Илья Москвин - Форвард — в защиту
— Юрий, не обижайся на меня, — сказал отец.
Но это было не всё. По умиротворённому виду Юры Александр Александрович догадался, что операция «Рыба», видимо, закончилась успешно. Почему бы сейчас не сделать сыну приятное — вскользь, небрежно, как что-то малозначащее, не сказать, например, такое:
— Костя, наверно, обрадовался, когда ты ему рыб привёз?
Юра чуть вздрогнул. Молчал, соображая.
— Как, кстати, называются эти чёртовы рыбы? — ещё небрежнее спросил Александр Александрович. Он полагал, что сын столь же небрежно скажет что-нибудь наподобие «люминофоры», зевнёт, повернётся на бок и тем закончит разговор. Но сын молчал. А сам думал, думал. «Славик! — осенило его. — Это он Славику соврал насчёт рыб тогда на станции… Соврать и сейчас?» «Промолчи, — посоветовал ЮАГ. — Скоро всё само собой откроется».
Отец, помедлив, вышел. «Мальчишка-кокетка, — думал он, усмехаясь. — Скромник! Уклоняется от разговора. Но всё равно молодец!»
А ЮРА, ЛЁЖА НА ТАХТЕ, ПОГНАЛ СВОЙ НЕВИДИМЫЙ МЯЧ С ПТИЧЬЕГО РЫНКА — ПОГНАЛ НАЗАД. В тот самый четверг, когда они, уже осмелев, снова играли в футбол под окнами.
— Голова, пас! — кричал Пашка.
Но Юра увидел возвращавшегося с циклопной ловли дядю Костю и подбежал к своему новому другу поздороваться.
— Физкульт-привет, — сказал тот. — Твой заказ выполнен, — и, улыбаясь, повертел рукой, словно размешивал чай. — Зайдём?
Неторопливо вошли в подъезд. Около почтовых ящиков Константин Петрович остановился и достал газету. Они уже поднимались по лестнице, как Юра весело закричал:
— Вы письмо уронили! Наверно, из Австралии.
Поднял и подал письмо. Костя так и прилип нему глазами.
— Вот это номер! — произнёс он то ли радостно, то ли испуганно и побежал вверх по лестнице. Прямо-таки помчался. Лихорадочно открыл дверь, вбежал в комнату и плюхнулся в кресло. Юру не замечал. Торопливо, как попало, разорвал конверт и стал читать.
Юра тактично отвернулся и стал разглядывать свободную от аквариумов стену комнаты. Здесь висело очень много странных фотографий. Одни были не в фокусе, на других передний план застилали сучья, смазанные фигуры пешеходов. И везде обязательно присутствовали молодая красивая женщина и мальчик. Вот она сидит в сквере, а он возле неё приостановился с велосипедом. Вот он стоит с сумками у булочной — видимо, ждёт мать. Вот он ест мороженое на фоне Большого театра — того, что в Москве, — а мать ему внушает что-то педагогическое…
Хозяин квартиры отложил письмо. Посмотрел на Юру, как впервые его увидел. И возбуждённо заговорил:
— Знаешь, это письмо от неё… От жены… От бывшей.
— Хорошо, что она написала, — подсказал Юре ЮАГ такие слова, а про себя Юра подумал: «Наверно, с новым мужем поссорилась, иначе бы не написала».
— Знаешь, — говорил, сильно волнуясь, дядя Костя, — знаешь, это всё не так просто. Жили мы, знаешь, душа в душу… Вот она, — метнулся он к фотографиям на стене. — Хороша? Скажи… А?
— То, что надо, — ответил Юра, смутившись.
— А душа у неё какая! — продолжал дядя Костя. — И сын у нас, Юра, вроде тебя. Хороший он, Юра. Вот послушай. Так… «В тебя пошёл. Каждое воскресенье ездит на Калитниковский рынок. Увлекается дискусами…» Дискус, Юра, — это такая рыба. Распрекрасная, можно сказать. «Ездит он туда с дядей Васей, инвалидом, который ему какого-то особого самца обещал…» Эх, милые вы мои!
— Я бы на вашем месте сейчас бы прямо на самолёт — и в Москву. А этому самому деятелю — по тыкве, — посоветовал Юра.
— Какому деятелю? А… Эх, Юра, ничего ты не знаешь!
— В поддых, потом в челюсть, — гнул своё Юра.
— Ладно, Юра, не глупи, — оборвал его Терновский. — На, получай обещанное, — и протянул Юре несколько чайных ложек из белого сплава.
УДАР — И ДРИБЛИНГ СНОВА ИДЁТ ПО ПТИЧЬЕМУ РЫНКУ. ТЕПЕРЬ ЮРА ПОВЁЛ МЯЧ ЧЕРЕЗ ЮЖНЫЙ ВХОД.
Преодолев не особенно густую, но крикливую толпу голубятников, он вышел к аквариумным рядам и двинулся вдоль них. Найти в этой рыбночеловеческой массе инвалида, продающего дискусов, — вот что сейчас требовалось.
