Тамара Михеева - Лысый остров
— Слышите? — шёпотом спросил Максим.
Мы прислушались. Где-то рядом раздался шорох, похожий на шуршание полиэтиленовых пакетов.
— А, — махнул я рукой, — это шуршунчики.
— Кто?! — в один голос воскликнули Осташкины.
Пришлось объяснять, что звук это появляется на Лысом очень часто. То в Посёлке, то в лесу, то около бассейнов и вольеров, в камнях на Пристани и даже в домах, а уж в Центре от него просто деваться некуда. Источник звука найти оказалось невозможно, ясно было только, что он перемещается, состоит из множества объектов и имеет определенные привычки (например, любит сборища людей и, вероятно, запах фотопроявителя). Наконец, решили, что это какие-то микроскопические жучки или что-то в этом роде.
— Если микроскопические, почему звук такой громкий? — удивился Максим.
— Ну… я не знаю, Максим. Никто этим не занимался, энтомологов у нас нет. Жуки так жуки. Назвали шуршунчиками и перестали обращать на это внимание. Вроде стрекота кузнечиков. Никому это не интересно.
— Мне интересно, — твёрдо сказал Максим и ушёл под воду. — Вавилону надоело бездействие.
Мы поплыли к лесенке.
— Что может быть интересного в жуках, — пожала плечами Роська. — Пойдём лучше посмотрим Холмы, про которые Листик рассказывал. Пойдём, Максим?
— Мм-м-м, — помычал Максим, — идите одни, я лучше почитаю.
— Ну, Макси-и-им… — умоляюще протянула Роська, а я молчал. Бесполезно Максима упрашивать, даже пытаться не стоит.
3
С этого дня с Максимом что-то случилось. Целыми днями он бродил неприкаянный по Посёлку с блокнотом и ручкой, исследовал камни в Заливе и Слюдяной бухте, доски, из которых сложен причал, даже в Центр пробрался и ходил там с лупой.
— Что он ищет? — спрашивали все.
— Шуршунов, — всерьёз отвечали мы с Роськой.
Взрослые в ответ ухмылялись или качали головой.
Я тоже не очень-то верил в эту затею, но с каждым днём всё больше удивлялся: глаза Максима разгорались странным блеском.
И вот настал день, когда Максим, запинаясь и смущаясь, поведал нам о тайне шуршунов. Едва дослушав до конца, мы помчались к Веронике, хоть она и не была в восторге, что её оторвали от дел.
… — Подождите, подождите, так вы утверждаете…
— Максим утверждает.
— Ах, Максим! — Вероника стала мерить большими шагами комнату. — Итак, Максим, ты считаешь, что этот шуршащий звук издают животные?
— Да. Обыкновенные млекопитающие.
Максим вроде бы говорил спокойно и уверенно, и только быстрое моргание выдавало его волнение.
— Они такие маленькие, что мы их не видим, а только слышим? — предположила Вероника, подняв чёрные широкие брови — что-то вроде микробов? Млекопитающие микробы?
Максим густо покраснел и стал смотреть в окно. Да, не научился он ещё разговаривать со своей невозможной тётушкой.
— Вероника! Дай ты человеку сказать! Никогда до конца не выслушаешь, что за манера…
— Листик, без нотаций, будь добр. Извини, Максим, продолжай.
— Ну… вот, — глаза Максима потеплели, а я гордо перевёл дыхание. — Я долго за этим звуком наблюдал и понял: существа, издающие шуршание, имеют невидимую структуру…
— Ну и Максим!.. Ну-ну, продолжай! — сверкнула на меня прекрасными глазами Вероника.
— Чего тут продолжать? — удивился Максим. — Шуршуны невидимые, и это у них так инстинкт самосохранения работает. В минуты полного спокойствия и безопасности они…
— Стоп! Идём! — Вероника схватила Максима за руку и потащила из комнаты.
— Куда вы?! — крикнула Роська.
Но Вероника не удостоила её ответом. Мы переглянулись и бросились к окну. Через минуту на дорожке, ведущей к Центру, показались Красивая и Невозможная Вероника и Максим, что-то втолковывающий ей.
— Кажется, она наконец-то сообразила, что он — гений, — сказала Роська.
4
Заседание по поводу открытия Максима Осташкина назначили через два дня.
Об этом крупными буквами написал на доске объявлений Лёша Смелый. Доска висела у ворот Центра под навесом, чтобы объявления не размывали редкие дожди. Писали объявления мелом, а стирали губкой из водорослей. Степанов очень гордился, что придумал такую экономию бумаги и пишущих средств.
Максима на заседание собирали впятером: Вероника, Роська, моя мама, Нина и я.
Нина Чолария, жена Георгия, была ветеринаром и портнихой по совместительству. Она перешила Георгиев старый парадный костюм для Максима. Белую рубашку я дал ему свою. Она была Максиму тесновата, и рукава коротки, но Нина сказала:
— Ничего, под пиджаком не видно.
Вероника завязала Максиму Лёшин галстук.
— Галстук-то зачем? В такую жару… — бурчал Максим.
— Так надо. Ты же не во дворе мальчишкам рассказывать идёшь, а научный доклад делать.
Максим был мрачнее тучи. Это от волнения. Я, когда волнуюсь, тоже на всех сержусь.
В Центр мы пошли втроём: все взрослые разошлись по своим делам.
— Ничего, — сказала Роська, желая подбодрить брата. — Первый раз всегда сложно выступать: ты вспомни наш новогодний спектакль в школе — как мы тряслись! Зато потом — только представь, Максим! — ты станешь настоящим учёным и будешь каждую неделю доклады читать. Да для тебя это будет, как семечки!
Максим слабо улыбнулся.
Раньше меня на заседания никогда не пускали: не моё, мол, дело научные споры. Но в этот раз мы с Роськой уселись в первом ряду, и никто нам даже слово не сказал. Степанов, правда, сдвинул брови, но промолчал.
— Я так волнуюсь за него, — прошептала Роська. — Вдруг он собьётся? Они с Вероникой весь вечер репетировали, и он постоянно сбивался.
— Ничего, — успокоил я её. — У него же текст с собой. Всё хорошо будет.
Но Роська покачала головой, будто мало в это верила.
Доклад написали Вероника и Лёша Смелый. Вернее, сначала Максим попытался написать сам, но Вероника прочитала и вздохнула:
— Как писатель ты, безусловно, талант: всё это больше похоже на сказку, а не на научный доклад.
Тогда Максим ещё раз попытался воспрепятствовать наступлению неизбежного:
— Может, и не надо? Ну его, это заседание, a?
— Нет, вы только послушайте его всплеснула руками Вероника. — Человек разгадывает загадку, которая была не под силу учёным мужам; его заботливая тётушка, как ненормальная, бежит к начальству, пробивает внеплановое заседание… Да что там! Весь Посёлок ждёт не дождётся, когда гений Максим Осташкин посвятит нас в тайну шуршунов, а он…
— Ну, не умею я писать доклады! — взорвался Максим.
— Да напиши ты за него, — подал я голос из огромного кресла, в которое мы уселись вдвоём с Роськой. — Первый раз тебе, что ли?
Вероника пронзила меня гневным взглядом («Откуда это у вас, Сергей Лист, информация, что я кому-то пишу доклады?!»), но, переглянувшись с Лёшей, сказала:
— Так: сладкая парочка — брысь из дома и держать язык за зубами. Смелый и Максим — за мной.
На следующее утро доклад был готов.
Мы слушали его сейчас, и мне казалось, что доклад получился хороший. По крайней мере, понятный, а то обычно такими словами рассказывают, что будто и не по-русски. Видимо, Вероника специально так написала, чтобы никто не подумал, что Максиму помогали.
Конференц-зал был полон. Пришли даже те, кто к науке никакого отношения не имеет: братья Казариновы, моя мама, которая работает в библиотеке, дядя Фаддей, тётя Света…
И все слушали внимательно. Но вот Максим закончил читать, и со всех сторон понеслись вопросы, вопросы, а Максим стоял и не знал, что отвечать. Не то, чтобы он растерялся, нет, но ведь никакой работы над шуршунчиками проведено не было. Откуда он может знать, как они размножаются, что едят и какими группами живут.
— Какой ужас, — прошептала Роська, — Листик, он сейчас разревётся.
Роська сама готова была разреветься. Да и мне было обидно: этим взрослым лишь бы критиковать! Попробовали бы сами хоть одного шуршунчика увидеть! Неужели никто не вступится? Но Вероника уставилась огненным взглядом на Степанова, папа о чём-то яростно спорил с Чоларием-старшим, а Смелый вообще куда-то исчез.
Наконец, поднялся Степанов. Он вышел на кафедру, пожал Максиму руку и что-то сказал. Максим кивнул и направился к выходу. Мы бросились за ним.
У дверей конференц-зала стоял Лёша Смелый и курил. Увидев нас, он бросил сигарету и сказал Максиму:
— Слушай, старик, ты молодец, я буду поддерживать тебя до конца, — и он ринулся в конференц-зал — поддерживать.
— Что сейчас будет, Листик? — заглянула мне в глаза Роська. — Обсуждать будут, да?
Я пожал плечами:
— Вообще-то всегда при докладчике обсуждают.
— Они решили не травмировать мою психику, — мрачно пошутил Максим.
— Это нечестно, — нахмурилась Роська, — Я умру от расстройства и переживаний.
