Виталий Бианки - Фомка-разбойник (cборник)
Четвертый день в Свердловске. Послали яростную телеграмму в Ленинград.
Вечером Валентин примерял новые штаны. Они серо-черно-красного цвета и с бахромой. Каждая штанина – что чурбан. Валентин похож в них на помесь пугала с ковбоем.
Если послезавтра не выедем, наверняка пропустим еще пароход. Тогда придется отказаться от мысли попасть на Конец Земли.
* * *Попалось в руки «Полное географическое описание нашего отечества» – «настольная и дорожная книга для русских людей». Выписывали из нее сведения о тех местах, что придется нам проезжать, к себе в записную книжку.
* * *Пятый день. Семь раз бегали в почтамт.
Я наконец понял, чего привычного для глаз недостает свердловским улицам: на них нет пьяных.
Тут сухой закон: все пивнушки закрыты.
Решили завтра выезжать без денег. Потом напишем книжку: «На конец света с гривенником в кармане».
В справочном на почте новая служащая.
– Из Ленинграда? Есть.
Валентин вздрогнул и переменился в лице.
Вдруг новая служащая тоже переменилась в лице.
– Ах, что я наделала! Я не должна была говорить вам. Ленинград перепутал шифр. Деньги не могут быть выданы, пока не придет справка. Это тайна.
Тайна не остановила нас. Мы разыскали самого главного заведующего и пробились к нему в кабинет. Мы предъявили наши документы, объяснили положение и просили немедленно выдать деньги.
Самый главный заведующий отказал нам: ответственность, тайна.
Валентин предложил:
– Посмотрите нам внимательно в глаза.
Самый главный заведующий посмотрел, улыбнулся – и выдал деньги под расписку.
* * *Вечером мы уселись в вагон на Тюмень.
Только перевалили Урал, в вагоне повисло сочное сибирское «язви».
Утром степь началась и болотца в ней, и рощицы – колки. Увалень-парень, сибиряк – сосед наш – на каждой станции выскакивает и что-нибудь покупает.
На одной купил круглый, здоровенный огурец.
– Яблок нашенский!
На другой – длинную бутылку фруктовой воды.
Высосал всю, рот ладошкой утер.
– Ну, как?
Сплюнул только.
– Дрянь! совсем слабая.
На третьей подошел к газетчику.
– Журналы есть?
– Есть: «Борьбамиров», «Вокругсвета»…
– Ерунда! Фантастика!
Взял «Безбожник» и больше уже не выскакивал на остановках: читал взасос, вслух, по складам.
* * *Ночью – Тюмень.
Получили багаж – и на ломовике на пристань. На пристани узнали, что пароход пойдет только завтра в ночь. Еще сутки пропадают зря!
Устроились в гостинице.
Глава третья
По Туре и по Тоболу живут Татара, ездят в лодках и на конях.
ЛетописьТюмень. – Кулички, вокзал и пристань. – Река Тура. – Долгая остановка. – Бойся! – Музыкальное состязание. – Тобол. – Тобольск. – Управление переехало в горы. – Счастливый музей. – Беседа с Госпаром. – Плахи. – Парикмахеры и охотники-любите ли. – На борту парохода «Москва».
«Тюмень – первый сибирский город… Основан в 1586 году… расположен на правом берегу реки Туры… разбросан на неровной местности.
В центре есть две-три прямые улицы».
Я поднял глаза от записной книжки.
Да, улицы здешние нельзя назвать прямыми.
Окно нашего номера выходит на перекресток.
Одна улица скачком бежит вниз, в овраг. Другая, как пьяная, выписывает какие-то дикие вавилоны и скатывается в большую лужу. По берегу лужи бегают-посвистывают кулички. Напротив – деревянный дом с мезонином. Ничем не возмущенная пыль на немощеной дороге. Парочка на лавочке у ворот. Сибирский разговор – кедровые орешки.
Тихонько тренькает балалайка.
День, а тянет подремать. Вдруг громкая с присвистом песня:
Эй, комвзвод,Даешь пулемет,Даешь батарею,Чтоб было веселее!
Стучат окна, высовываются встревоженные лица. Испуганно кидается пыль из-под ног крепко шагающих призывников в штатском. Сзади – шумная ватага ребятишек, бузливой молодежи.
И кажется: в город вошли красные…
Громкая песня стряхнула дрему. Опять хватаю записную книжку.
«…Тюмень… самый оживленный торговый и промышленный пункт во всём Тобольском округе… Пункт железного пути и начало великого водного пути, прорезывающего всю Западную Сибирь».
Разом вспомнились свистки паровозов, грохот пролеток, какие-то бородачи с мешками, какие-то экспедиции с рюкзаками за спиной. Что твой Свердловск! Это – вокзал Тюмени.
