Аделаида Котовщикова - Кто бы мог подумать?
— Надо позвать шестиклассников! Да, да! И пусть они вынесут его в сад. Подальше. Пусть там кричит!
— Не выдумывай! Что тебе, Тамара?
Воспитательница встала и подошла к двери: из коридора заглядывала толстушка — щёки как два румяных яблока, короткие косички торчат в стороны.
— Мы никто спать не можем, так он кричит! Да дайте вы ему скорей задачку порешать!
— Задачку? — Любовь Андреевна в недоумении потёрла пальцами лоб: голова разболелась от этого шума. — Какую задачку?
— Какую-нибудь. Учительница всегда даёт ему задачки, чтобы не злился и не плакал.
Совет показался воспитательнице нелепым. Заставить решать задачи мальчишку, который вообще ничего слушать не хочет! Но девочка смотрела на неё доверчиво и просительно. Чтобы не обидеть советчицу, Любовь Андреевна сказала ласково:
— Но ведь у меня, Томочка, и задачника сейчас нет. Учебники в школьном корпусе…
— А я поищу! Может, у кого в спальне есть, повторяли или что…
Девочка вихрем умчалась по коридору.
Любовь Андреевна прикрыла дверь. Скорчившись на полу, Матвей взахлёб плакал. Мальчики лежали в кроватях. Трое-четверо ровно дышали. Поразительно: они сумели заснуть!
— Ты просто негодный мальчишка! — с горечью сказала Любовь Андреевна. — Никого не жалеешь: ни бабушку свою, ни товарищей.
Ответом был хриплый надрывный крик:
— Хочу-у-у!
Влетела Тамара:
— Вот! Достала!
Она сунула в руки воспитательницы книгу и убежала.
— Мне тут надо одну задачу решить, — неуверенно сказала Любовь Андреевна. — Может быть, ты поможешь? Вот… — Она наугад открыла учебник: — «Для туристского похода, совершаемого сорока шестью школьниками, были приготовлены шестиместные и четырёхместные лодки. Сколько было тех и других лодок, если все туристы разместились в десяти лодках и свободных мест не оставалось?» — Она читала вполголоса, быстро, не вдумываясь в смысл, а лишь радуясь тому, что плач почему-то прекратился.
Матвей сел. Худенькое смуглое лицо его покраснело и распухло. Чёрные кудрявые волосы слиплись и рожками торчали во все стороны. До чего жалкий вид!
— Всего сорок шесть школьников? — спросил он хрипло и судорожно всхлипнул. — Лодок всего… — Опять всхлип. — Десять? В которые по шесть садятся, в которые по четыре?
— Да, да. Всё так.
— Это задача трудная. Мы таких не решали, — сонно пробормотал Костя Жуков и натянул одеяло на голову.
Матвей молчал. Опустив глаза, он неподвижно сидел на полу. Неужели, в самом деле, утих?
— Ты отдохни немножко, — сказала Любовь Андреевна негромко, ровным голосом, боясь спугнуть долгожданную тишину. — Потом пойди, умойся. И быстренько раздевайся. А я посмотрю, как там девочки…
Подумав, она потушила свет и вышла. За дверью прислушалась. Нет, тихо. В спальне девочек Любовь Андреевна стащила Соню Кривинскую с подоконника, где та любовалась восходом луны, пожелала всем спокойной ночи. Потом в коридоре поговорила с ночной няней. Когда она вернулась в спальню мальчиков, её встретила тишина. Просто уши отдыхают.
В лунном свете скорченная фигурка всё так же темнела на полу. Уж не заснул ли сидя, измученный?
Вдруг с полу раздалось:
— Больших лодок три, а маленьких семь!
— Каких лодок? А, это из задачи… Ну, очень хорошо. — За плечи она подняла Матвея с полу. — Пойдем, умоемся и живо в кровать!
— Посмотрите ответ! — потребовал мальчик.
Прочитав задачу, Любовь Андреевна машинально заложила страницу веточкой туи, подобранной у чьей-то кровати. Это оказалось очень кстати, а то, пожалуй, и задачу сразу не найти.
В освещённом коридоре она заглянула в конец учебника:
— Как ты сказал?
— Три больших лодки, — сердито ответил Матвей. — Вот где по шесть сидят. И семь маленьких, где по четыре школьника.
— Совершенно верно. Ответ сошёлся. Молодец!
В умывальной Любовь Андреевна, посмотрев, как неловко Матвей трёт руки, взяла мыло и сама вымыла ему и руки, и лицо, и шею. Потом отвела его в спальню, уложила, укрыла одеялом. Всему он подчинялся безмолвно и покорно. И вот он уже крепко спал.
Со вздохом облегчения Любовь Андреевна вышла из спальни. Теперь скорей на автобус — и домой. Как она задержалась! Задачник надо положить на тумбочку возле кровати Тамары Руслановой, чтобы утром вернула.
У кого она взяла задачник? Любовь Андреевна в первый раз внимательно посмотрела на учебник, обёрнутый в зелёную бумагу:
«Учебник по арифметике ученицы пятого класса Ивановой Веры».
Позвольте! Но ведь Матвей учится во втором… Ну конечно, задача про лодки для пятого класса. Как же он мог её решить? И без бумаги и карандаша. В темноте. Сидя зарёванный на полу. А что такое он сказал в промежутке между двумя воплями? «Мне лет сто семнадцать…» Может быть, и то был не просто набор цифр, не пустая болтовня?
Любовь Андреевна с удивлением покачала головой: вот так каприза!
Минус Единица
Шестилетний полуголый Матюша, в одних трусах и сандалиях, сидел на корточках под черешней. На земле перед ним были разложены тесными рядами пятьдесят камешков. Он шептал: «Двенадцать!» И быстро откладывал в сторону двенадцать камешков. Немного подумав, говорил: «Тридцать восемь». И сосчитывал оставшиеся камешки, проверял себя. Он вычитал, складывал, умножал и делил камешки, раскладывая их на кучки. Это была его постоянная и любимая игра.
В другом конце садика, в тени густых акаций, бабушка варила варенье. Керосинка стояла на деревянном столе, врытом в землю. На керосинке — огромный эмалированный таз. Сладким абрикосовым духом тянуло оттуда.
Бабушка помешивала в тазу большой деревянной ложкой. Но вдруг она выронила ложку, и та погрузилась в пыхтящий и булькающий водоворот. Бабушка бросилась навстречу внуку:
— Что с тобой? Что?
Матюша бежал к ней, захлебываясь громким плачем.
— Как хватит за шею! Сразу! Я весь зачислился, зацифрился и не заметил, как она на меня садится! — с негодованием объяснил он сквозь слёзы.
— Ай-яй-яй! — Сама чуть не плача от жалости, бабушка разглядывала вздувшийся желвак на тонкой загорелой шейке: Матюшу укусила пчела.
С крыльца сбежала испуганная мама. Теперь двое обнимали, целовали и утешали ревущего мальчугана. Неторопливо спустился по ступенькам отец.
— Ничего, — сказал он, усмехаясь. — Будет цел. Если, конечно, вы не задушите его своими поцелуями.
— Папа! — обиженно закричал Матвей. — Я только хотел отнять от тридцати, как эта противная пчела в меня вцепилась! Может, она за то, что я ошибся? Я нечаянно хотел от тридцати отнять тридцать пять. Но ведь нельзя же! От тридцати тридцать пять — ничего не получится.
— Нет, получится, — спокойно сказал отец. — Минус пять получится.
— Степан! — Обнимая Матюшу за плечи, мама с укором посмотрела на папу. — Ему рано отрицательные величины.
Матвей вырвался из маминых рук. Он и про укус забыл.
— Ми-инус пять? — протянул он с удивлением. — Как так — минус пять?
— А вот так. После нуля как бы черта, за ней тоже числа, начиная с единицы, но уже отрицательные, с минусом. Понимаешь?
— Ну, куда это годится? — рассердилась бабушка. — У нас Матюша, того гляди, спятит. Сам говорит, что весь зацифрился!
— Ничего, — сказал отец. — У вас, дорогая Прасковья Егоровна, кажется, варенье подгорает.
— Вам всё «ничего». О господи, и ложка куда-то делась! — Бабушка засуетилась возле стола.
— Значит, если от девяти отнять десять, то будет минус единица? — спросил Матвей.
Отец кивнул.
— А от девяти отнять двадцать, будет минус одиннадцать?
— Конечно, — сказал отец.
— Ура! Ура! Ура! — воскликнул Матвей. В восторге он высоко подпрыгнул, потом быстро нагнулся, подхватил с земли щепку, изо всех сил запустил ею в стенку сарая.
Мама покачала головой:
— Сколько радости! Из-за чего? Умоляю, ты только интегральное исчисление ему не объясняй!
— Ничего, ничего, — сказал отец.
Он всегда говорил «ничего». Он всегда всех успокаивал, неторопливый, спокойный. Бабушка и мама смертельно боялись, что Матвей простудится, свалится с дерева или с забора, занозится, наколет ногу, утонет в море, что его укусит бешеная собака, малярийный комар, скорпион, сколопендра. А папа говорил «ничего».
Своё «ничего» он не сказал, когда вернулся из больницы, где маме сделали операцию. В это время Матвейке уже исполнилось восемь лет.
Бледный, с неживым лицом, отец стоял у стола. Он ударил по нему кулаком, сминая скатерть, и сказал: «Чёрт!» Бабушка рыдала и упрекала себя и папу за то, что они маму «пропустили», не убедили её сделать операцию раньше.
Матвей вышел на крыльцо и сел на ступеньки.
Тень от черешни лежала на земле, вытянутая, очень широкая. Вечерняя прохлада после дневного зноя была приятна. Матвей не хотел, чтобы что-нибудь было ему приятно, но невольно вдыхал лёгкий ветерок с удовольствием.