Елена Владимирова - Полоса препятствий
— Не нужна мне такая семья!
— Не нужно — не общайся. Тебя ж никто не заставляет. Но и ты уж тогда тоже… Полете с условиями.
— Ну да, — буркнул Санька. — Так они меня вообще съедят.
— И отец?
Санька не ответил.
— Ты вот пришёл к нам, — продолжал Максим. — А зачем? Чтобы только прыгать научиться? Ничего подобного! Главное вот тут, — он постучал себя по лбу. — Так что соображай. Это твоя полоса препятствий. Ничья больше. Ты, конечно, можешь выбрать другой маршрут, но там ведь тоже неровная дорога, правда?
Санька вздохнул. Ему уже втайне хотелось, чтобы Максим убедил его вернуться домой. Максим словно угадал его мысли.
— Бросай дурить, — сказал он. — Говори, где живёшь, я тебя провожу. Поздно уже.
Санька согласно кивнул.
Неподалёку от дома он увидел знакомую фигуру. Отец.
— Ну давай, — Максим протянул руку. — Дальше, думаю, сам дойдёшь.
Они распрощались.
— Спасибо, — запоздало бросил Санька вслед удаляющемуся Максиму.
Обернувшись, тот отмахнулся привычным жестом, то ли говоря, что так и должно быть, то ли показывая, что не стоит благодарить.
Санька вошёл в светлый круг от фонаря и остановился. Отец, увидев сына, тоже на секунду замер. Потом бросился навстречу.
— Сашка! Ну разве так можно!
Марина с Леркой не спали. Лерка стояла на пороге спальни в пижаме. Увидев Саньку, она моментально скрылась. Марина, одетая, метнулась из кухни.
— Саша! Наконец-то! А мы тут…
Санька даже не посмотрел на неё. Марина, кажется, хотела продолжить, но отец жестом её остановил.
Глава 11
Один и тот же кусок щемящей мелодии повторялся снова и снова, не меняя ни звука, но неуловимо замедляясь. Странная музыка…
Ворлог очнулся и вылез наружу, наверх. Он никогда не спал, и его дремотное оцепенение походило, скорее, на глубокую медитацию, нежели на сон, как это бывает у людей.
Звуки доносились из соседнего двора, раскинувшегося возле огромного и только что отстроенного дома. Дом в пятнадцать этажей обхватывал просторную детскую площадку с какими-то железными конструкциями разных форм. При желании их можно было приспособить под развлечения. Но сейчас площадка пустовала, и только выкрашенная в зелёный цвет карусель, из озорства запущенная кем-то вхолостую, постепенно замедляла бег. Это она издавала такие странные звуки.
Ворлог издал тонкий протяжный свист. Мелодия оказалась железным скрежетом, и, как только источник звуков был обнаружен, она тотчас исчезла. Жаль. Ворлог любил музыку. Там, у себя под землёй, он слышал почти всё: от завываний автомагнитол во время дорожных пробок и гремящих со стадионов концертов до робких гамм и этюдов, несущихся из окон музыкальных школ.
Карусельная песня наполнила Ворлога тоской. Он двинулся вдоль новостроек, похожих друг на друга, несмотря на изыски архитекторов. Он направлялся к недостроенному дому. За ним раскинулся парк. Ворлог шёл туда, потому что его неудержимо влекло к своим врагам.
Он ненавидел стаю этих весёлых и дерзких человечьих волчат. Они почти ничего не боялись. К тому же среди них иногда попадались зрячие, те, что могли видеть его. Поэтому здесь ему приходилось прятаться, как обыкновенному дикому зверю. Ворлог очень хотел убить их. Но ему не удавалось этого сделать. Он привык иметь дело с одиночками, а эти…
И тут в оконном проёме самого верхнего этажа Ворлог заметил одного из них. Пацан сидел полубоком, свесив ноги внутрь помещения, и смотрел вниз, на улицу. Один.
Ворлог нырнул в дом. Крадучись, пробрался наверх. Темно. Прямоугольники несуществующих окон. В одном из них — силуэт мальчишки. Теперь нужно заставить его почувствовать страх. Перед провалами лестничных клеток. Перед нежилыми отсеками будущих квартир. Перед гулкой пустотой недостроенного здания.
Ворлог напрягся, отыскивая в глубине собственной памяти мрачные пятна ужаса и страха. Он слился с темнотой и бесшумно выворачивался наизнанку, выпуская наружу волны паники, вытянутые из порченых оболочек таких же двуногих, как этот. Ворлог гнал волну прямо на него, сам содрогаясь от разбуженной жути, грузно переползая с места на место, не смея, однако, ступить за границу темноты, боясь быть обнаруженным.
