Иван Василенко - Звездочка
— Тише, тише! — просил Михайлов. — Я же только хотел сказать, что теперь смело можно суворовцев пригласить к себе в гости. Краснеть не придется.
Но это вызвало только новый взрыв аплодисментов.
— Кому же отдать первенство в чистоте и опрятности? — интригующе прищурился докладчик. — Скажу так: у мальчиков чистота строгая, а у девочек она нарядная. Но это ж так и должно быть, и тут невозможно одно другому предпочесть. Замечу только, что в погоне за нарядностью девочки забывают иной раз кое о чем, для всех нас важном и дорогом. Вот пример. Стали делать наши девочки из красного шелка розочки и пришпиливать их себе на берет. Красиво получается, против ничего не скажешь. Но иная так небрежно это сделает, что полностью закроет цветком свой герб — молоточек и гаечный ключ. Да ведь этим гербом мы гордимся! И одно дело показать его в цветке, а другое — спрятать под цветком. Правильно я говорю?
— Правильно! — ответил зал голосами одних ребят.
Девушки пристыженно молчали.
— Ну, заключение комиссии я скажу потом, а сейчас Петр Федорович сообщит о результатах конференции-конкурса.
— У-у-уф! — вздохнул зал.
Петр Федорович и на собрании говорил так же, как в своем кабинете спецтехнологии: спокойно, размеренно, сжато. Лишнее слово он считал таким же нарушением принципа экономии, как лишнюю операцию в технологическом процессе.
Взойдя на трибуну, он без всякого предисловия зачитал итоги конкурса по группам.
Лучшие ответы дали 3-я и 5-я группы. Но хотя эти группы получили по одинаковому числу очков, есть разница в характере их ответов: 5-я группа отвечала более подробно, 3-я же — более четко. Может быть, 3-я группа вышла бы в этом конкурсе даже на первое место, если б не досадные срывы у некоторых учениц.
— Вот, например, — сказал Петр Федорович, — одна ученица, вместо того чтобы написать: «Резьба Витворта отличается от метрической резьбы углом профиля и шагом», написала: «Резьба метрическая нарезается на стальных изделиях, а Витворта — на чугунных».
По залу прошел иронический смешок. Послышались выкрики:
— Кто? Кто?
— Так ответила очень способная девочка, которая на остальные девять вопросов дала прекрасные ответы: верные, четкие, сжатые. И если бы не такой неожиданно нелепый ответ, свидетельствующий о том, что эта ученица на уроках бывает невнимательна, а в учебнике не все дочитывает до конца, она завоевала бы в конкурсе первое место.
Невольно головы ремесленников повернулись в сторону Маруси. Она сидела с опущенными уголками губ, не отрывая глаз от пола, пристыженная, смущенная.
— Теперь же, — продолжал Петр Федорович, — первое место занял ученик, давший на все десять вопросов верные и исчерпывающие ответы. Ученик этот… — Петр Федорович поднял голову и, поблескивая очками, с улыбкой оглядел зал: там все уже приготовились встретить имя победителя дружными хлопками. — …Павел Сычов.
Паша чуть вздрогнул. Кругом оглушительно хлопали. Паша знал, что все на него смотрят, и сидел потупясь.
А на трибуне уже опять стоял Михайлов.
— Такого сочетания еще не бывало, — говорил он. — Пришлось-таки нам поработать. Взять производственные показатели. Девушки перегнали пятую группу — это плюс. Но допустили брак — это их минус. У пятой группы темпы прироста были меньше, чем у девушек, — это ее минус. Но она работала без брака — это плюс. И какого б мы раздела соревнования ни касались, везде сталкивались с очень сложным положением.
Комсорг взглянул на скамью, где расположилась 5-я группа.
— Конечно, следовало бы проучить пятую группу. Есть за ней один грех, немалый грех. Кто напомнит?
В зале никто не отозвался.
— Так-таки никто не помнит?
Михайлов подождал, но ученики смотрели на него невинными глазами и молчали.
— Староста пятой группы Хмара Степан! — вызвал Михайлов. — Можете вы ответить?
Степа встал и зашарил глазами по потолку, делая вид, что усиленно думает. Потом вздохнул и развел руками:
— Нет, товарищ Михайлов, не припомню.
Кто-то, не выдержав, прыснул.
— А за что Чесноков получил выговор? — нахмурился Михайлов.
— Ах, это? — «удивился» Степа. — Так ведь есть слух, что Семен Ильич готовит ему благодарность за Петра. А минус и плюс взаимно уничтожаются.
От хохота все затряслись.
— Ну дипломаты! — покачал комсорг головой и оглянулся на директора, который, подсев к коляске, тихонько беседовал с Глебом Ивановичем, — Что им сказать, Семен Ильич?
Директор только руками развел.
— Так вот, товарищи, — приняв официальный вид, закончил докладчик, — комиссия решила так: знамя, которое пока держит пятая группа, сейчас не присуждать никому, а дать время всем четырем группам показать себя на производстве. — Михайлов глянул строго, почти сурово. — Скоро вы впервые станете за станки в цехах настоящего завода и будете выполнять важнейший государственный заказ. Там каждый из вас сможет полностью проявить свои знания и способности, свой характер, свою сноровку. Желаем вам таких успехов, чтоб у каждого рабочего нашего завода делалось при виде вас светло и радостно на душе, чтоб каждый мог сказать: «Вот это действительно пополнение, с которым можно шагать все дальше и дальше».
Такого решения комиссии никто не ожидал, и когда докладчик сошел с трибуны, в зале некоторое время растерянно молчали. Первым отозвался староста 4-й группы токарей Женя Петухов, изумлявший всех своим ранним басом.
— Правильно! — сказал он гулко, как в бочку. — В нашей группе тоже не последние люди.
— Факт! — подхватили ребята из 4-й группы и захлопали своему старосте.
От 4-й группы задор перекинулся ко 2-й. Послышались возгласы:
— Все только пятая да третья! Вот подождите, мы вам покажем!
— Показали уже! — закричали девушки. — Черепахи!
— Бракоделы! — тотчас последовал ответ.
— Э, — сказал председатель, — это уже перебранка. Надо просить слова и выходить на трибуну. Ну, кто первый?
В зале вскинулись десятки рук.
8. ГУДОК
В тот день, закрывая собрание, Семен Ильич сказал:
— Через два дня заводской гудок будет уже гудеть и для вас.
Заводской гудок! Из всех впечатлений, нахлынувших на Пашу в день его приезда в ремесленное училище, может быть, самым сильным был этот гудок. Паша сидел тогда в садике, окружавшем четырехэтажное здание училища, и смотрел на завод. Он был нескончаемо огромен, но его светло-серые корпуса выглядели легкими, точно их сделали из посеребренной фанеры. Вдруг послышался тяжкий ровный гул, который заглушил собою все звуки и от которого все задрожало мелкой, частой дрожью… Когда наконец гул умолк, Паше почудилось, что все вокруг оглохло и онемело.
И вот теперь этот гудок будет поднимать Пашу и его товарищей с постели и властно звать на завод, как зовет он всех рабочих…
Паша сидел у Михайлова, когда Маруся ворвалась в комнату и выпалила:
— Товарищ Михайлов, наша группа решила выйти завтра гудку навстречу!
— Как это «выйти гудку навстречу»? — не понял Михайлов. — Говори с расстановкой.
— Есть — с расстановкой! — засмеялась Маруся. — Значит, так: встать пораньше — раз, принарядиться и выйти в сквер — два, там ждать — три, а когда гудок загудит, с песней двинуться к заводу — четыре.
— Гм… — сказал Михайлов, — это здорово! Но почему только ваша группа? Всем надо так… Правда, Паша?
— Всем! — подхватила Маруся, даже не подождав, что скажет Паша. — С музыкой, правильно?
— Правильно.
— С цветами! — не унималась Маруся.
— Ну, насчет цветов — не знаю, — улыбнулся Михайлов. — Пожалуй, девушкам можно и с цветами, А мальчикам лучше строже.
Утром следующего дня, только солнце позолотило верхушки деревьев и загорелось на стеклянных крышах заводских корпусов, вдоль училищного здания выстроились семь взводов девушек и юношей. Паша стоял впереди, под знаменем училища, рядом с лучшим учеником-слесарем Сашей Городищевым. Между ними и колонной учащихся замер училищный оркестр, готовый по первому взмаху руки своего дирижера — маленького, Вани Заднепровского — грянуть во все медные трубы. Семен Ильич отодвинул рукав кителя и склонился над часами.
— Одна минута, — негромко сказал Михайлов, стоявший рядом с ним.
Но услышали все, даже самые крайние в строю, и по всему строю прошел легкий трепет. Паша крепче сжал древко знамени. Ваня Заднепровский поднялся на носки и впился глазами в свой оркестр.
Безотчетно улыбаясь, оглянулась на девочек Маруся.
И вот, в глубине завода, где-то между крышами, зародился низкий клокочущий звук, будто там проснулся великан, трет кулачищами глаза и сонно что-то бормочет, Бормотал-бормотал — и вдруг, увидев солнце, запел таким густым радостно-призывным басом, что около училища затрепетали на липах листья.
