Алексей Кирносов - Свидание с морем

Игорь оглядел девчонок и обрадовался, что Ларисы нет. Осталось на одно место меньше, где искать.

Девочка подняла над столом тряпочного пёсика и сказала:

— У меня собачка красивее твоей!

— Нет, моя красивее, — возразил Игорь.

— У Тамары красивее! У Тамары лучше! У Тамары смешнее! — заверещали девчонки, проникнутые кружковым патриотизмом.

Игорь наморщился, отряхнул уши и сказал:

— Идём, Тюбик, нас здесь не поняли. Они пошли в музыкальный класс.

Баянист Владимир Александрович занимался с хором.

Тюбик сел, склонил набок голову и стал подпевать. И хотя Тюбик подпевал не очень громко и попадал в тон, Владимир Александрович рассердился.

— Стоп! — закричал он. — Мальчик, уходи со своей собакой, у меня хор, а не цирковая студия!

— И здесь нас не поняли, — сказал Игорь. — Пойдём, Тюбик!

Зашли в столярную мастерскую. Кружок «Умелые руки» мастерил свои поделки, пилил, строгал, резал, точил, рубил, полировал, сверлил, шлифовал и ссорился из-за инструментов. Шум стоял такой, что общаться можно было только с помощью крика.

Подошёл пожилой мастер Пётр Иванович:

— Что-то я не припоминаю твою видеограмму. Ты у меня записан в кружок или так зашёл?

— Не припоминаю, чтобы записывался, — ответил Игорь. — Надо думать, так зашёл.

Тюбик растянулся под верстаком на мягкой куче стружек.

— Тогда маршируй отсюда широкими шагами! — сказал мастер Пётр Иванович. — А то ещё сверло пропадёт... Один такой зашёл, попросил водички попить. Потом хватились: рулона наждачной шкурки нет!

— Я не такой, — сказал Игорь. — Этой шкурки я в ангаре могу три метра взять.

— В ангаре?.. — задумался мастер Пётр Иванович. Игорь вышел из мастерской. За ним, неохотно оставив удобные стружки, поплёлся Тюбик.

«Соврал про ангар, — укорил себя Игорь, — потому что ничего я там уже не могу взять...»

— Нигде нас не понимают, — сообщил он Тюбику. Пёс сказал:

— В-ваф.

В этот миг из кипариса вышел Дунин.

— Ты же меня заложил! Зачем сказал Петру Ивановичу про шкурку в ангаре? Эта шкурка у него стянута. Теперь придёт искать. Ну, ладно, я припрячу... Ты хоть извинись!

— Не буду, — покачал Игорь головой. — Я воровства ни в каком виде не одобряю.

— Да? — набычился Дунин. — Ты такой? Не забудь свои слова. Других судить легко, посмотрим, как сам себя будешь одобрять или не одобрять.

— Чего это ты имеешь в виду?

— А ничего. В жизни разное бывает.

— Откуда ты знаешь, что я сказал Петру Ивановичу? Там, даже если рядом стоишь, не услышишь, надо в ухо кричать.

— Я всё знаю, — поджал губы Дунин. — А ты ничего не знаешь, ходишь, как на три метра от земли, только о Лариске думаешь, как бы её встретить. Что я, для себя шкурку утащил? Она мне нужна по делу, плавсредства готовить к празднику Нептуна, старую краску обдирать, перед тем как заново красить. А у тети Шуры сейчас нету, не достала в Севастополе. Воровство! Они тут рамочки да ложечки себе шлифуют, а катеру днище ошкурить нечем... Такие дела. Ну, иди, ищи свою Ларису.

— С чего ты взял, что я её ищу...

— А с чего ты покраснел? Не бойся, болтать не буду. Она сейчас занимается с Графиней на площади Космонавтов.

Дунин вошёл в кипарис и исчез под морщинистой корой.

Вздрогнув от такого видения, Игорь повернул направо вместо налево, обогнул библиотеку и тёти Шурин склад. Между девятым отрядом и пионерской комнатой снова вышел на Фестивальную площадь и только после этого манёвра двинулся к площади Космонавтов. Тюбик трусил следом.

На площади Валентина Алексеевна занималась с танцорами. Аккомпанировал им на аккордеоне вожатый пятого отряда Глеб Долин, по внешнему виду чуть постарше своих пионеров. Играл он хорошо, по-настоящему. Говорили, что Глеб Долин был даже студентом музыкального училища. Плюс к тому он умел петь, танцевать и показывать фокусы.

Игорь пересмотрел всех танцоров и Ларисы среди них не увидел. Очень этим разочарованный, он пошёл носками к скамейке, а шея всё выворачивалась, потому что глаза смотрели на танцующих, хватаясь за слабую надежду на чудо, что Лариса вдруг выйдет из-за чьей-либо спины.

— В-ваф! — строго сказал Тюбик. Мол, дальше нельзя, споткнёшься.

