Яков Тайц - Под горой Гедимина
— Папа, а где наш?.. Папа, а где наш?
На поле было много самолётов. Одни неподвижно стояли рядом на земле и чуть ли не касались друг друга своими большими, раз навсегда распростёртыми крыльями.
Другие шли по траве. Миша знал: это называется рулить.
Третьи были в воздухе.
— А вот и наш! — сказал папа.
Миша спросил:
— Где?.. Где?
— Вон там!
В сторонке стоял большой зелёный самолёт с красными крестами на кузове и на крыльях. Издали был виден большой чёрный номер: «С-15022». Кабина лётчика выдавалась далеко вперёд. Два пропеллера по обеим её сторонам быстро вращались. Низкое солнце блестело на них, словно на громадных патефонных пластинках.
— Двухмоторный, АНТ… Да, папа?
— Об этом ты у дяди Серёжи спроси, — сказал папа. — Он лучше в таких делах разбирается.
Дежурный ещё раз проверил у них документы и повёл Мишу с папой по мокрой от росы траве к самолёту. И тут оказалось, что непонятные тележки со ступеньками — это просто такие лестницы, трапы. Когда нужно, их подкатывают к дверце самолёта.
Миша с папой поднялись по такой тележке-лестнице и очутились в машине.
Пол круто поднимался вверх. Слева и справа были длинные скамейки. Похоже было на автобус. И, как в автобусе, пахло бензином.
Миша сел было, но сразу же вскочил:
— Папа, а мы ещё не летим? А когда мы полетим?
Он всё вертелся. То смотрел зад — туда, где дверь, то вперёд — в окно, то на кабину пилота.
Там, за приоткрытой дверцей сверкали рычаги, кнопки, приборы…
Вдруг оттуда выглянул дядя Серёжа. Его трудно было узнать. На нём был синий комбинезон, кожаный шлем, кожаные перчатки.
Миша крикнул:
— Дядя Серёжа! Это вы нас повезёте?
Дядя Серёжа кивнул головой.
— А скоро мы полетим?
— А тебе не терпится?
— Ага!
— Ну, тогда скоро.
Дядя Серёжа помахал Мише рукой в перчатке. Дверца закрылась. Моторы заревели громче. Папа сказал:
— Не вертись! Сиди спокойно.
— Папа, а если я не могу… Я поверчусь и перестану.
Моторы зашумели ещё громче. Самолёт дрогнул и покатился по земле.
— Ура, летим! — закричал Миша.
Но самолёт всё шёл по земле, как самый обыкновенный автобус.
Миша припал к окошку. Совсем близко мелькала жёлто-зелёная земля.
— Папа, — крикнул Миша, — смотри, не можем взлететь!
Но тут боец с флажком, который стоял на поле, сразу как-то укоротился, перекосился и промелькнул под крылом. И всё поле немного перекосилось.
— Что это, папа?
Миша не столько услышал, сколько понял по папиным губам, спрятанным в густой бороде:
— Летим!
— Как? Мы же не взлетали! Ой, правда, летим, летим!
Миша повернулся к папе и крепко обнял его. Он был счастлив. Да и то сказать — не каждому мальчику удаётся полетать на самолёте, да ещё с папой, да ещё со знакомым лётчиком!
— Папа, я сразу дневник, ладно? Папа кивнул головой.
Миша достал из кармана красную книжечку, вынул из полотняной петельки карандаш и стал записывать: «Путешествие началось. Моторы работают нормально. Видимость…»
Миша посмотрел в окно, чтобы определить видимость.
Внизу зеленела земля. Она стала огромной. Её края незаметно сливались с небом. Они словно были подёрнуты туманом.
На зелёном фоне белели крохотные домишки, кудрявились кусты, блестела длинная, извилистая ленточка с чёрточками, тянулись серые нитки. Всё было немного перекошенное.
Не сразу Миша догадался, что кусты — это лес, ленточка — Москва-река, чёрточки на ней — мосты, а нитки — шоссе.
Круглые тени от облаков лежали неподвижно на земле. Моторы равномерно шумели.
Иногда самолёт нырял вниз, и тогда Мише казалось, будто он на саночках скатывается с крутой горы, и в животе становится щекотно.
Иногда самолёт чуть покачивался с крыла на крыло.
А за окном всё плыла и плыла освещенная солнцем земля. Всё было хорошо видно.
Миша нагнулся над своей книжечкой и дописал:
«Видимость — хорошая».
Глава десятая
ЗАЯВЛЕНИЕ
Наталья Лаврентьевна в это время всё ещё сидела у открытого окна. Только что в комнате было шумно, суматошно, шли сборы, гудел низкий голос мужа, без умолку шумел Миша… А сейчас сразу стало так тихо! На полу валяются бумажки, бечёвки…
Она вздохнула, поднялась и села к столу рисовать.
