Холстову рассказывал. Я Юре тихонько говорю:

— Ты ему скажи про проводок-то, скажи, ну, помнишь, отец мой Холу…

Юра сумку с кассетами подхватил.

— Всего доброго, — говорит. И к выходу меня толкает.

Так на площадке и очутились. Я говорю:

— Ты чего?

А он меня вниз тянет. Я уже на улице уперся.

— Ну точно же, Юра, забыл ты, что ли? Все, как папа рассказывал. Чего он будет с ума сходить? Ведь цело там все внутри, цело! А Хол когда еще придет, он, пока дождется, вообще спятит.

Юра меня через дорогу перетащил, сумку свою на скамейку бросил.

— Ты помолчать можешь? «Хол», «Хол»… Если хочешь знать, Хол сам этот проводок вчера сломал. Я его, думаешь, к Дмитрию Алексеевичу зачем приводил? Он же сам в этой технике еще меньше меня понимает.

— Так ведь в мастерской же работает…

— В какой мастерской? Он эту мастерскую для твоего отца придумал. Он таким, как вот этот, аппаратуру достает, диски. А они, лопухи, еще и верят, что он специалист. «Посмотрите, все ли в порядке, проверьте». Вот он этому вчера и посмотрел. Сам ведь заметил, точно, как твой отец сказал, так и сделано. Ему-то сто лет такого не придумать.

— Фу ерунда, — говорю, — так ведь и чинить ему придется. Ведь придется же?

— Ну что ты все спрашиваешь? Не спрашивал бы ты лучше, все же ясно. А ты если помогаешь, так и помогай. Чего мешать-то?

Юра на меня так внимательно посмотрел, как будто сообразить хотел, правда я не понимаю или притворяюсь просто.

— Сам ты, Витек, подумай: он же теперь до смерти боится, что деньги его накрылись, а Хол для него, лопуха, авторитет. Хол ему скажет, что аппаратуру как следует починить нельзя, так он ее хоть за сколько кому угодно продаст, чтобы сколько-нибудь денег вернуть. А уж тот, кто купит, выложит Холу за это дело. Всех же делов — один проводок заменить.

Медленно как-то до меня доходило.

— Ты что, с самого начала все знал? И с зонтиком на остановке?..

Юра сморщился.

— Ну, знал. Все знал. Вас вот с отцом не знал, а так все. Ты, Витек, можешь не верить, только я теперь и без всех этих штучек, — он по сумке с кассетами хлопнул, — я просто так рад, что мы с тобой познакомились. А что Хол с аппаратурой крутит, так тебе-то что? У одного жлоба купит, другому продаст, подумаешь, большое дело. Так, Витек? Ты же не ему, ты же мне помогаешь!