Юрий Сальников - БУПШ действует!
— Стойте! — прогремел его бас.
Мы, конечно, остановились. Он спешил к нам. А за ним, сверкая серыми глазищами, еле поспевала… Люська Кольцова.
Мы тоже законные!
Тяжело отдуваясь, Демьяныч подошел и сказал:
— Почему уходите?
Ему ответила Вика:
— Мы выгоняем их! Они незаконно захватили гараж.
— Как незаконно? — опять забасил Демьяныч. — Я же разрешил.
От удивления не только у Вики, но у всех нас еще шире открылись рты. А Люська, стоя в сторонке, улыбалась.
Демьяныч, довольный тем, что всех ошарашил, похлопал ладошкой по карманам брюк и, спокойно поглядывая на Тиму и Римму, вытащил железную баночку с табаком.
— Такое, значит, дело, — сказал он, засовывая в трубку табак. — Все здесь законные, и выгонять никого нельзя.
— Но к-к-как же? — начала даже заикаться Вика. — Вы нам ключ отдали, а они не спрашивались.
— А я знал, что они здесь обосновались, — ответил Демьяныч. — И думал — вы вместе.
— К-к-как же вместе? — продолжала Вика. — У нас пионерский пост, а у них какие-то командиры.
— Вот-вот! — Демьяныч попыхтел трубкой. Он стоял, широко расставив ноги, заложив руки за спину. — Именно командиры! И потому вам надлежит разговаривать на равных.
Тима сразу согласился с Демьянычем:
— Ну, если у них одинаковые права, это все меняет. Тогда самое верное, по-моему, сделать так. Немедленно заключить договор.
— О дружбе и ненападении, — сообразил Рудимчик.
— О дружбе и взаимопомощи, — поправил Тима. И вытащил записную книжку. — Карандаш у кого-нибудь есть?
— Постойте, — заволновалась Вика. — Что же это получается? Какой договор? С кем? Да видано ли, — обратилась она к Римме, — чтоб пионерский штаб заключал какие-то договоры с уличными мальчишками?
— Да, товарищи, погодите, — тоже начала говорить Римма. — Пионерское движение…
— Риммочка, — прервал ее Тима, а Тиму прервал Демьяныч.
— Не волнуйтесь, — сказал он, выставляя перед собой широкую ладонь, как щит. — Это на первом этапе. Для сближения интересов. Конструктивное предложение, как на ассамблее.
— А кто будет начальник? — спросила Вика.
Ее больше всего интересовало именно это.
Рудимчик гордо предложил:
— Конечно, Главнокомандующий Генерал!
— А я? — заволновалась Вика. — Я, по-вашему, никто?
— Давайте так, — сказал Тима. — Раз договор на равных началах, то пусть и начальство будет общее. Вы — оба. Ты, Вика, и он — Генерал.
— Правильно, коллегиальность! — закричал Назар Цыпкин и стал уговаривать нахмуренного Бориса.
А я подумал: если Боевой Совет Командиров сохранится и Борис останется нашим общим Генералом, то почему бы и не согласиться на договор с девчонками?
Рудимчик с Гошкой выволокли из гаража чурбаки, взрослые уселись на них, мы окружили взрослых и начали составлять договор о дружбе, ненападении и взаимопомощи и общих совместных действиях на территории Овраженской улицы и за ее пределами.
Когда Вика уселась прямо на траву перед чурбаком, на котором лежали листки договора, и уже взяла в руки карандаш, чтобы поставить свою подпись, Рудимчик закричал:
— Кровью надо! Чтобы по всем правилам.
— Глупости, — ответила Римма, а Тима сказал:
— Можно и кровью. — И протянул Рудимчику руку. — Давай.
— Чего давать? — не понял Главный Связной.
— Кровь давай. Проткнем тебе палец и подпишем.
Рудимчик попятился:
— Ишь ты! Я не начальник и не Генерал. У них своя кровь имеется.
Все засмеялись. И договор был подписан простым карандашом. От этого он, конечно, не стал хуже и, вручая его Вике и Борису, пряча третий экземпляр себе в карман, Демьяныч удовлетворенно отметил:
— Ну, вот — мир теперь обеспечен.
И пошел с Тимой, что-то ему говоря, потрепав мимоходом Люську по волосам. Она мотнула головой, разулыбавшись. И тут меня осенило — да ведь это она все подстроила! Сходила к Демьянычу, привела…
Должно быть, не только я об этом подумал. Вика зашептала Люсе: «Добилась своего, да?»
А ребята уже вошли в гараж. И мы начали разбирать доски в углу, вытаскивать все наружу.
Рядом со мной оказался овраженский тезка.
— Здорово, — сказал он. — Вовремя на нашей арене появился Демьяныч.
Назар сразу пристал к нему:
— А знаешь, откуда слово «арена» происходит?
