Дети из квартала «Рядом-с-небом» - Альваро Юнке
— Где ты научился связывать кажу, малыш?
Тотоньо поднял глаза и поглядел на отца. А тот вдруг заметил еле видный пушок на верхней губе сына и подумал, что следовало бы сказать уже не «малыш», а «сын».
Тотоньо смутился, замер, держа в одной руке кажу, в другой — полоску коры. Потом ответил робко, чуть слышно:
— У тебя, папа.
И продолжал работать уже не так уверенно. Закончив последнюю дюжину, старик — в первый раз в жизни! — велел Тотоньо самому запрячь лошадь и погрузить на тележку товар. Солнце начало припекать. Старик пил кофе. Вставая из-за стола, он сказал Раймунде:
— Малыш вырос. Запряг хорошо, погрузил как следует. Дай ему кофе, мать. И посмотри, нет ли чистой рубашки. Та, что на нем, вся испачкана соком кажу.
По дороге на базар он передал сыну вожжи. И снова преисполнился гордости. Тотоньо легонько хлестал лошадь по крупу, приговаривая:
— Н-но, пошла… н-но…
Старик радовался про себя: сын старательно выполнял свои обязанности, держался солидно, как мужчина. Шагал размашисто, покрикивал строго, хлестал не сильно, не обижая напрасно лошадь. И с пути не сбивался, а где надо, срезал углы — будто каждый день ездил на базар. Старик шел молча, не спуская с сына глаз, радуясь его расторопности. У скотобойни, не дожидаясь подсказки, сын повернул лошадь в объезд. Правда, лошадь была пуглива и с норовом. А мальчика вот слушалась.
К тому времени, как показались первые дома города, старик окончательно уверился, что сын стал мужчиной. На него можно положиться» Старик снял шляпу, вытер лицо. Солнце пекло. Он утомился, чувствовал слабость в ногах. «Откуда эта слабость?» — спросил он себя. Нет, это не от солнца! Он подумал о сыне, который гордо шагал впереди, ведя под уздцы маленькую лошадку. Он вырастет, — станет человеком. Уже и сейчас он коренастый — и сальный и сможет помогать Раймунде, если старик отец ослабеет, как ослабел вдруг сейчас. Он шел все медленнее и так далеко отстал от сына, что тот почти скрылся из виду. Старик думал о доме, о своем клочке земли, в который вложил столько труда. Представил себе, как сын занимается хозяйством вместо него: задает корм скоту, чинит свинарник, носит воду из колодца, поливает землю. Он опять вытер лицо. Пот катился со лба. Прежде с ним такого не случалось. Потом крикнул сыну:
— Тотоньо!
Сын оглянулся, остановил лошадь и вернулся к отцу. Отец сказал, не дожидаясь вопросов:
— Поезжай один, Тотоньо. Если не все продашь, ничего.
Тотоньо хотелось поцеловать отца, сказать ему, чтобы тот ни о чем не беспокоился, поблагодарить… Но произнес всего два слова:
— Хорошо, папа.
Старик вспомнил утро, ловкие движения сына. Опять посмотрел на пушок над верхней губой. И, похлопав лошадь по крупу, сказал:
— А деньги за кажу пусть будут твои, сын…
Ориженес Лесса (Бразилия)
СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ
Беппино, совсем скрючившись, как приучился ещё с десяти лет, чистил ботинки важному клиенту, завсегдатаю, которого все чистильщики старались заполучить, потому что он давал на чай больше других. В прошлом году, когда Луиджи, орудуя щеткой, бросил ему на колени рождественскую открытку, тот ему монет отсыпал — закачаешься! Подходящий тип. Не напрасно ему все чистильщики титул присвоили:
— Вам беж или коричневым, сеньор доктор?
Когда все кресла в их салоне бывали заняты и вдруг входил он, одетый с иголочки, в шелковой рубахе и в ботинках, таких блестящих, что и чистить-то нечего, все мальчишки начинали истово орудовать щетками, чтоб поскорей отделаться от своего клиента и заполучить этого туза, в котором не одна смиренная душа видела свой идеал…
В тот день Шелковая Рубаха достался Беппино. И Беппино прикасался к зеркально блестящей коже этих ботинок с нежностью, с ума сходя от желания завести разговор с человеком, там, наверху, на другом этаже жизни.
— Уже была таблица? — спросил кто-то.
— Напечатана.
— А какие билеты играли?
— Под девизом «Лошадь».
— Что? — резко выпрямился Беппино. — А какой номер выиграл?
Клиент слева вынул газету и прочел снисходительно:
— «Одна тысяча сорок четыре».
— Из первой серии, сеньор? — спросил Беппино, словно громом пораженный.
— Из первой…
— Точно? Быть не может!
И, забыв важного клиента, вылупив глаза, Беппино подбежал к говорившему:
— Дайте взглянуть, сеньор…
Вытащил из кармана грязной куртки лотерейный билет, сверил номер и обернулся к Шелковой Рубахе:
— Я сейчас вернусь, сеньор доктор!
И опрометью бросился из салона, к вящему испугу всех присутствующих, глухой к воплям хозяина:
— Мамма-миа! Куда ты, поганец?
Задыхаясь, Беппино влетел в дверь банка. Кассы были еще закрыты. До начала операций оставалась больше часу. Нервничая, теряя терпение, сверяя каждые пять минут свой билет с номерами, выписанными на черной доске, он никак не мог поверить в свое внезапное счастье. Четыре тысячи… Он быстро прикинул в уме, поконсультировался с двумя-тремя людьми, случившимися рядом, и тут же перепугался — не напали бы грабители.
Никому ни словечка!
И каждую секунду щупал карман: там ли еще билет? Мятая бумажка, и всего-то ничего, а приятнее даже на ощупь, чем ботинок Шелковой Рубахи.
Трудно было свыкнуться с этой мыслью. Невозможно просто! Не может он выиграть четыре тысячи! Это все равно что чаевые ста тысяч мальчишек — чистильщиков сапог за несколько лет работы! Он ходил взад-вперед, как зверь в клетке, снова и снова подсчитывая свое невиданное богатство.
— Ух ты! Я себе лаковые ботинки куплю!..
Но при мысли о ботинках он вспомнил о салоне, где ждал его сам доктор Шелковая Рубаха. Надо бы вернуться. Время-то есть… Ну, а вдруг он потом опоздает? Вдруг хозяин, этот свирепый неаполитанец, совсем его не отпустит? Вдруг, когда он придет
