Владислав Бахревский - Анвар и большая страна
Висит на заборе мальчишка. Зацепился он за кол подолом рубашки. Подтянуться вверх — сил не хватает, отпустить руки тоже нельзя: лопнет рубашка. Держится мальчишка за забор руками, упёрся ногами и плачет.
Серёжа забрался на забор, отцепил рубашку; мальчишка так и покатился в траву.
— Зачем лазишь по заборам? — спрашивает Любка.
— За мячиком. Вот руки отдохнут — опять полезу.
— Мы бы тебе помогли, — сказал Серёжа, — только нам в школу надо. Моего брата в пионеры принимают.
— А горн там будет? — спрашивает мальчишка.
— А как же! Всё будет. И барабан, и горн, и знамя.
Побежали они в школу втроём: Серёжа, Любка и Гена.
Из переулочка в переулок, из переулка на улицу, а на улице мальчишки футбольную тренировку проводят. Выбрали один тополёк покрепче и в меткости соревнуются.
Серёжа подошёл к ним и говорит:
— Не надо бить по топольку: сломаете.
— А ты кто такой? Проваливай, пока по шее не получил!
— Ах так! — сказал Серёжа. — Не отдам мяч!
Мальчишки — кепки на глаза, кулаки наизготовку.
— Ну! — говорят.
А Серёжа прислонился к топольку и молчит. Тут подошёл и стал рядом с ним Гена. И Любка подошла. Хотя в коленях дрожь, а тоже стала рядом. Да ещё сказала:
— Мы в школу идём. Там Вовку в пионеры принимают. Если не уйдёте, мы на помощь весь отряд позовём.
— Ха-ха! — сказал мальчишка в тельняшке.
Но это он так сказал, для смелости. Потому что тут же стал шептаться со своими:
— Пойдём отсюда. Свяжешься с карапузами на свою голову!.. Эй, ты, отдай мяч!
Серёжа мяч отдал. А от тополька не отошёл до тех пор, пока мальчишки не удрали.
— Ну, ребята, — сказал Серёжа, — теперь надо мчать во весь дух! А то опоздаем.
Прибежали они в школу. А в зале стоят пионеры со знаменем, с барабаном, с горном. Перед ними шеренга ребят. Все они в белых рубашках, но без галстуков, и среди них Вовка.
И дал Вовка Торжественное обещание.
И заиграл горн, и ударил барабан.
Повязали Вовке алый галстук. Стал Вовка пионером.
А когда все возвращались домой, Любка спросила:
— Вовка, а что ты теперь должен делать?
— Во-первых, — сказал Вовка, — пионер — всем ребятам пример. А дел у нас ужас как много! Мы должны охранять природу, заниматься спортом, защищать младших и, конечно, хорошо учиться.
— Значит, мы тоже скоро будем пионерами! — обрадовалась Любка. — Вот Серёжа. Он сегодня починил мой велосипед, помог Гене слезть с забора, тополёк защитил.
— Эх, поскорей бы вырасти! — сказал вдруг Гена. — Я в пионерах горнистом буду!
Он сделал шаг вперёд, положил правую руку на пояс, а левую поднял так, будто держал серебряный зовущий горн.
Прыжок
Когда стало ясно, что никто урока толком не выучил, Василиса Ниловна закрыла журнал, положила сверху тяжёлые свои крестьянские руки и отвернулась от ребят. На промороженном снизу оконном стекле играли синие искры, а верхняя часть окна была чистой, и в него гляделось дерево, закутанное в иней, как в распушившуюся оренбургскую шаль. Но Василиса Ниловна смотрела так, словно за окном непроглядное молоко тумана.
— Это я виновата, что сердца у вас глухие! — сказала она самой себе и ребятам. — Природоведение… Это ведь задачку можно не одолеть. А тут — наука о родной земле. Вы и не понимаете, какая великая вина на Василисе Ниловне.
Класс примолк. Василиса Ниловна — она, конечно, не то, что другие. Ведь видно, не ради воспитания говорит такие слова… Всерьёз! Перепугались все.
— Простите нас, Василиса Ниловна! — не выдержала молчания Настя Осинкина.
Настя и вправду была осинка. Ты ещё не заплакал, а она уже платочек тебе протягивает, трепещет от жалости. Вот уж угаданная фамилия!
— Василиса Ниловна, — Пряников встал и опустил голову, — у нас лыжная гонка в зачёт спартакиады… Так что вкатите мне кол, и всё будет правильно. Это я вчера всех тренироваться допоздна заставил.
Другая бы начала корить: «Как! Вы предпочли моему предмету лыжные гонки…» — а Василиса Ниловна всё поняла, никаких лишних слов не сказала.
— Ладно, на следующем уроке втрое спрошу. — И улыбнулась, не классу, конечно, а Васе с первой парты (был ещё Вася с последней). — Ты-то хоть порадуешь меня сегодня?