Игорь повернул голову в нормальное положение, увидел прямо перед собой скамейку и сидящую на ней Ларису. Она растирала руками правый голеностопный сустав.

Скамейка с Ларисой покачнулась в его глазах.

— Почему не здороваешься? Забыл, что ли?

— Наоборот, — ответил Игорь.

— Странно... Что же это значит: наоборот... — Девочка на полминутки задумалась, перестала растирать ногу и поставила её на землю. — Тебя Марина Алексеевна очень наказала?

— Дёрнула за ухо. Сказала: «Иди и забудь».

— Ещё страннее. Неужели ты ей понравился?

— Всё странно, — согласился Игорь. — Когда Графиня ей передала, что ты просишь меня поменьше наказывать в честь твоего приезда, она тоже так сказала: «Неужели понравился?» И Графиня ответила, что этого не может быть, потому что Ларисе нравятся ребята весёлые, компанейские и разные заводилы.

— Глупости, — отмахнулась Лариса. — Терпеть не могу крикунов и смехунов. Только я ничего не просила передавать. Мне ни до кого было. Я едва слёзы сдерживала, что Марина Алексеевна мою грамоту забрала.

— Да? А лицо было весёлое.

— Сценическая тренировка выдержки, — сказала Лариса с важным выражением.

— Иногда я хожу смотреть на твою грамоту, — сказал Игорь. — Она висит на левой стенке, через окно хорошо видно. Только слов не разобрать через окно. Но я один раз зашёл в кабинет, когда Марины Алексеевны не было, и всю наизусть выучил.

— Да? — Лариса смотрела на него широко раскрытыми глазами, а по её губам скользила слабая улыбка. И опять колыхнулись перед Игорем деревья, стенды с портретами космонавтов и высокая серебристая ракета с красным флагом на верхушке. — Зачем ты мою грамоту наизусть выучил?

— Ну... потому, что она твоя. А потом я подумал, что, если будет пожар, или извержение вулкана, или землетрясение, или какой-нибудь всемирный потоп и всё погибнет, я потом тебя отыщу и скажу точную, дословную надпись в твоей грамоте.

Лариса тихо ахнула:

— Какой чудак... Знаешь, чего мне больше всего хочется? Чтобы одна грамота была у меня, а другая такая же висела в кабинете на стенке.

— И еще одна у меня, — сказал Игорь.

— А тебе зачем?

— Смотреть.

Лариса насупилась и сказала назидательным тоном:

— Рано тебе ещё... смотреть.

— Почему?

— Тебе сколько годиков?

— Скоро двенадцать будет.

— Видишь, какой ты младенец.

— А сколько тебе?

— Мне скоро тринадцать.

— Ну и что?

— А то... — начала Лариса и запнулась, глядя на печального мальчика, который хоть и младше на год, но на, голову выше её ростом. — А в самом деле, что?

— Что? — настаивал он на ответе.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись.

— А ничего! — сказала она. — Мне нравится, что я тебе нравлюсь. Ты смешной и дикий. Побегу, Графинюшка зовёт, будем сольную партию репетировать.

Посмотрев до конца, как Лариса репетирует сольную партию, проводив глазами уходящих с площади танцоров, убедившись с тихой печалью, что Лариса о нём забыла, потому что даже не оглянулась на него, Игорь свистнул Тюбику, и они вдвоём поднялись по ступенькам на сцену Зелёного театра.

Справа от экрана для кино Игорь увидел удивительную дверцу: изогнутый сук вместо ручки, а посерёдке висит вырезанный из коры колдун, одна половина его лица смеётся, а другая сердится, а в общем — смешно. Над колдуном вывеска:

— Творческая мастерская, — вслух прочитал Игорь. — Что бы это значило? Почему мягкая игрушка не творческая, а эта творческая, а, Тюбик? Ты в курсе дела?

— В-ваф, — сказал Тюбик.

Мол, пока не совсем ясно, но если зайти внутрь, то, может, и разберёмся.

И они зашли в большую и очень высокую комнату. Справа была открытая дверь, за ней Игорь увидел кусок дворика, огороженного белой каменной стеной. Под потолком висел громадный удав, и, только хорошо приглядевшись, можно было сообразить, что это такая извитая дубовая ветка. На стенах висели оленьи головы, птицы, свернувшиеся змеи, разные страшные и смешные физиономии, кривые полированные рога, ещё много занятных вещей — и всё из дерева. В комнате стоял большой самодельный шкаф, стол, полка с книгами и стеллажи, на которых было много деревянных поделок. Стоял еще топчан, застланный одеялом, и тумбочка. На тумбочке накрытое крышкой ведро и рядом эмалированная кружка.

У стола сидел на табурете Иван Иванович и вырезал что-то из сучка мощным ножом с медной рукояткой.

— Можно войти? — спросил Игорь, когда всё в общем рассмотрел.

— Заходи, весёлый человек, побеседуем, — отозвался Иван Иванович.