Мария Грипе - Тайник теней
Совсем ничего.
Это совершенно непостижимо. Сейчас, по прошествии долгого времени, чувствуешь его невероятным, как сон. И удивляешься от того, что вдруг потеряла почву под ногами. Исчезли все приятели, разбежались в разные стороны, и Каролина оказалась одна, всеми забытая, совершенно опустошенная, не знающая, куда идти дальше. Как будто бытие потеряло точку опоры, стало неясным и переменчивым.
А ведь она так боялась устать. Она думала, что через несколько представлений просто превратится в попугая. Что ее будет просто тошнить от всего. Сейчас она почти мечтает, чтобы ей все надоело. Может, тогда не было бы настолько больно.
Но все случилось совсем наоборот. Ни один спектакль не был похож на другой. Внутри нее все время рождалось что-то новое. Нет, она ни разу не повторилась. И никто из других актеров тоже. Они каждый раз были разными. Ничто не прошло даром.
Каролина могла бы играть и играть. Вечер за вечером, все лето.
Конечно, они знали с самого начала, что будет всего несколько представлений. Об ином не могло быть и речи, ведь это студенческая постановка, и они должны радоваться уже тому, что смогли дать столько спектаклей, сколько дали. Каролина понимает, но все равно чувствует себя обманутой. Она вдруг стала никем. Внутри нее ужасная пустота. Как будто она, найдя удивительное сокровище, обнаруживает, что у нее его украли. Или будто твой друг, с которым ты только недавно так крепко подружился, взял и исчез.
Каролина рассказала об этом Ингеборг. Безо всяких задних мыслей. Но Ингеборг решила, что это камень в ее огород.
– Так я поступила с Бертой. Я просто взяла и бросила ее. Я не понимала, как дурно поступаю.
Каролина, которая вовсе не имела в виду историю с Бертой, вначале удивилась, но затем поняла, о чем говорит Ингеборг.
– Но ведь вы с Бертой встретились в театре, не так ли? И что? Смогли ли вы увидеться после спектакля и поговорить обо всем?
– Да, смогли. И мне кажется, она понимает меня.
– Разве она ничего не сказала?
– Она сказала, что была страшно расстроена, когда я исчезла, и что я безусловно могла тогда ей довериться. Ведь мы были такими хорошими подругами. Но, с другой стороны, она допускает, что ей было бы сложно понять меня. Она могла бы осудить меня. А я бы этого не перенесла.
– Но она поняла тебя теперь?
– Кажется, да.
– А как она отнеслась к тому, что мы с тобой встретились и подружились?
– Она сказала, что рада за нас.
– Но разве она не удивилась, что я ни разу не упомянула ей твое имя?
– Нет. Я объяснила ей все, как есть, что это я просила тебя молчать. И она поняла почему. Ведь я была просто потрясена, когда узнала, что вы не только подруги, а даже сводные сестры.
Ингеборг посмотрела на Каролину.
– Берта все может понять, – с серьезным видом сказала она.
– Да, это правда. Она всегда старается понять…
Они задумчиво взглянули друг другу в глаза и сменили тему.
Ингеборг не так сильно страдает от того, что подошел к концу их театральный сезон. У нее была небольшая роль в пьесе, которая значила для нее не так уж много. Но, поскольку ей довелось самой играть Иоанну в более ранней постановке, она может понять чувства Каролины. Хотя она никогда не вживалась в роль так глубоко, как Каролина, – Ингеборг говорит, что не впускает персонажей в свою душу.
Но Каролине не верится: неужели это возможно? Просто дело в том, что Ингеборг никогда не приходилось так сильно бороться со своей Иоанной, как Каролине, потому что ее характер более близок Орлеанской деве.
А Каролине пришлось сражаться изо всех сил, чтобы воплотиться в свою героиню. И ей все еще кажется, что, будь у нее возможность сыграть еще раз, она могла бы многое улучшить. Давид сказал ей то же самое, у него возникло то же впечатление. Они прекрасно понимают друг друга, он чувствует себя сейчас столь же потерянным, как Каролина, и места себе не находит.
Они решили устроить своим героям прощальный праздник. Они пойдут в ресторан, правда, они еще не решили, в какой именно, на этот счет мнения расходятся. Поэтому они договорились встретиться у Оперы и немного прогуляться вокруг. Так предложила Каролина. Ей хотелось самой заплатить за свой ужин, но тогда это должно быть не очень дорого, ведь у нее не так много денег. А Давид любит покутить.
Сначала он хочет пойти в Оперный погребок. Каролине удается его отговорить, и тогда он предлагает кафе «Река». Оно тоже находится в здании Оперы и, по мнению Давида, сгодится на худой конец. И он напрочь отказывается бегать вокруг в поисках более дешевого местечка, как хочет Каролина. Это кажется ему в высшей степени недостойным, особенно для такого торжественного случая.
