Мы были мальчишками - Юрий Владимирович Пермяков
Мы так расшумелись, что, видимо, потревожили жильцов дома. На втором этаже вдруг распахнулось окошко, появилась голова дяди Васи Постникова.
— Эй, вы, воробьи, чего разгалделись на всю округу?
— Ура! Дядя Вася дома! Ура! — закричали мы вразнобой.
— Тиш-ша! — Дядя Вася смешно вытаращивает свои веселые глаза и шлепает ладонью по подоконнику. — Весь дом взбулгачили… Ну, чего распищались, словно в лапту поиграть захотелось…
Нам только это и нужно. Мы вновь кричим «ура!» и бросаемся во двор.
И вот, вот самое захватывающее… Дядя Вася бьет по мячу мастерски — мяч звенит и взлетает под самое небо, превращаясь в малюсенькую черную точку. Иначе нельзя — мячик может улететь на соседний двор и тогда считай, что он пропал — не найдешь. Мы бегаем во весь дух, не разбирая дороги, по лужам, по теплой, нагретой солнцем и размытой дождем земле. Во все стороны летят осколки луж, будто ногами мы разбиваем зеркала, вместе с этими радужными, сверкающими в лучах солнца брызгами с ног срываются жирные ошметки грязи, и вскоре нас не узнать — мокрые, грязные, но безотчетно веселые и счастливые, с раскрасневшимися лицами, с азартно поблескивающими глазами. И, конечно, не обходилось без того, что кто-то из нас оскользался, падал и со всего маху ехал юзом на животе или заднице по такому месту, где грязи было больше всего. И тогда двор оглашался восторженными воплями мальчишек…
Бегал с нами и дядя Вася. Засучив брюки до колен, он, выждав момент, срывался с места и мчался вперед, отбрасывая своими крепкими ногами черные мягкие ошметки земли. В это время мы забывали, что он взрослый и работает милиционером, принимали его за своего сверстника, такого же пацана, как и мы сами.
…По городу запестрели афиши: в кинотеатре «Октябрь» демонстрируется новый фильм «Чапаев». На афишах сам Василий Иванович со вскинутой вперед рукой, в папахе и Петька Исаев, приникший к пулемету. Валька Шпик возвестил, округлив глаза:
— Кино мировое! Про войну! Чапаев сражается с беляками и побеждает.
Наши сердца замерли, лица сразу поскучнели: раз кино мировое, билетов не достать. Лучше нас никто этого не знает — не в первый раз. И вдруг — дядя Вася.
— Воробьи, салют! — приветствует он нас. — Есть возможность удивить Европу…
У мальчишек ушки на макушке: такие слова дядя Вася зря не скажет. А он продолжает:
— Немедленно по домам. Почистить амуницию и вывески, на мундирах чтоб все пуговицы были, а на ногах — что-нибудь, прикрывающее ваши цыпки. Ясно? В четыре ноль-ноль быть здесь всем… — Окинул нас своими веселыми глазами, помедлил и вдруг таинственно прошептал: — Пойдем «Чапаева» смотреть, я билеты достал…
Не знаю для кого как, а для меня этот день был особенным. Из кинотеатра я вышел совершенно потрясенным. Ничего не видел и не слышал. Перед глазами неотступно стояли Чапаев и Петька, их геройские подвиги, их гибель… С последним не соглашались ни ум, ни сердце. Нет, не может быть, чтобы Чапаев утонул в реке Урале, не может быть!
— А вдруг он живой? — робко, с надеждой глядя на дядю Васю, говорю я.
Лицо у дяди Васи было серьезное, задумчивое. Он молча покачал головой и обнял меня своей тяжелой рукой за плечи. Я ничего не сказал, но почему-то упрямо решил: нет, Чапаев живой!
Возле дома дядя Вася спросил нас:
— А вы знаете, что Чапаев и его бойцы освобождали наш город от беляков? Не знаете? Ай-яй-яй… Придется вам кое-что рассказать… Договоримся так: в воскресенье пойдем за город, туда, где когда-то чапаевцы вели бои, там и поговорим. Добро?
Ну конечно же добро!
В воскресенье мы гурьбой направились вниз по Московской улице, перешли мост через Туруханку, миновали слободку и очутились у подножия высоченной горы, по которой петляла узкая тропинка, ведущая к ее вершине. Там, по словам дяди Васи, и сражались чапаевцы, геройски погибали за нашу счастливую жизнь. И действительно, мы нашли старые окопы, воронки от разорвавшихся снарядов, отыскали на их дне стальные зазубренные осколки и много позеленевших от сырости и времени винтовочных гильз. Собирали их с непонятным трепетом, и состояние у всех было такое, будто вот-вот случится что-то, что запомнится на всю жизнь… Над горой дул несильный ветер, шевелил метелки высохших ковылей, было тихо и задумчиво вокруг. Внизу, окруженный с трех сторон горами, раскинулся наш небольшой городок, подернутый сизой дымкой, и был он тоже тихий, задумчивый и до боли родной…
А дядя Вася рассказывал:
— …и тогда Василий Иванович сообщил телеграфом товарищу Ленину: так, мол, и так, Владимир Ильич, побили беляков, освободили город, продолжаем наступать…
Наверное, вот в такой день и приходит твой герой, за которым ты потом будешь следовать всю жизнь… Ничего особенного не было в этот день, а вот запомнился так крепко.
Через несколько дней после, начала войны дядя Вася ушел на фронт добровольцем. Мы провожали его всей командой и на прощание расцеловались, пожелав возвратиться поскорей домой…
И вот исполнилось наше пожелание — дядя Вася приехал…
Валька Шпик болтает своими короткими, с толстыми икрами ногами и молчит, уставившись в какую-то точку на стене. Нам есть над чем подумать, есть что вспомнить. «Дядя Вася, дядя Вася! Как же это ты не уберегся? И почему это случилось именно с тобой?..»
— Чего же сидеть, проведать его надо, — неуверенно говорю я Вальке.
Валька дергает плечом.
— Проведать, — передразнивает он и вдруг, повернувшись ко мне всем телом, зачастил: — А удобно проведывать-то? Скажет, смотреть пришли, какой он без ног… Думаешь, ему не обидно? Еще как обидно-то…
Чьи слова повторяет Валька Шпик? Чужие? Не может быть. Говорит искренне, и я чувствую, что это его личное, что он потрясен несчастьем дяди Васи и много думает об этом. Впервые я увидел Вальку таким и впервые подумал: «Почему мы зовем его Шпиком? Ведь хороший же пацан и товарищ тоже хороший…»
А Валька продолжает взахлеб, проглатывая окончания слов:
— Заперся в квартире, никого не пускает… Тетя Катя Киселиха зовет его, стучится, а он молчит, не отвечает. Ты думаешь, почему? С обиды это он… с тоски. Раненые, они все нервенные…
— Какие? — не понял я.
— Нервенные, — повторил Валька и покраснел.
— Не нервенные,
