Радий Погодин - Шаг с крыши
Витьку мягко тряхнуло. Накренило и выпрямило. По его позвоночнику прошла дрожь от толчка. Он увидел себя сидящим на широкой дубовой полке между кастрюль, котлов, а также медных начищенных сковородок.
Внизу дрались трое в широкополых шляпах с перьями, в ботфортах из бычьей кожи и в кружевах.
Сверкали шпаги, позванивали. Один в черном и один в зеленом наскакивали на одного в красном. А он смеялся.
– Ха-ха, – говорил, – ха-ха-ха! Англичанин и кардиналист – какой трогательный союз. Можно подумать, что герцог Ришелье не ведет сейчас войну с Англией. Право же, пустой желудок объединяет души лучше, чем Иисус Христос.
Те двое тоже что-то говорили и наскакивали, как петухи. А этот в красном, посмеиваясь и почесываясь от удовольствия, гонял их по всей комнате.
Все здесь стало Витьке понятно вмиг. Ни тебе дубин, ни каменных топоров – изящное стальное оружие и бесстрашное благородное сердце. Почесал Витька голову перепачканной доисторическим углем пятерней и улыбнулся во весь рот.
Драка разворачивалась стремительно. Красный загнал черного и зеленого в угол. Выбил у них шпаги из рун:
– Я вас проткну, как каплунов, одним ударом! – Он отступил немного, чтобы сделать свой смертельный выпад, но вдруг по ногам ему ударила тяжелая деревянная швабра. Красный упал.
– Ура! – закричали зеленый и черный. Подхватили шпаги и заспорили, кому из них выпала честь покончить с врагом. При этом они отталкивали друг друга локтями и обзывались:
– Вы, сударь, нахал.
– Ноу, вы есть, сударь, нахал.
Витька схватил медную сковороду, и так как зеленый оказался под самой полкой, то именно его Витька и грохнул по голове.
Медь загудела.
Зеленый вытаращил затуманенные болью глаза, зачем-то вложил шпагу в ножны и рухнул.
«Кто же тут кто?» – подумал Витька, но тотчас все прояснилось.
Красный уже стоял на ногах и кричал:
– Меня, королевского мушкетера, шваброй! Кто посмел?!
Черный отступил к окну.
Мушкетер догнал его, завалил на подоконник и вытянул по тому самому месту, которое, как ни странно, за все отвечает.
– Это неблагородно! – закричал черный. – Я гвардеец его преосвященства герцога де Ришелье. Меня нельзя пороть.
Витька на своей полке хрюкал от суетливого восторга.
Зеленый, англичанин, лежал, раскинув руки.
Мушкетер порол гвардейца шпагой.
– Я, сударь, на вас пожалуюсь, – кричал черный.
– Кому?
– Тому, кто бодрствует, когда король спит. Кто трудится, когда король забавляется.
– Это значит богу.
– Нет, сударь, это значит его преосвященству – кардиналу.
– Пожалуйста. Сколько угодно. Извольте показать ему мою расписку. – Мушкетер захохотал громогласно и уколол гвардейца шпагой в мягкое место. Тот завыл, дернулся и вывалился на улицу. Мушкетер повернулся к Витьке. Высокий, плечистый, немного жирноватый, с бледным лицом.
– Спасибо, мой юный друг. Я бы угостил вас вином отменным, но, видимо, оно еще не скоро придется вам по вкусу. – Он поправил белую крахмальную сорочку, привел в порядок брабантские кружева.
Витька свалился с полки, сияя от счастья и нетерпения, поправил красную шкуру махайродовую.
– Здрасте. Да я всю жизнь мечтал. Да я и так, без всякого вина. Позвольте познакомиться…
Мушкетер улыбнулся одними усами, протянул было руку Витьке, но тут же его лицо исказилось.
– Где эта ведьма?
– Мы здесь…
Витька увидел все остальное, чего не заметил, увлеченный дракой. В комнате стоял большой дубовый стол, очень крепкий. Вдоль стола – две скамьи, тоже дубовые. Был в комнате камин из дикого шершавого камня, во второй этаж вела деревянная лестница. Низкая проложенная железом дверь, оставленная нараспашку, открывала взгляду погреб. А на пороге погреба, будто в черной раме, стояли на коленях пожилая женщина и девчонка Витькиного возраста. Обе в чепчиках, обе в передниках, только на девчонке одежда почище и побогаче.
– Я очень сожалею, дитя, что причинил тебе столько горя, – сказал мушкетер девочке. – Слово дворянина, я у тебя в долгу. И у тебя. – Он снова улыбнулся Витьке одними усами. – А ты, ведьма… Тебя я вздерну. Королевского мушкетера – шваброй!
– Она со страху. Простите ее, она не в вас целила. Она в других господ, – поспешно забормотала девчонка.
– Когда я ее повешу, она не станет уже больше промахиваться.
Витька почувствовал некоторое недоумение.
– А разве мушкетеры воюют с женщинами? – спросил он.