– Ведь речь идет не только о тебе, – наставительно добавляет он, когда Каролина пытается ему возразить. – Мы должны принять во внимание Иоанну и его величество, короля Франции Карла VII. Мы ведь не можем привести их в какой угодно кабак, это надо понимать.
Ничего не поделаешь. Давид не сдается.
У него денег куры не клюют, поясняет он. И вообще, он довольно часто может себе многое позволить. Во всяком случае, когда речь заходит о празднике. Если нельзя погулять по-настоящему, он лучше вообще не будет гулять. Ему откровенно претит трястись над каждой копейкой. В сущности, Каролина точно такая же, но просто она чувствует некоторую ответственность, потому что живет на деньги мамы. А не на свои собственные. Но для Давида это не беда. Он любит проявлять щедрость направо и налево.
Так же, как Каролина, Давид каждый месяц получает деньги от своей матери. Как он выкручивается, когда они кончаются, никто не знает. Он говорит, что это его дело. Если ему и приходится долго «сосать лапу», чтобы иногда кутнуть от души, то это касается только его. А сейчас он решил, что хочет пригласить Каролину в кафе «Река».
Каролина пытается протестовать:
– Тебе нет никакой необходимости платить за меня. В таком случае я могу точно так же пригласить тебя.
– Но ведь это не я приглашаю тебя, Каролина. Это Карл VII просит Иоанну, свою спасительницу, отужинать вместе с ним, – произносит Давид с такой серьезной миной, что Каролина не может не рассмеяться.
– Ах вот так? Тогда другое дело. Тогда ладно. Иоанну легко соблазнить на вкусненькое.
– Так договорились? Карл приглашает Иоанну, да?
Но взгляд у Давида хитрый. Каролина чувствует подвох и отвечает:
– Договорились, если ты позволишь мне самой за себя заплатить…
Тут Давид всерьез рассердился. И обиделся.
– Я думал, мы пойдем в ресторан, чтобы отметить праздник. А не затем, чтобы обсуждать, кто заплатит по счету.
– Но ведь мы и не будем этого обсуждать. Кстати, я и не собиралась платить по всему счету. Только за себя.
Давид вздыхает и мрачнеет.
– Ну почему современные девушки так скучны? Либо они строят из себя образец добродетели и их даже в кафе не заманишь, либо они участвуют в женском движении и стремятся показать, что способны сами заплатить за свой ужин. Почему бы им не стать чуть-чуть беспечнее? Ведь нельзя все время думать о деньгах. Тебе так не кажется?
– Нет, а о чем сейчас, по-твоему, надо думать?
У Давида сделалось такое грустное лицо, что Каролина едва не разозлилась.
– Я хочу показать тебе, как я восхищаюсь тобой. И ничего больше.
Каролине вдруг стало стыдно. Давид говорил совершенно честно.
– Разве я не могу тобой восхищаться? – спросил он и посмотрел на нее нежным взглядом.
– Конечно, можешь. Прости.
– Никаких извинений. Это лишнее. Ты всегда была мне удивительно хорошим другом. А у меня так мало возможностей отблагодарить тебя. И сейчас я хочу предложить тебе бокал шампанского. Старинного вина из французского местечка Дом-Реми в приходе Тула.
Невероятно!
Кто бы мог устоять перед этим?!
Они проводят на редкость удачный вечер. Веселый. И грустный одновременно. Они то смеются, то плачут. Они прощаются не только со своими ролями. Они прощаются и друг с другом.
Теперь их пути разойдутся.
Дело в том, что Давид должен расстаться с Эдит. Но пока он в Стокгольме, это трудно. Разумеется, между ними будет все кончено. Эдит сама так захотела. Но она не отпускает Давида, постоянно напоминая ему о своем существовании. У Давида больше нет сил это терпеть. Поскольку он все еще испытывает к ней чувство.
– Но как же театр? Если ты уедешь из Стокгольма?
– Не волнуйся. Я перееду в Гётеборг. Я уже получил предложение. Я проработаю там несколько лет. А затем, возможно, снова вернусь в Стокгольм. И надеюсь, что тогда мы снова будем играть в одной пьесе.
Давид говорит так, только чтобы утешить самого себя, думает Каролина. Ведь ему так же горько, как и ей.
– Почему всему приходит конец, Давид?
– Так и должно быть! Чтобы мы не прирастали к одному месту. Чтобы дать дорогу чему-то новому. Разве не так?
Давид провожает Каролину до дома.
На минуту они останавливаются под фонарем, под тем самым, где Давид в любую погоду простаивал дни напролет, чтобы доказать ей свою любовь.