Утром работается очень хорошо! Она стала делать обложку для книги Миклухо-Маклая «Дневники». Она разделила её на две части. Слева она нарисовала, как Миклухо-Маклай высаживается на незнакомый берег. Вдали виден русский корабль «Витязь». А справа она нарисовала, как Миклухо-Маклай через год покидает этот же берег. Большая толпа жителей провожает его. Вдали виден корвет «Изумруд».
Вышло очень хорошо. Наталья Лаврентьевна отложила обложку в сторонку для просушки и стала вытирать кисточки.
Раздался звонок. Наталья Лаврентьевна пошла открыть дверь. Это пришла молочница, тётя Поля. Она сняла с плеча и медленно опустила на пол мешок с бидоном.
Наталья Лаврентьевна сказала:
— Сегодня, Поля, только одну кружку.
— Почему ж так мало? — спросила тётя Поля, осторожно нагибая полнёхонький бидон над алюминиевой кружкой.
— Пить некому, — ответила Наталья Лаврентьевна. — Миши нет.
— Как так — нет? Неужто опять в лагерь проводили?
— Нет, Поля, не в лагерь. Он улетел.
— Куда ж это он? — удивилась тётя Поля.
— Улетел… С Петром Никитичем… В Литву.
— Ох, и как же это вы его отпустили? — сказала тётя Поля, затыкая бидон. — Вам небось и скучно будет без него.
— Я ведь тоже собираюсь ехать.
— Что это все мои клиенты разъезжаются! — сказала тётя Поля, разводя руками. — Куда ж это вы, Наталья Лаврентьевна?
— Не знаю ещё. Надо поехать рисовать для альбома «Победа», да всё никак не решу куда.
— Поехала бы к нам, Наталья Лаврентьевна, — сказала тётя Поля, присаживаясь на край табуретки, которая стояла на кухне. — У нас сейчас аккурат самая уборка. Очень интересно. Выйдешь в поле, а там одни бабы, одни бабы!.. Ведь это, я скажу, они тоже для победы стараются… — Она поднялась. — Значит, улетел? Скажи, какой шустрый!
Она взвалила на спину мешок с бидоном и ушла. А Наталья Лаврентьевна вернулась в комнату и подошла к Мишиной полочке. Там висела старая карта Европы. Наталья Лаврентьевна долго смотрела на покрытое красной краской пространство, на котором широко разместились буквы «СССР». Как всё-таки велика наша страна! Какими маленькими, чутошными выглядят все другие страны рядом с ней!
Она провела пальцем по Уралу. Здесь огромные заводы, здесь делают танки, пушки, самолёты… Это всё для победы!
Наталья Лаврентьевна села к столу, обмакнула кисточку в синюю краску и на куске плотной рисовальной бумаги написала:
«Урал или Сибирь».
Потом она стала споласкивать кисточку в стакане с водой.
А что, если, верно, поехать в колхоз к тёте Поле, на уборку? Ведь это тоже для победы.
Она коснулась кисточкой зелёной краски и написала:
«Колхоз».
А уголь? Шахтёры? Они тоже помогают победе. Наталья Лаврентьевна набрала чёрной краски и вывела:
«Донбасс или Кузбасс».
А можно ещё поехать к рыбакам. Нарисовать, как они выходят на путину, ловят рыбу. Они тоже помогают победе.
Ярко-синей краской Наталья Лаврентьевна написала:
«Волга или Каспий».
«Это всё хорошо, — раздумывала Наталья Лаврентьевна, — но ведь можно поехать и просто на фронт. Нарисовать, как идут в атаку наши бойцы, как стреляют „катюши“, как пробираются в тыл к врагу разведчики». Красной краской она написала:
«Фронт».
Потом она перечитала всю свою разноцветную запись, окунула кисточку в стакан, набрала лиловой краски и стала медленно всё зачёркивать, кроме одного коротенького слова: «Фронт».
Вдруг за открытым окном кто-то громко, настойчиво стал звать:
— Миша! Денисьев! Мишка-а!
Наталья Лаврентьевна выглянула в окно. Внизу, на краю тротуара, стоял Мишин приятель Олег. В одной руке у него была толстая доска, в другой — топор.
— Тётя Наташа, здравствуйте! — кричал он, задрав голову вверх. — Разбудите, пожалуйста, Мишу.
— А что случилось, Олег? — спросила Наталья Лаврентьевна.
— Мы тут с ним мост через яму уговорились делать… Хватит ему спать!
— Миши нет, — ответила Наталья Лаврентьевна. — Да ты зайди. Неудобно кричать на весь бульвар.
— Нет?..
Олег стремглав побежал к воротам. Через минуту он уже стоял запыхавшийся перед Натальей Лаврентьевной.
— Куда же он делся, тётя Наташа?
— Улетел наш Миша, — сказала Наталья Лаврентьевна.
— Куда улетел?
— На самолёте, с папой. В город Вильнюс… К началу занятий вернётся.
— Во так так! Вот это номер!.. — протянул Олег. — Как же так, мы ведь договорились? Ничего не сказал, не предупредил…