А как, кстати, узнаешь этих самых дискусов? Не станешь же спрашивать: «Это у вас случайно не дискусы?» Засмеют. Эх! Надо было у Кости выспросить, как они, эти распроклятые дискусы, выглядят!
Юра шёл и прислушивался к разговорам:
— Трипафлавин? Трипафлавин у очкастого купим…
— Рекомендую — гибрид лялиуса и лябиозы, — внушительным басом просвещал полный дядька покупательницу. — Да вы посмотрите, дорогуля, какой получился самец! Это ж не самец, а народный артист! Козловский и Кобзон одновременно…
Сразу видно — человек весёлый и не злой. Можно поговорить.
— А вы, случайно, не знаете, где здесь продаются дискусы? — спросил Юра у весёлого. — Мне, понимаете, надо найти одного человека, родственника, — округлил он, — а я его никогда не видел. Знаю только, что инвалид и торгует дискусами…
— Лысый и продаёт меченосцев, не устроит? — неожиданно вмешался сосед весёлого справа — видимо, тоже весёлый человек. Он снял берет и показал, что он лысый.
Юра вежливо посмеялся и сказал с задумчивой досадой:
— Знать бы хоть, как выглядят эти самые дискусы…
— Как выглядят? — переспросил сосед весёлого слева — тоже весёлый человек. — Выглядят они так: во-первых, в полосатой тенниске, — взгляд его скользил по Юре, — волосы слегка кучерявые. Шнурок на левой кеде развязамшись.
Нарвался-таки на остряков!
Но первоначальный весельчак неожиданно спросил:
— Ферштейн зи дейч?
И с этими словами достал откуда-то красивую немецкую книгу. Полистал, поднёс к Юриному лицу цветную иллюстрацию и прочёл по-немецки: «Симфизодон дискус ин дер парунгсперио-де». «Дискус в период нереста», — перевёл он. — Куке маль, майн либер фрейнд!
— Ты его слушай, он в этом деле профессор, — призвал Юру лысый.
Юра уже понял, что такое дискус. Жаль, в этой немецкой книжке нет портрета дяди Васи. А весельчак — уже и о дяде Васе:
— Сходи в тот конец, — неопределённо, но всё же с некоторой ориентацией показал он рукой. — Наверно, там торгует твой онкель.
Все трое весело подмигнули Юре. Те, что по бокам, — было видно — гордились своим не только душевным, но и образованным другом.
Юра пошёл, куда ему показали. Здесь тоже шла торговля. Унылый мужичок продавал трубочника. Этот червь в массе представлял собою серо-розовую лепёшку, не подававшую признаков жизни. Но когда продавец время от времени трогал её пальцами, она оживала — сжималась и разжималась, причём очень противно. Подошли двое покупателей — респектабельные молодожёны. Унылый мужичок немедленно потревожил пальцами свой товар, и тот как бы вздохнул.
— Фу! — сказала она.
— Положите на сорок копеек, — сказал он. — Трубочник — люкс.
— Зря, девушка, морщитесь, — наставительно молвил продавец. — Не «фу», а одна из ступеней эволюции человека. Книжки надо читать.
Но молодую жену это испугало ещё больше.
— Толик! — взмолилась она. — Уйдём отсюда…
А у дядьки уже новый покупатель объявился — невысокий, прихрамывающий.
— Всё, Кузьмич, людей разоблачаешь? — добродушно сказал он. — А как же говорят: человек — это звучит гордо?
— Вон он звучит, твой человек, — проворчал Кузьмич, кивнув на одного из торгующих. Тот был чем-то недоволен и громко бранился. А потом переключился на рекламную волну. И тоже во всю мощь:
— Не ешь, не пей — купи гуппей. Гривенник штучка, полтинник кучка. Здорово, дядя Вась! — гаркнул он без всякого перехода, заметив хромого.
Юра вздрогнул.
Инвалид дядя Вася купил трубочника и пошёл, перебрасываясь приветствиями со своими рыночными знакомыми. Вскоре он занял место у своей «ширмы», в которой… Ну, конечно же, плавали дискусы. Великолепные дискусы.
Юра довольно-таки решительно сказал:
— Дядя Вась, можно, я около вас постою? Я тут с Юркой условился.
— А стой, мне-то что, — разрешил дядя Вася. — Ты кто? Я тебя что-то не знаю. Юрку знаю, Мишку знаю, опять же Женьку. Ты Покровский?
— Ну, — ответил Юра на всякий случай.
— Тоже любитель? — поинтересовался немного погодя дядя Вася.
— Знамо дело.
— Какими же ты, любитель, рыбами занимаешься?
— Да всякими, — ответил Юра уклончиво, но потом зачем-то добавил, вспомнив слышанное на рынке: — Ну, этими… Трипафлавинами.
Дядя Вася засмеялся. А с ним и люди, торговавшие по соседству. Причём дядя Вася ясно затянул смех в угоду своим коллегам. Юра даже обиделся. Но дядя Вася уже посерьёзнел.
— Трипафлавин — это такое рыбье лекарство. Так что арапа мне не заправляй, любитель! Юрка твой вряд ли сегодня приедет. Нужен он тебе — езжай к нему.