Это подействовало. Пацанёнок вздрогнул и обернулся. Его глаза не обманывали: ему было страшно. Мальчишка сполз с подоконника, сделал шаг вперед. «Эй!» — тихонько позвал он. Ворлог замер и перестал существовать.
Мальчишка попятился, споткнулся — под ногой что-то оглушительно хрустнуло, — прижался спиной к кирпичной кладке. Потом снова взобрался на окно и высунулся наружу. Одно движение, и…
— Санька? Ты что там делаешь? Спускайся! — позвали снизу.
Стая своих не бросала.
Пацан что-то крикнул в ответ, соскочил с подоконника, уже легко и без страха пересёк комнату и затопал вниз по лестнице.
Ворлог взвыл и ухнул в вентиляционную шахту.
На следующее утро Лерка рассказала Саньке, что происходило в его отсутствие.
— Они всех твоих друзей обзвонили. Мама даже своих знакомых достала.
Санька хмыкнул.
— А ты хотел, чтобы дядя Сева нас выставил? «Или я, или они», — передразнила Лерка. — Ну и что? Добился чего-нибудь?
Санька молчал. Вот ведь ехидна! И отец ещё обвинял его, Саньку, в том, что у него нет сочувствия. А у неё есть? Он, может, моральное потрясение пережил, а она — ну никакого такта!
— Саш, — Лерка переменила тон. — А можно ещё ролики посмотреть с твоим паркуром?
— Зачем тебе?
— Клёво ребята кувыркаются. Мне понравилось. Можно?
— Нет.
— Почему?
— Нельзя, и всё.
— Ну что ж. Придётся опять обратиться к дяде Севе.
— Слушай, давай не будем повторяться.
— Значит, можно?
— Чёрт с тобой, смотри. Только без меня не смей!
— А как? У тебя же запаролено всё.
— Потому и запаролено. Приду — посмотришь.
— Ладно. А ты можешь так, как они?
— Пока нет, — неохотно признался Санька.
Лерка кивнула:
— Я так и думала.
— Что ты думала? Да трюки, если хочешь знать, вообще не главное.
— Ладно, остынь. Я же ничего такого не хотела сказать, — неожиданно миролюбиво предложила Лерка.
— Не хотела она, — проворчал Санька.
Девчонка будто знала, чем питается червь сомнения, живущий на дне Санькиной души. Своими вопросами она, сама того не ведая, подкинула ему щедрую порцию пищи, которая Саньке поневоле служила пищей для мучительных размышлений.
Ну да, трюки, разумеется, не главное. Однако, если не лукавить, многие ли из пришедших в паркур оказались здесь, чтобы научиться двигаться прежде всего быстро, а уж потом эффектно?
Споры о красоте и свободе, об эффектности и эффективности временами угасали, но вспыхивали вновь. По убеждённости спорщиков и главное — по горячности, с которой они отстаивали каждый своё мнение, споры эти превосходили, пожалуй, известное разногласие в этом вопросе самих «отцов-основателей» паркура — Белля и Фукана.
Дэн, например, утверждал, что каждая часть человеческого тела может служить точкой опоры и лучше всего это можно почувствовать в каком-нибудь необычном положении. По его словам, акробатика помогала осознать, каким образом ты можешь взаимодействовать с пространством. Но Дэн мог себе позволить многое. Он лет с тринадцати крутил нижний брейк.
Санька, который никаких трюков ещё не освоил, с интересом прислушивался к таким разговорам. Его смущало, что Максим, кажется, не одобрял не только Санькиных намерений опробовать что-нибудь из репертуара Дениса, но и с освоением базовых элементов советовал не торопиться. Чтобы правильно сделать сальто, нужно уметь высоко выпрыгивать и уверенно захватывать группировку, а тебе до сих пор, как плохому танцору, руки мешают, говорил он, сдерживая Санькины порывы.
Санька возражать всерьёз не решался, хотя ему уже надоело держать себя на коротком поводке.
— По-твоему, от акро вообще нужно отказаться? — в очередной раз допрашивал он Максима.
Тот с досадой цокнул языком.
— Вот тебе неймётся!
Санька засопел, готовый обидеться.
— Ты мороженое любишь? — спросил Максим.
Они как раз проходили мимо кафе-мороженого. Санька пожал плечами.
— Пошли зайдём, Я угощаю. — Максим увлёк его за собой.
Внутри почти никого не было. Максим усадил Саньку за столик, а сам вскоре вернулся с двумя порциями в вазочках. Санькина порция была втрое больше обыкновенной. Шарики мороженого скрывал внушительный слой сиропа, шоколада, фруктов, вафельной крошки и взбитых сливок.
— Не знаю, что ты больше любишь. Решил на всякий случай добавить всё, — с невинным видом пояснил Максим. — Сладкого много не бывает, как по-твоему?
Санька поднял глаза и несколько секунд смотрел на него. Потом понимающе хмыкнул.