– Конечно, не воюют. Но это ведь не женщина, а ведьма! А всякую такую нечисть, ведьм, оборотней, вурдалаков, нужно вешать на сырой веревке. И кол осиновый в могилу, чтобы не вылезли. При этом нужно «Отче наш» прочесть и плюнуть за спину. – Мушкетер пронзил служанку взглядом, как шпагой. – Бр-ррр… Ступай на кухню. Искупишь свою вину яичницей с ветчиной. Да ветчину смотри потолще накроши.
Служанка поднялась, взяла корзину с яйцами, окорок свиной копченый, да еще захватила бутылку вина.
– Эй, это ты оставь! Еще чего придумала, карга. Гастон, скотина, как ты смотришь за нашими припасами? Мы за них заплатили своей кровью.
– Своей ли? – проворчала служанка. – А господин Гастон дрыхнут. А может, умерли. Я думаю, они захлебнулись в том вине.
Мушкетер ногой топнул так, что хрустнули половицы.
– Молчать! Ты, ведьма, откуси язык и выброси его собакам.
Он отобрал бутылку и тут же выпил ее единым духом.
– Марш на кухню!
Служанка попятилась. В кухне загремели сковородки и еще какие-то металлические предметы, словно их бросали на плиту с далекого расстояния. Мушкетер благодушно подтянул штаны из тонкого испанского сукна, обозвал кого-то мерзавцами, негодяями и спустился в погреб. Дверь за ним затворилась.
«Теперь-то я в порядке, – думал Витька. – Здесь все, как надо. Жаль, что Анна Секретарева не видела, как я англичанину сковородкой дал. Еще не то будет…» Мысль эта наполнила Витьку неким блаженным электричеством, от которого Витька засветился изнутри и словно потерял в весе.
Девчонка поднялась с колен. Похлопала мокрыми глазами и вдруг привычно поклонилась.
– Что сударь хочет на обед?
– Супу… Щец бы.
– Но мы не знаем, что такое щец. – Девчонка еще раз присела, еще раз поклонилась. – А супу можно. Мы вас накормим супом – гороховым.
Витька явственно ощутил во рту вкус горохового супа с жареным луком и с грудинкой копченой.
– И хлебца, – сказал он. – Черного.
Служанка высунулась из кухни, любопытная, как мышь, тощая, как топор.
– А луидоры?
– Я, понимаете ли, пятьсот тысяч лет не ел, – сказал Витька и, глядя на зловредную ухмылку служанки, почувствовал, что втискивается в свою материальную оболочку, тесную и неуютную, способную краснеть, потеть и ежиться.
– Может быть, у вас полные карманы золотых пистолей? – ехидно спросила служанка. – Покажите. Нам уже давно не доводилось видеть денег.
– Пистолей нет! Есть пистолеты! – раздалось из погреба.
В дверях стоял мушкетер.
– А ну, живо! Яичницу мне и суп моему юному благородному другу.
Служанку выдуло, как запах дыма сквозняком. Загрохотали на кухне железные предметы.
– Ух, ведьма. – Мушкетер зубами скрипнул, почесал в затылке и вдруг улыбнулся. – Меня зовут де Гик! – Он помахал фетровой шляпой, как положено мушкетерам, чтобы шляпа страусовым белым пером коснулась пола. – Гастон, подай бутылку! – И скрылся в погребе, оставив на всякий случай щель в дверях.
Девчонка, привыкшая к подобному шуму, спокойно смахнула пыль с тяжелой дубовой скамьи.
– Прошу вас, сударь, садитесь к столу.
Витька хотел сказать: «Иди ты, какой я тебе сударь». Но вовремя вспомнил, что эпоха требует изысканной вежливости в обращении с дамой.
– Я извиняюсь, – сказал он. – Простите, где ваш папа? – Витьке не очень-то хотелось встречаться с девчонкиным папой, но вежливость того требовала. – Надеюсь, он здоров? – спросил Витька и помахал рукой, как если бы в руке у него была фетровая шляпа с пером.
– Папашу застрелили еще на прошлой неделе. Как раз во вторник. Мушкетер, господин де Гик. – Девчонка поднесла к глазам фартук и заплакала. Видимо, очень часто ей приходилось плакать – делала она это привычно и скучновато.
Витька снова почувствовал неловкость в мыслях и некую растерянность.
– А матушка? – спросил он. – Здорова, надеюсь?
Девчонка заревела еще громче.
Витька побледнел.
– Повесили?
– Господь с вами. Матушка была не ведьма, не бунтовщица.
Из кухни служанка высунулась.
– Хозяйка от сердечного удара скончалась. Сердце у нее сжалось и не разжалось. Сердечная жила лопнула.
Крупные слезы текли по девчонкиным щекам, словно дождь по созревшему яблоку. Витьке захотелось ее погладить, сказать что-нибудь утешительное, но он еще ни разу не гладил девочек, не утешал, и поэтому стеснялся и от стеснения краснел и надувался, как пузырь.
Служанка принялась слова сыпать:
– Заглянула я в погреб, где господин де Гик со своим слугой засели, с господином Гастоном, а там, прости господи, все поедено, все повыпито. Двадцать окороков свиных, тридцать колбас копченых, сорок колбас вареных.
