Павел Голубев - Буран

— Красные идут! — кричали они, едва переводя дух.

— Где, какие красные? Болтаете вы зря, — недовольно проворчал Тайдан. — А это откуда барахло-то?

— Все оттуда же... От солдат осталось.

— Эх, наживешь беды с вами, ребята!

— Красные недалеко! — крикнул прибежавший последним Гришка, — наших, говорят, обошли, дорогу отрезали.

— Ну, ребята, айда спать, мало ли чего болтают, — сказал Тайдан и запер калитку.

Придя в избушку Тайдан зажег коптилку.

"Эх, буран поднимается. Не поехали бы ребята ночью из города. Замерзнут", — думал Тайдан, сидя за своим верстаком.

Сенька спал на печке и что-то бормотал. Тайдан подошел к нему, пощупал голову, руки... Сенька метался в жару и бредил.

Тайдан прислушался: больной поминал какого-то чалдона, черного, кладовку, хлеб черному и опять чалдона.

"Ишь ты, из-за кладовки мучится. Тоже видно, лазал, — подумал Тайдан. — Но какого он черного чалдона поминает? Может быть, какой-нибудь вор подговорил ребят. Долго ли опутать неразумных?"

Тайдан намочил полотенце и положил Сеньке на голову.

Ветер заунывно выл в трубе, рвал крыши, гремел железом. Тайдан пошел наверх проведать заведующую. Катерине Астафьевне сделалось хуже: с сердцем плохо.

Никто не ложился спать, собрались все в коридоре около печек, подальше от окон.

Пришли снизу мальчики: боялись быть внизу. Все уселись на полу, молчат; в комнате темно, жутко, Сколько просидели — неизвестно, показалось всем, что целую вечность.

Сквозь вой ветра слышались какие-то голоса, кто-то кричал, стрелял, какие-то всадники будто пронеслись мимо дома. Выстрелы то удалялись, то вновь приближались. К окнам подойти никто не решался — как бы не убили.

— Где-то наши ребята? — опять вспомнил Тайдан про Кольку и Гошку. — Не попали бы в переделку...

Всем сделалось еще страшнее и тоскливее: девочки плакали, Степанида тоже.

Кажется, и конца не будет этой ночи!..

Но усталость и пережитые за день волнения взяли свое: ребята, кто как сидел, так и заснули постепенно.

Тайдан, прислонясь к косяку двери, тоже забылся тяжелым сном.

Степанида, уткнувшись лицом в фартук, храпела. А на улице разыгралась настоящая пурга: с яростью налетая на дом, она, казалось, готова была разнести его до основания.

XII. НАХОДКА

Кольке с Гошкой с полчаса пришлось дожидаться, пока солдаты вышли от коменданта.

Пришел помощник коменданта, распорядился кожи сбросить на землю, а ребят отпустить...

— Может быть, переночевали бы здесь ребята, ваше благородие? — спросил помощника бородатый солдат, — а завтра утром поехали бы: а то как бы опять на ночь-то вьюга не разгулялась...

— Ну, ночевать еще! Что мы дороги не знаем, что ли! Живо доедем! — перебили ребята. Помощник посмотрел на них и сказал:

— Наплевать.

Ребята поехали со двора.

За город выехали, когда уже совсем смеркалось. Дорогу передувало. Резкий холодный ветер бил навстречу.

— Ничего не видно, как бы с дороги не сбиться, — сказал правивший лошадью Колька.

Гошка свернулся калачиком на дне саней, Колька повернулся от ветра спиной к лошади и предоставил Рыжке самому искать дорогу. Рыжко сначала бежал трусцой, потом пошел шагом, а затем совсем остановился.

— Н-но, Рыжко, чего встал! — дергал вожжами Колька.

Рыжко не шел.

Обернулся Колька, взглянул под сани:

— Так и есть, с дороги сбились! Гошка, встань! Сбились, целиной едем! — кричал Колька, слезая с саней.

— Сюда, здесь твердо! — позвал он через несколько минут и вдруг услышал какой-то стон. Прислушался — опять стонет.

Подъехал Гошка.

— Гошка, слушай!.. Стонет?

— Да, человек будто стонет, — перепугался Гошка.

Где-то далеко выстрелили, потом еще.

— В Черемошниках часовые, не иначе, — решил Колька, — склады там...

Стон повторился явственнее сбоку от ребят. Направили туда Рыжку по рыхлому снегу. В снегу человек. Ощупали его — шершавая шинель.

— Эй, дядя, вставай, замерзнешь! Эй, встань, что ли, мы подвезем! — тряс его за плечо Колька.

— Товарищи... товарищи... — чуть слышно бормотал в забытьи человек. — Не убивайте... Спасите...

Схватил Гошка его за голую руку да так и отскочил.