Вася встал, потом сел, полез в ранец, а сам уже тараторит:
— Я теперь про вымерших животных читаю. Всё, чего попадётся… Уголок, думаю, можно сделать. Наглядное пособие по эрам. Я представителей лепил из пластилина. Вот скутозавр. Эра позднего палеозоя, пермский период. — Вася с первой парты достал чешуйчатое страшилище и нежно поставил на учительский стол. — А это — представитель мезозоя, юрский и меловой периоды: архиоптерикс, стегозавр и тирнозавр. Кайнозой у меня представлен антропогеном. Это из головоногих — кальмар, ну и, конечно, мамонт.
Ранец у Васи с первой парты похудел, на столе Василисы Ниловны громоздились чудовища, и она вновь была счастлива.
— Ах, Вася, в какие дебри ты полез и ведь не заплутал. Ну нисколечко! Вот смейтесь не смейтесь, и учителя бы меня укорили: непедагогично; а я скажу, ребята: Вася с первой парты — моя надежда. На кого он выучится, не знаю; какое открытие поджидает его, и подавно знать не могу. А вот верю: выучится Вася на большого учёного и открытие сделает большое, всем людям нужное. — Размечталась Василиса Ниловна, а потом стала распределять, кому какого представителя лепить. — А консультировать будет Вася, в эпохах и птеродактилях он меня превзошёл.
— Поглядим, как этот птеродактиль побежит три километра, — проворчал Пряников, — ни на одной тренировке не был… А в зачёт время первого и последнего идёт. А кто последним у нас будет, я и гадать не стану.
Напророчил. Да и как было не напророчить? Вася с первой парты не человек, а знак вопроса. Читает, читает — аж зелёный! Кого с улицы не загонишь уроки учить, а этого на улицу не выгонишь. Не чьи-нибудь слова — тёти Дашины, Васиной матери.
Все уже закончили дистанцию, а Васи нет и нет. И ведь видели — бежал! Ребята лыжи связывают, а он где-то торопится. Из лесу выехал синий, мокрый, одну варежку потерял… Класс, конечно, подбадривает: «Вася, давай!» У Пряникова секундомер. Сам-то он пролетел дистанцию — только лыжи свистели! Шестиклассников обогнал. У ребят глаза как маятники: то на прыгающую стрелку секундомера, то на Васю. Время команд уже было известно.
— Уже вторые! — сказал Пряников. — Такое преимущество растерять… Убить его мало!
Ребята кинулись на финиш:
— Вася, руками работай! Беги! На горку!..
Вася остановился, нашёл глазами ребят, закивал им: понял, дескать. И потрусил на горку.
— Третьи! Третьи! — Пряников мял ладонями голову.
Нина Осинкина кинулась навстречу Васе:
— Съезжай с горки, и мы — третьи!
Вася вбежал на горку, поглядел вниз, подумал и повернул. Стороной горку объехал.
— Мы третьи могли бы быть! — сказал Васе с первой парты Вася с последней. — А ты — в обход. Последнее место привёз! Браво!
— Ребята, — сказал Вася с первой парты, — я варежку потерял. Рука, глядите, синяя, палку не чует. Назад бегал — не нашёл… Вы уж не ругайтесь, я за вас всех динозавров слеплю.
— Сам ты динозавр! — У Пряникова слёзы на глаза навернулись. — Манная каша! Трус!
— Не-ет! — Вася вдруг лыжей о снег хлопнул. — Пожалуйста, ругайте, но трусом я никогда не был!
— А чего же от горы, как от чумы, — от геройства, что ли? — хихикнул Вася с последней.
— Ребята, я же всё рассчитал! С горы бы поехал — упал. Пока встанешь, пока лыжи найдёшь, палки — времени-то уйма уйдёт.
— Не оправдывайся! — Пряников сжал кулаки, но не ударил. — Не бью трусов, презираю!
— Если я трус, а вы — храбрые, пойдёмте на Кривой овраг, — сказал Вася с первой парты.
— Зачем? — У Нины Осинкиной глаза стали кругленькими.
— Прыгать будем!
И ведь пошли. Всем классом. Кривой овраг — глухое место, серьёзное.
* * *Возле оврага стояла одинокая изба Весёлого деда Петруши. Так он сам себя называл. Зимой дед Петруша крепости снежные с ребятами ставил, летом водил малую команду на ягодные места, играл ребятам песни под балалайку, а тем, кто любил тайное, обещал дверь в подземелье показать. Да так и не показал: ушёл в город, к дочери. Убрал картошку, ссыпал в погреб, закрыл дверь на щепочку и ушёл, пешком.
Пустой дом на отшибе ребятам и магнит и пугало. Да всё ж не потому всполошилась Нина Осинкина. Было у Кривого оврага и другое имечко — Пропасти. Так и говорили: «Пошли на Пропасти, к Весёлому деду Петруше».
Овраг был широк — на дне можно деревеньку поставить; да только не поставишь: весенняя вода не только дом — танк унесёт. Стены оврага как поштукатуренные, будто их кто по отвесу лепил. Глубиной с хорошую сосну. Весною Пропасти тянут к себе травяной рекой, изумрудной, блестящей, как новая кожа змеи. Летом здесь фиолетово-бурая планета Марс — бурьяны вянут. Зимой Пропасти набивает снегом.