И пристань: весь в электричестве, белый, как салфетка, пароход. На том берегу Туры – огни, гремит железо, мелькают тени – даром что ночь. Там – судостроительные верфи, механические, машиностроительные заводы, железная жизнь. Свердловск!
А посередке, в центре города – тихий дом с мезонином, болотные кулички.
На пароход забрались с вечера.
Машина-то, она прытко идет, а сидеть неудобно.
– Обожди, ветер будет, как начнет пароход швыркать, как начнет! Будет тебе удобство.
Сквозь сон слышу разговор за окном. Мерно хлопают колеса.
Поднимаю жалюзи, – солнце бьет в глаза, блеск воды.
Весь день торчим на палубе. Валентин забросил карандаши, пишет акварель за акварелью. Часы текут плавно, неспешно: речное, пароходное время.
Отрадна, тиха гладь неширокой Туры. Отлогие берега – песок да глина, тальник, частый осинник, толстоголовые ветлы.
Долго идет – и ни одной деревни, ни одного человека. Стайки уток взлетают с заводинок, кулички семенят по грязи. Белые крачки – маленькие, востренькие чайки – трепыхаются в воздухе и вдруг стремглав вонзаются в воду.
Их не пугает неповоротливый наш пароход.
Вот наконец первые лодки. Необычайной формы лодки: с очень высоким носом, с высокой кормой, узкие. Напоминают пироги индейцев.
В них люди с раскосыми глазами, без усов и бороды.
Лодки легко скользят по глади и скоро исчезают в зелени берегов.
Видны только головы да плечи людей. Они медленно летят, летят над травой, скрываются за кустами: лодки ушли протоками.
Берег поднимается и опускается, и вдали на нем видны крыши, над ними минарет, легкий полумесяц блестит на солнце.
И кажется: мы – в древнем Сибирском царстве.
«Жорес» – пароход наш – дает гудок. Колеса хлопают реже. Мы медленно подходим к берегу.
Никакого признака пристани: на сибирских реках пароход обходится и так. Мы даже не заворачиваем, как полагается, носом к течению: «Жорес» останавливается, как шел, и отдает якорь с кормы.
Над невысоким обрывом возникают лошадиные морды. Над ними – головы в бараньих шапках, лица с азиатскими глазами.
С парохода в синих, красных, коричневых, дикого цвета рубахах неторопливо сходят на берег широкоплечие парни. У каждого на плече – ходуля.
Скрываются за обрывом.
Через десять минут они показываются снова. Идут гуськом, попарно. Из двух ходуль у каждой пары носилки. На них – дрова.
Грузчики сбрасывают дрова в машинное и лениво шагают опять на обрыв.
Здесь пароходы не перешли еще на уголь.
В сутки «Жорес» пожирает девяносто кубометров дров. А сколько за лето?
Широкую просеку в тайге прокладывает за лето каждый сибирский пароход.
Проходит час. Всадники легли грудью на шею лошадям, калякают с пароходскими.
На обрыве пестрой гирляндой висят ребятишки.
Татарки устроили на берегу настоящий базар. Продают петухов, масло, яйца, ягоды. Берут нарасхват: на пароходе нет буфета.
«Жорес» дает долгий гудок и один короткий.
Никто не торопится.
Молодежь в трусиках лихо скачет с обрыва в воду, ныряет, плавает.
Пароход стоит еще час. Второй гудок.
Пассажиры с берега подтягиваются на борт. Веселей пошли грузчики:
– Бойся!
Шарахает от них народ, дает дорогу.
Молодайке в овчинном тулупе понадобилось вот: проскочила вперед по сходням.
Высокий грузчик в рубахе дикого цвета двинул, будто невзначай, плечом.
– Бойся!
Куда там – бойся! Молодайка давно уж брык с мостков и плавает по грудь в воде. Тулуп раздулся пузырем, не дает потонуть. Хохот.
Достали баграми.
Третий гудок. Пошли.
* * *Через полчаса молодайка – во всем сухом на баке у развешанного полушубка.
Высокий в дикой рубахе тут же вьется.
– Гражданочка, смени гнев на милость, выстирай рубашечку. Самим недосуг.
– В воду пхать досуг был?
– По случайности…
Не отстает парень. Молодайка ему:
– Да поди привяжи к колесу, к плице-то. До другой остановки так выполощет – и стирать не надо.
– Вот спасибочко, надоумила! На первой же привяжу к плице. Скоро «Жорес» опять подходит к берегу. Стоит недолго.
Вечереет. Речная мягкая тишина, простор, праздность располагают к мечтам.
– Уток тут, видать, будет здорово, – говорит Валентин. – Высадимся – пощелкаем. Нашим Ленинградским за всю жизнь столько не набить.