— Рука замерзла! Как льдина!

Потрогал руку Колька:

— Наготово отморозил!

Стали приподнимать человека на сани.

— Дядя, поднимись хоть маленько! — Но человек не двигался. Подвели сани к самому человеку, опять стали поднимать.

— Нету сил! Как камень, — с места не сдвинешь!

А кругом — как в котле бурлит: воет, стонет пурга.

Рыжко не сто и т. У ребят пропал всякий страх, они уж не замечают жестокого холода, не чувствуют, что ветер как ножами режет лицо. У них одна мысль: как бы приподнять, увезти, спасти...

В стороне послышались голоса.

— Эй! Помогите-е! Человек замерз! — закричали ребята.

Голоса ближе. Это из города возвращаются мужики.

— Сюда, сюда! Замерзаем! — что есть духу закричали ребята.

Как нарочно, с ревом налетел ветер, подхватил надрывающийся ребячий крик и отнес в противоположную сторону.

Голоса все дальше, а затем и совсем стихли.

— Вон где дорога-то, не забыть бы, — сказал Колька.

— Однако нам ничего не сделать. Сами замерзнем, — сказал Гошка. — Поедем, в Черемошниках заявим — подберут.

— Товарищи! спасите... не по своей воле... Товарищи! — чуть слышно шептал замерзающий.

Это остановило ребят, разогнало их сомнения. Сразу явилось твердое решение.

"Не оставлять!"

Принялись тереть снегом отмороженную руку, лицо, уши. Как будто прибавилось силы. Удалось повернуть человека на бок, снова подвели под него сани, понатужились, — навалили его на сани.

— Ох, гора с плеч!

Рыжко, намерзшись, не стоял, рванул и поскакал по снегу.

Выехали на дорогу. Опять послышались выстрелы.

"Неужто красные?" — у ребят похолодели от страха ноги.

Где они сами, далеко ли дом? — Неизвестно, кругом непроглядная тьма.

Вдруг перед самыми глазами выросла, преграждая путь, совсем черная, черная стена.

Сосновый бор монастырский!

— Ого, скоро дома будем! — обрадовались ребята. Колька, дергая вожжами, торопил Рыжку, а Гошка все тер отмороженную руку подобранного человека.

Приехали. Приютские ворота оказались запертыми, в доме темнота. Колька подлез под ворота, открыл их и подвел Рыжку к самой двери тайдановой избушки.

— Тайдан, Тайдан! — кричал Колька. — Неужто так крепко спит?

Открыл дверь, — Тайдана нет на печке. Сенька спит, что-то бормочет во сне, на окошке коптилка горит.

Стали стучаться в дом, никто не выходил.

— Вот дрыхнут, засони! — ругался Колька.

Выпрягли лошадь, с трудом затащили человека в избушку. Гошка принес целое ведро снега и сунул туда отмороженную руку, а сам стал раздевать человека.

— Солдат, ишь ты, — молодой... одет как тепло, — судили ребята.

Сняли шинель, валенки, — ноги теплые, не обморожены.

Гошка приложил руку к груди солдата.

— Оживет! ишь сердце как играет! Руку надо оттирать только: куда без руки-то!

— Может, он красный? — предположил Гошка.

— Кто его знает! Откуда красным быть в такую пургу? Пусти-ка, я потру руку-то.

— Надо тереть, пока не покраснеет. Ишь, уж начинает маленько, — сказал Гошка и с новой силой тер руку полой солдатской шинели.

— Ой! ой! товарищи! — немного пришел в себя солдат, — не погубите, не колите!.. Ой, руку больно! Товарищи!

Опять забылся, перестал стонать, только грудь стала подниматься выше, и задышал чаще.

— Неужто умирает? — У Гошки на глазах навернулись слезы.

— Беги, Колька, стучи еще, может, услышат...

Колька выскочил из избушки, мигом добежал до дома и что есть силы застучал ногами в дверь.

Буря выла попрежнему...

— Отоприте скорее! Человек умирает! — кричал Колька, барабаня кулаками по двери.

Наверху скрипнула дверь.

— Кто там? — послышался голос Тайдана.

— Тайдан, это я, скорее!..

— Как вы живы-то остались? На улице страсть какая! — сказал, отпирая, Тайдан.

— Скорее пойдем, Тайданушка, умирает!

— Кто? Сенька? — и бегом побежал к избушке.

— Кто это такой? — удивился Тайдан, увидав раскинувшегося на полу человека.

— Не знаем, за Черемошниками подобрали, чуть сами не замерзли...

— Ох! — вырвался глубокий вздох у солдата.

— Он умирает, Тайдан? — спросил опечаленный Гошка.

Тайдан осмотрел человека, потрогал грудь, ноги, руки.

— Какая рука горячая, — оттирали?