Фрэнсис Бернетт - История маленького лорда
Когда поздно вечером мистер Хэвишем явился в замок, его сейчас же позвали к графу, который сидел в мягком кресле перед огнем. Больная нога его покоилась на стуле. Граф строго взглянул на поверенного. Видно было, что, несмотря на усилие сохранить спокойствие, он был очень взволнован.
— Приехали? Ну что, Хэвишем, какие известия?
— Лорд Фаунтлерой и его мать в Корт-Лодже, они благополучно перенесли плавание и здоровы.
Граф что-то нетерпеливо промычал, руки его нервно задвигались.
— Рад это слышать, — сказал он отрывисто. — Пока все хорошо. Садитесь. Хотите стакан вина? Ну, что еще?
— Его светлость остался у матери. Завтра я привезу его в замок.
Граф прикрыл глаза рукой.
— Так… Продолжайте. Я вам запретил писать мне, и я ничего не знаю. Что это за мальчик? Про мать мне не нужно знать, а он какой?
Мистер Хэвишем выпил рюмку вина.
— Трудно судить о характере семилетнего ребенка, — осторожно сказал он.
Граф был сильно предубежден. Он быстро взглянул на поверенного:
— Дурак он, что ли, или грубиян? Сказывается американская кровь?
— Нет, сэр, мне кажется, она ему не повредила, — сухо ответил поверенный. — Я не судья, но, по-видимому, он славный мальчик.
Мистер Хэвишем всегда говорил обдуманно, не увлекаясь, а сейчас нарочно себя сдерживал еще больше, чтобы граф при свидании с внуком не разочаровался.
— Здоров? Высок ростом?
— Кажется, здоров и довольно высок для своих лет.
— Хорошо сложен и недурен?
Мистер Хэвишем слегка улыбнулся: он вспомнил прелестного мальчика на тигровой шкуре.
— Кажется, красив, — отвечал он, — я мало толку знаю в детях, но он не такой, как английские мальчики.
— Не сомневаюсь, — промычал граф, чувствуя приступ подагры. — Американские дети все бесстыжие нищие, знаю!
— Это не совсем так, — возразил Хэвишем. — Лорд жил со взрослыми людьми, и разница, кажется, заключается в том, что в нем какая-то смесь детской беспечности с серьезностью взрослого.
— Американское бесстыдство! — настаивал граф. — Они называют это ранним развитием и свободой… Отвратительные манеры — вот это что!
Мистер Хэвишем отпил еще немного вина. Он никогда не спорил с графом, когда того мучила подагра. В таких случаях лучше было оставить его в покое. Они немного помолчали. Хэвишем первый заговорил:
— У меня есть к вам поручение от миссис Эррол…
— Никаких поручений от нее. Чем меньше будут о ней говорить, тем лучше.
— Это очень важный вопрос. Она не желает получать от вас денег.
Граф вспыхнул.
— Это еще что? — крикнул он.
Мистер Хэвишем повторил:
— Она не желает получать от вас денег, потому что ваши отношения далеко не дружеские…
— Не дружеские? — взорвался граф. — Да я ее ненавижу! Думать о ней не хочу! Продажная, крикливая американка! Видеть ее не желаю!
— Милорд, — сказал мистер Хэвишем, — едва ли можно назвать ее продажной. Она ничего не просила и не хочет даже принять то, что вы предлагаете.
— Это нарочно! — перебил его благородный граф. — Она хочет принудить меня принять ее, воображает, что поразит меня силой духа! Не выйдет! Это все американская самостоятельность! Я не хочу, чтобы она у ворот моего замка жила как нищая. Она мать моего внука и должна жить прилично. Хочет или нет, а деньги ей придется получать!
— Она не станет их тратить, — заметил мистер Хэвишем.
— Мне все равно, станет она их тратить или нет, — бушевал граф. — Посылать деньги буду! Не позволю ей рассказывать, что она живет как нищая, что я ей ни гроша не даю! Она хочет восстановить мальчика против меня! Она, верно, уж невесть что ему про меня наговорила!
— Нет, — возразил мистер Хэвишем. — У меня есть еще одно поручение к вам, которое убедит вас, что она не сделала этого.
— Я и слышать ничего не хочу! — кричал, задыхаясь, граф.
Но мистер Хэвишем спокойно продолжал:
— Она просит вас не говорить лорду Фаунтлерою ничего такого, из чего он может понять, что вы из ненависти к ней разлучаете ее с сыном. Он очень к ней привязан, и она уверена, что это может его оттолкнуть от вас, внушить ему чувство страха или помешать ему любить вас. Она ему сказала, что он слишком мал, чтобы понять, отчего она не может жить с ним, но что со временем она ему все скажет. Она желает, чтобы ни малейшей тени не легло между вами и ребенком.
Старик опустился глубже в свое кресло, глаза его гневно сверкали из-под бровей.
— Что? — протянул он, задыхаясь. — Вы хотите меня уверить, что она ничего ему не сказала?
— Ни единого слова, милорд, — холодно отвечал поверенный. — Уверяю вас, что ни единого. Мальчика убедили, что вы самый любящий и добродушный дед. Ему не сказали ни одного слова не в похвалу вам. И так как я исполнил в точности все ваши приказания в Нью-Йорке, то он, конечно, уважает вас за щедрость и великодушие.
— Это правда? — спросил граф.
— Даю вам слово, — отвечал мистер Хэвишем, — что от вас теперь зависит произвести самое лучшее впечатление на лорда Фаунтлероя. И если вы позволите мне высказать свое мнение, я уверен, что вы достигнете своей цели, если ни единого дурного слова не скажете про его мать…
— Хо-хо, — пробормотал граф. — Мальчику всего семь лет.
— Да, но все семь лет он неразлучно провел с матерью, — возразил мистер Хэвишем, — и очень к ней привязан.
5. В ЗАМКЕ
На другой день, далеко за полдень, мистер Хэвишем и маленький лорд ехали в карете по длинной аллее, ведущей к замку. Старый граф распорядился, чтобы внук прибыл к обеду, и по каким-то одному ему известным причинам велел, чтобы ребенка впустили к нему в комнату одного. Маленький лорд, сидя в карете, с большим любопытством смотрел в окошко. Все ему было интересно: карета, запряженная превосходными лошадьми, блестящая сбруя, нарядный кучер и высокий лакей в ливрее. Герб на дверцах кареты особенно привлек его внимание, и он спросил лакея, что он означает.
Когда карета подъехала к воротам парка, Седрик высунулся из окна, чтобы рассмотреть каменных львов у входа. Ворота отперла женщина, которая вышла из увитой плющом сторожки при въезде в парк. За ней выскочили двое детей, они во все глаза смотрели на маленького лорда, а он на них. Привратница с улыбкой присела и сделала знак своим мальчикам, которые тоже поклонились.
— Разве она меня знает? — спросил маленький лорд Фаунтлерой и снял свою бархатную шапочку, отвечая улыбкой на приветствие. — Здравствуйтн! Добрый день! — сказал он.
Женщина еще шире улыбнулась
— Да хранит вас Бог, милорд! — произнесла она. — Желаю вам счастья! Добро пожаловать!
Маленький лорд замахал шапочкой, поклонился еще раз, и карета поехала дальше.
— Мне эта женщина нравится, — заметил он. — Она, должно быть, очень любит своих мальчиков. Мне хотелось бы приходить сюда играть с ними. Она в состоянии принимать гостей?
Мистер Хэвишем знал, что ему едва ли позволят играть с детьми привратницы, но смолчал.
Карета катилась по аллее, и ветви деревьев смыкались над ней, образуя широкую арку. Седрик никогда не видал таких величественных деревьев. Он еще не знал, что замок Доринкорт — один из великолепнейших в Англии, а его парк не имел себе равных по красоте и размерам. Ему просто нравились эти большие, широко простирающие ветки деревья, где местами сквозь густую листву просвечивали последние лучи солнца, и эти поляны, поросшие высокими папоротниками и множеством голубых колокольчиков, колышущихся при легком ветерке. Он смеялся от радости, увидев, как кролик подскочил в траве и унесся прочь, мелькая коротким белым хвостом. Вдруг из-за кустов вспорхнула стая куропаток, и Седрик захлопал в ладоши.
— Как красиво! — сказал он Хэвишему. — Я никогда не видел такого великолепного парка. Он даже лучше центрального парка в Нью-Йорке.
Седрика удивило, что они так долго едут.
— Сколько идти от ворот до главного крыльца? — спросил он.
— Мили три-четыре.
— Как странно жить так далеко от собственных ворот! — заметил маленький лорд.
Каждую минуту ему на глаза попадалось что-то, что приводило его в восхищение. Когда он увидел стадо оленей, которые стояли и лежали в траве и, встревоженные стуком колес, испуганно повернули свои грациозные головки с рожками в сторону аллеи, Седрик пришел в полный восторг.
— Разве тут был цирк? — воскликнул маленький лорд. — Или они всегда здесь живут? Чьи они?
— Они принадлежат вашему деду и живут здесь, — отвечал поверенный.
Вскоре показался замок — темное величественное здание возвышалось перед ними. Последние лучи солнца золотили многочисленные его окна; башни, стены с бойницами сплошь увиты плющом, все пространство перед замком было в клумбах с изумительными цветами.