Хоть и мне тоже было интересно узнать, откуда происходит слово «арена», я не стал слушать Назара, а поскорее поволок доску, чтобы встать поближе к Люське Кольцовой.
Она как раз несла грязный, чем-то до отказа напичканный мешок. За него неудобно было взяться, и Люська пыхтела и вертелась вокруг него, как муравей вокруг фасолины. Волосы у нее растрепались, на голые руки налипла серая пыль. Я бросил свою доску, подошел к Люське и двинул ее плечом.
— Мало каши ела? С такой ерундой справиться не можешь? — И храбро взялся за мешок, но он выскальзывал из моих рук.
Люська спросила:
— А ты много каши съел?
Я хотел плюнуть и уйти, но взглянул в Люськины глаза и… остался на месте. Еще никогда я не видел их так близко. Они у нее не просто серые, а словно еще и голубые. Или зеленые. И в глубине — черные фонарики. Это было очень красиво, и я стоял как столб и глядел на Люську, будто увидел ее в первый раз. А она засмеялась и сказала:
— Давай вместе. — И подхватила мешок с другого конца.
Мы поволокли его. Я тоже засмеялся, сам не знаю почему. А когда свалили мешок за гаражом на траву, я снова взглянул на Люську и сказал:
— Ловко ты Демьяныча привела. Она опять засмеялась и кивнула.
Потом мы вынесли с ней большую доску. Я смотрел, как она держит шершавую доску своими тонкими загорелыми руками, как тащит ее, прикусив губу, откидывая со лба спадающие волосы. Вокруг суетились мальчишки и девчонки. А я все смотрел на Люсю. Вроде слабенькая, а на самом деле такая настойчивая. Я знал теперь, что она добьется всего, чего только захочет! Такой у нее, должно быть, характер.
И мне почему-то было очень хорошо носить с ней доски и всякое другое барахло из гаража.
Я прибежал сейчас домой и спешу поскорее записать, пока мама готовит обед. А как поем, помчусь к нашему гаражу, чтобы работать там с овраженцами.
И с Люсей тоже!
Гараж оборудуется!!!
Прошло еще три дня. Мама недовольна. Дед злится — некому задавать вопросы. А я с утра убегаю. И — до ночи. В гараже дел по горло. Писать совсем некогда!!!
Великое событие
Сегодня, двадцать девятого июня, в четырнадцать часов тридцать минут по московскому времени в жизни Овраженской улицы произошло великое событие: родился БУПШ.
До четырнадцати часов тридцати минут никто на свете не знал, что такое БУПШ.
Но пришел Тима со своим рыжим другом Серегой…
Тима не был у нас с того самого дня, когда мы подписали договор с девчонками. Каждый день приходила одна Римма. С ней мы и оборудовали гараж под пионерский пост. Работали до упаду — чистили, скребли, строгали, прибивали полочки, даже прорезали окно: Демьяныч разрешил.
Борькин трон — красное кресло — и то починили. Теперь сидеть на нем можно безбоязненно — пружины не пуляют вверх, как ракеты.
Помогала нам и Викина мать, тетя Варя. Она приехала на полуторке, привезла доски для пола и две тяжелые банки с коричневой и голубой краской, а потом проверяла, как мы красим.
И вот стоит гараж, словно нарисованный на картиночке, с застекленным окном, со штилем у входа — на этом шпиле будет висеть красный флаг. А пол блестит покрашенный, и ворота тоже. Мы еще внутрь не входим. Караулим, когда высохнет.
Когда появились Тима и Серега, мы тоже сидели около гаража. Сидели и ждали Бориса.
Дело в том, что Римма сказала:
— Теперь будем составлять план. Место подготовлено, пора развертывать основную работу.
Вика-Жига поддакнула:
— Да, да. Сделаем календарный план на все каникулы. И распределим обязанности. А план вывесим на видном месте. План нужно строго соблюдать. Что наметим, то и должны выполнить.
Она говорила так, будто все на свете знала. А Римма с ней соглашалась. Я сразу заметил, что, когда речь заходит о пионерских делах, вожатая во всем слушается Жигалову. Вика-Жига указывает важным тоном. Ну а мы молчим — у нас никто ничего не спрашивает.
Сейчас Вика вдруг заявила:
— План подпишу я как начальник штаба.
Но тут мы, все мальчишки, кроме Назара Цыпкина, закричали:
— А почему только ты? А Борис? Он тоже должен подписать.
— Бориса же нет, — ответила Вика.
Его и вправду в тот момент с нами не было. Как раз все отстающие писали в школе последний диктант, по которому выяснится, кто перейдет в следующий класс, а кто окончательно останется на второй год. Вот и Борис писал, диктант. Но скоро должен был прийти. Поэтому мы закричали еще сильнее:
