Николай Печерский - Кеша и хитрый бог
— Я думаю, Кеша, надо варить…
В котле
С тех пор Тоня не давала Кеше проходу. Только встретятся, только поздороваются, тут же заводит шарманку про Кешин сон и про кота Акинфия. Однажды Тоня разыскала Кешу возле Байкала, поманила его пальцем и страшным голосом сказала:
— Кеша, мне тоже снился сои про кота.
Кеша хотел отшутиться, хотел разыграть из всего этого комедию, но Тоня даже не улыбнулась.
— Кеша, бог приходил ко мне ночью. Он мне, Кеша, прямо сказал: «Грешница Тоня, принеси мне в жертву кота Акинфия. А если не принесешь, я покараю весь твой род до седьмого колена».
— Ну тебя совсем с твоими коленами! — отмахнулся Кеша. — Мне «Ольхон» надо чинить. Понятно?
Но Тоня не отступала от Кеши, жужжала целый час про бога, про кота Акинфия и про свой род до седьмого колена. У Кеши даже голова пошла кругом от этих разговоров.
Кеша сбежал домой, спрятался в избе и не показывал глаз. Так и в самом деле спятишь с этим богом и с этим, сгореть бы ему на месте, котом!
А клубок все запутывался и запутывался. Только Кеша чуть-чуть успокоился, только стал забывать про страшный сон, все повторилось сначала. Ночью бог прилетел на Кешин стожок, бесцеремонно толкнул рукой и сказал:
«Ну, Кешка, терпение мое лопнуло. Даю тебе три дня сроку. Не принесешь Акинфия в жертву, добра не жди. Это я тебе точно, по-божески говорю».
И хотя бог не сказал Кеше ни про седьмое колено, ни про ад, Кеша понял, что дело его труба. Кеша дрожал всю ночь и пришел кое-как в себя только утром, когда начал горланить на весь поселок кочет Казнищевых и в окнах рыбаков засветились ранние огни.
Днем Кеша повеселел. Но все же где-то в глубине души копошился червячок. А что, если бог и в самом деле есть! Вон ведь сколько людей молятся ему — и старые, и совсем молодые, такие, к примеру, как Кеша. И если бог есть, тогда Кеше несдобровать. Что с ним сделаешь, раз он бог!
В душе Кеши что-то раздвоилось. С одной стороны, Кеше не хотелось ссориться с богом, а с другой — было жаль кота Акинфия. Что ни говори, Акинфий был мировой, первоклассный кот. Такого кота хоть ищи, хоть не ищи — нигде не найдешь. Даже в Москве. Прошел день или два, и Тоня снова насела на Кешу. Пришла к нему прямо домой и сказала:
— Мне обратно снился сон. Если не сварим кота, я умру.
— Тоже выдумала! Чего ты умрешь?
— Мне, Кеша, приснилось, я все равно умру, — убежденно сказала Тоня.
— Ничего ты не умрешь. Глупости, и все…
Нахмурив брови, Кеша думал про бедную, несчастную Тоню и про кота Акинфия, который перевернул вверх тормашками всю его жизнь. Долго Кеша думал, долго кусал губы, а потом склонил голову и тихим, упавшим голосом сказал:
— Пошли. Если тебе так хочется, давай варить. Я согласен.
Тоня смотрела на Кешу и не дышала. Лицо ее совсем побелело и вытянулось, а подбородок стал острый и колючий, как у старухи. Тоня хотела что-то сказать Кеше, но вдруг плечи ее задрожали мелкой жалкой дрожью. Тоня отвернулась от Кеши и глухо зарыдала.
— Что ты, Тоня! — испугался Кеша.
Тоня с трудом удержала плач, вытерла глаза рукавом платья и, заикаясь, сказала:
— Мне, Кеша, Акинфия жалко…
— А если жалко, не надо варить. Ну, чего ж ты молчишь: будем варить или не будем?
Тоня долго молчала.
— Я, Кеша, не знаю. Если мы не сварим, я умру…
Кеша сам чуть-чуть не расплакался от таких слов. Он взял Тоню за руку и твердо сказал:
— Подумаешь, Акинфия ей жалко! Я этому Акинфию не знаю что сделаю. Я ему сейчас покажу! Пойдем, Тоня!
Не чуя за собой никакой вины, Акинфий лежал возле избы и снисходительно слушал разглагольствования деда Казнищева.
Казнищев любил тепло и поэтому был по-зимнему в катанках и пушистой, вытертой на затылке шапке.
— Не понимаешь ты смысла своей жизни, — поучал Казнищев питомца. — Ну скажи, чего ты царапался и чего не желал принимать внутрь лекарства?
Акинфий не отвечал, а только в знак признательности плавно вертел черным хвостом.
— Дурак ты после этого, — сердился Казнищев. — Невнятная животная, язви тебя!
Трудно сказать, сколько могла продолжаться затянувшаяся беседа Казнищева с Акинфием и сколько просидели бы еще за плетнем Кеша и Тоня.
К счастью, Казнищева позвали обедать. Казнищев, как видно, давно ждал этого сигнала. Он поспешно поднялся и ушел в избу.
Тоня уже совсем успокоилась. Кешин охотничий азарт передался и ей.
— Лови! — зашептала Тоня. — Хватай!
Будто коршун, кинулся Кеша на свою жертву. Еще минута, еще секунда — и Акинфий был бы в Кешиных руках. Помешал камень, который совсем некстати подвернулся под ногу. Кеша споткнулся и полетел носом в траву.
Акинфий мгновенно оценил обстановку и с ходу пыхнул на крышу.
«Мя-ау, мя-ау!» — донесся оттуда тревожный бас.
Все было потеряно. Все рухнуло и разлетелось в пух и прах. Кеша смотрел на Тоню, Тоня — на Кешу. Ничего хорошего не было в этих взглядах. Только какие-то колючие искры, только горькие, никому не нужные сейчас упреки.
Но стоять вот так и без толку смотреть друг на друга долго не будешь. Кеша отвел глаза в сторону и виновато сказал:
— Ну и пускай… Мы его все равно мешком поймаем.
Это была ценная мысль. Тоня сразу же простила Кеше его оплошность.
— Пойдем скорее, — сказала она, — а то Акинфий удерет.
Кеша раздобыл в кладовке прочный пеньковый мешок, приделал к нему обруч от старой кадушки, длинный шест и, полный новых надежд, снова отправился с Тоней на промысел.
Забыв о всякой предосторожности, легкомысленный Акинфий лежал на прежнем месте.
Кеша подкрался к Акинфию на цыпочках и лихо взмахнул сачком.
Это был редкий по своему мастерству и точности удар.
Не успел Акинфий и пикнуть, как уже был в мешке.
— Поймал! — закричала Тоня.
На крик с ложкой в руке выбежал Леха. Он увидел злоумышленников и тотчас понял, в чем дело.
— Отдайте моего Акинфия! Акинфия отдайте! — завопил он.
Подстегиваемый этим криком, Кеша бежал в тайгу. Сзади гремела котелком на проволочной дужке перепуганная насмерть Тоня.
Кеша и Тоня бежали до тех пор, пока не выбились из сил. Упали в траву и лежали молча, прислушиваясь к погоне. Но тихо было вокруг. Звенели на березах листья. Где-то над головой стучал и стучал острым клювом работяга дятел.
Кеша и Тоня подождали еще немного, а потом поднялись и стали держать совет, что делать.
Но что тут, собственно, думать: кот в мешке, вода под боком, а дров в тайге не занимать.
Неохотно и недружно, будто бы из-под палки, Кеша и Тоня приступили к делу. Кеша вырезал из куста черемухи две рогатины и поперечную палку, Тоня тем временем набрала дров и сбегала к Байкалу за водой. Теперь надо было решить, кому варить кота.
— Я варить не умею, — сказал Кеша. — Это женское дело.
Но тут оказалось, что Тоне тоже не приходилось варить котов, и она сразу же и решительно заявила об этом Кеше.
— Тебе приснился сон, ты и вари, — сказала Тоня.
— Тебе тоже приснился. Забыла?
— Сначала тебе приснился. Мне потом приснился.
Кеша понял, что все это действительно так, и перестал вилять и отлынивать. Хорошо еще, что Тоня не плачет и не вспоминает про смерть. И за то спасибо.
— Не хочешь — и не надо, — сказал он. — Сам сварю. Думаешь, мне трудно!
Лишь кот Акинфий в эти решительные и, может быть, последние в жизни минуты оставался равнодушным к своей судьбе. Акинфий покорно сидел в мешке и не подавал голоса. Видно, ему было теперь уже все равно, быть сваренным или оставаться сырым.
Кеше хотелось поскорее закончить это противное и непривычное дело.
Он подошел к костру, зажег бересту и стал ждать. Пламя дружно побежало по веткам, заглянуло по пути в котел, закурчавилось, затрещало.
— Готово, — мрачно сказал Кеша, заглядывая в котел.
Деловым, суровым шагом подошел Кеша к мешку и запустил туда руку. Кеше удалось без труда схватить кота за загривок и вытащить наружу.
Но, видно, именно в это время у Акинфия пробудилась жажда к жизни. Свернувшись в бублик, он пинал Кешу задними лапами, дико кричал и пытался при этом укусить за руку.
Закрыв глаза ладонями, Тоня стояла в стороне и с ужасом ждала конца казни.
— Кидай! — простонала она.
Кеша подошел еще ближе и швырнул Акинфия в бурлящий котел.
Но на лету Акинфий перевернулся. Едва задев боком огненной воды, кот собрался в тугой, как мяч, комок и выпрыгнул прочь.
Мгновение, и кот исчез, сгинул в лесной чащобе.
Будто побитый палкой, будто бы делал он весь день тяжелую работу, притащился Кеша домой.
Сердце Кеши вещало, что это совсем и не конец, не средина, а только начало тяжких, свалившихся на его голову испытаний.
Кеша открыл дверь и вдруг весь замер, съежился.
Возле окна, рядом с отцом, сидел в катанках и теплой, вытертой на затылке шапке дед Казнищев…
