Избранное в двух томах. Том 2. Повести и рассказы [1987, худ. Б. Н. Чупрыгин] - Анатолий Иванович Мошковский

— Помочь? — Гришаков положил ему на плечо пудовую ручищу.

Юрка стряхнул ее и взялся за веревку.

До чего же странным человеком был этот Гришаков! Хлеба и картошки он съедал в пять раз больше, чем Юрка, ворчал, что трудно найти по ноге сапоги и что в столовой дают «щенячьи» порции; он рано укладывался спать — раскладушка прогибалась и стонала под ним — и так же рано вставал; с охотой слушал чтение рассказов Джека Лондона и на вопрос, понравилось ли, отвечал: «Забавно сочинено», чем приводил Юрку в бешенство. «Тупица ты, слон с воробьиным сердцем, мужик неотесанный!» — хотелось заорать на Гришакова, но Юрка знал, что так обращаться со старшими нельзя, и тотчас захлопывал книгу.

Но до чего же был ошеломлен Юрка, узнав, что дядя Коля — взрывник!

Взрывник… Это чего-нибудь да стоило! Это пахло беззаветной отвагой, риском и удалью, всем тем, что дорого любому человеку, а особенно тому, кто не так давно вышел из детского возраста. Дядя Коля был для Юрки первым живым взрывником. Не книжным, а живым. Юрка простил ему не очень лестный отзыв о творчестве любимого писателя и обычную молчаливость… Взрывник!

Юрка часами мог глядеть на него, воображая: вот эти огромные, исцарапанные, с кривыми, бугристыми ногтями руки перетаскали столько динамита и столько взрывали! Одна занимательней другой рождались в его голове истории, которых и в книгах не прочитаешь, и в кино не посмотришь. Юрка подогревал Гришакову ужин, в воскресные дни по пятам следовал за ним по поселку, пытаясь выведать что-либо захватывающее у него, человека такой грозной профессии. Но из Гришакова трудно было вытащить слово, а по тем отдельным фразам, которые все же удавалось услышать от него, получалось, что ничего такого с ним и не было: на него не рушились скалы, он никого не спасал от неминуемой гибели и сам ни разу не был на волосок от смерти. А еще называется взрывник!

Ребята рассказывали, что дядя Коля исконный сибиряк, рубал уголек в Черемхове — там и сейчас живет его семья, в декабре сорок первого года спасал Москву, в сорок втором оказался в окружении и в партизанах пристрастился к взрывным работам. А когда Юрка набрасывался на него с расспросами, как он пускал под откос эшелоны, взрывал мосты и обозы, Гришаков басил: «Чего ж там, воевали… Заложишь под ферму шашек, подпалишь и тикаешь…», или: «Снимешь с дороги патруля, натаскаешь туда тола, оттянешь провод, замаскируешь и ждешь эшелон». — «Ну, а не страшно было там?» — спрашивал Юрка, пытаясь вызвать взрывника на более обстоятельный разговор. «А что там, — начинал сердиться Гришаков, — мы не барышни, сработала взрывчатка — и ладно». Иногда Юрка с другого конца подступал к нему, пробовал философствовать. «А что бы вы хотели от жизни? — спрашивал он глубокомысленно. — Не надоело вам скитаться по стройкам?» — «Чего ж там, — отвечал Гришаков, — живу как живу. Вот дадут комнату в щитовом. Марье отпишу, так и так: забирай детишек и сюда…» — «Ну, а если вдруг несчастный случай, — не отставал Юрка, — стали бы плотником, бетонщиком, экскаваторщиком — у них тоже заработки не малые…» — «Чего уж там, — отвечал взрывник, сидя на раскладушке и оглаживая усы, — чего швыряться из стороны в сторону, дело-то, оно, как бикфордов шнур: как подпалил — не задуешь, не зальешь, пока до конца не сгорит…»

С дотошной деловитостью скручивал Гришаков на деревянной болванке длинные патроны из хрустящей, как жесть, пергаментной бумаги, насыпал в них аммонит, потом растапливал в обогревалке на печурке снег в ведре, месил глину и делал из нее, как домовитая хозяйка, «пирожки» — продолговатые и теплые огурцы для запыжовки шпуров в скале, которые Юрка с товарищами бурил в камне. Не было в Гришакове ни гордости, ни особого достоинства: дело взрывника заряжать и взрывать, а он еще лазал по скале, осматривал щели и трещины и советовал, где порода мягче и выгодней бурить, а подчас и сам брал из озябших рук бурильщиков перфоратор и пускал его в дело. Когда шпуры были готовы, Гришакову сверху спускали кули со взрывчаткой. Он аккуратно надрывал край куля; совком, точно продавец сельпо, начинял аммонитом шпур, деревянной «забойкой», проталкивал поглубже этот белый порошок и приговаривал всегда одно и то же: «Вот и начинка под пирог готова, добрая начинка». Затем он гнал всех от забоя, старательно, точно керосиновую лампу в избе, поджигал концы бикфордова шнура и уходил.

Сколько раз хотел Юрка собственными руками поджечь заряд и уйти вместе с ним, но Гришаков был неумолим.

…И сегодня все это повторилось.

— Убирайся! — сказал взрывник.

Юрка натянул веревку, ступил на бугор и не торопясь полез вверх. Добравшись до края скалы, он присел, опустил вниз ноги. Хоть бы отсюда увидеть все своими глазами.

Докурив папиросу, Гришаков отвернулся от ветра, приложил несколько спичек к концу шнура, который соединял все торчавшие из скалы отводы, и чиркнул по головкам спичек коробком. С шипеньем побежал огонек, плавя гудрон на черной оплетке. «Теперь его не задуешь, не зальешь, пока до конца не сгорит», — вспомнил Юрка. Потом Гришаков спрятал коробок во внутренний карман стеганки, посмотрел, как дымок короткими прыжками бежит по шнуру к начиненным взрывчаткой шурфам, прошел по узкой полке скалы и, натянув веревку — один конец ее был привязан к поясу, другой к пню сосны, — не спеша полез вверх.

Юрка, непринужденно болтая ногами, смотрел на него.

Громоздок и неуклюж был этот великан, но в его руках таилась нечеловеческая сила, и подымался он куда легче Юрки, хотя весил втрое больше… Если он подымал ногу, то на метр, если тянул за веревку, то так, что она звенела, и казалось, вот-вот выворотит пень с корнями. Пар клубился облаком возле его лица и инеем оседал на усах и ушанке.

Вдруг Юрка вскочил и в смятении забегал по краю обрыва.

Метрах в десяти от верха скалы нога великана соскользнула с обледенелого выступа, он громко шмякнулся, во весь свой огромный рост вытянулся на скале и засучил ногами. К счастью, он не выпустил из рук веревку и не полетел дальше.

Внизу с треском бежал по шнуру дымок…

— Дядя Коля, нате! — закричал Юрка и бросил ему свою веревку.

Взрывник не взял ее. Сильным толчком он подтянулся, уперся обо что-то коленом, встал на одну ногу, подобрал веревку и, прижимаясь боком к скале, большими шагами взобрался наверх. Обида захлестнула Юркину душу, он отвернулся, отвязал от пояса веревку, швырнул в