Любовь Воронкова - Гуси-лебеди
А вечер этот был субботний. В первый раз за всё лето Аниска сегодня не вышла за околицу встретить отца.
8. Воскресенье
Отец колол дрова. Сильные руки высоко вскидывали топор и легко, будто играючи, бросали его на круглый чурбак. Раз! И толстый чурбак развалился на две половины. Раз-раз – и вместо чурбака охапка поленьев.
Аниска подбирала свежие, пахнущие лесом дрова и носила их под навес. Там она складывала их в поленницу. Старалась укладывать ровно, чтобы поленница не развалилась.
Отец расколол все чурбаки, сел на завалинку покурить.
– Так где же это ты была, Аниска? – спросил он. – Мать жалуется – всё из дому убегаешь.
Аниска молчала, укладывала поленья. Отец спрашивал сердитым голосом, но Аниска знала, что это он её просто хочет попугать немножко, а сам ничуть на неё не сердится. Когда он был маленький, то так же, как Аниска, по целым дням в лесу пропадал.
Сквозь табачный дым на Аниску глядели прищуренные серые отцовские глаза. Это были добрые глаза большого, сильного человека, такого человека, который не обидит слабого, а за обиженного всегда заступится. Откуда ему знать, что Аниске трудно живётся на свете, что не умеет она дружить с девчонками, что терпит она от них всякие насмешки, а потому и убегает в лес, где каждый цветок ей улыбается и каждая птица кричит ей «здравствуй!»?
Аниска никогда не жаловалась отцу. Однако он знал всё, что у неё на душе, и никогда на неё не сердился.
Аниска укладывала дрова и молчала. Если бы не поссорилась она вчера со Светланой, сколько бы всего весёлого она могла рассказать отцу! А так что ж рассказывать? Ничего хорошего нет.
– Говорят, новая подружка у тебя завелась?.. А? – опять спросил отец.
Аниска бросила полено.
– А на что она мне? Пускай с другими девчонками водится. А что в ней хорошего-то? Зубы торчат, как у зайца. И не нужна она мне! И никто не нужен!..
Отец вздохнул:
– Эх, дочка, дочка. Нельзя так на свете жить. Плохо, когда тебе никто не нужен и ты никому не нужна. Уж как в этих делах разобраться – сам не пойму. Трудные это дела!
Из дома вышла мать с Николькой на руках. Она услышала его слова и усмехнулась.
– Страсть какие трудные дела – с девчонками не поладили! Есть о чём говорить – сейчас побранятся, сейчас и помирятся. Аниска сама крапива хорошая.
– Да ведь и крапива колется лишь тогда, когда её топчут да ломают… – ответил отец.
– Ну что выдумал!.. – Мать махнула рукой. – Будь к людям хорош, и люди к тебе хороши будут. А на обиды эти и вниманья обращать нечего – пустяки какие!
– А я ей не хороша была, да? – вдруг всхлипнула Аниска, и слёзы закапали на белые поленья.
Отец встал.
– Сходить в лес, сушнику посмотреть, подготовить… – сказал он, встал и засунул за пояс топор. – В то воскресенье лошадь обещали.
– Ну вот, – обиделась мать, – и так тебя по целым неделям не вижу!
А Аниска обрадовалась. Слёзы её сразу высохли.
– И я с тобой, папаня! Ладно?
– Ну, а как же! – отозвался отец.
– Оба чудные, – сказала мать и улыбнулась, покачав головой. – В лес каждый раз будто к празднику идут! Э-эх!
Аниска неподвижно стояла на полянке, озарённой солнцем, среди пышной пёстрой иван-да-марьи.
Деревья, полные солнечного спокойствия, окружали её, и откуда-то из зелёной чащи сыпался разноголосый птичий щебет. Аниска видела, как на белый цветок дикой петрушки вылез и уселся кремовый паучок-бокоход. Сел и сидит неподвижно – попробуй-ка, муха, разгляди врага!
Она слышала, как далеко-далеко стучит дятел по стволу дерева. Она различала сладкий запах пушистой розовой таволги, которая цвела среди кустов. Сердце её понемножку отогревалось, успокаивалось.
– Папаня, ау! – звонко закричала она.
– Э-ге-ге! – ответил ей отцовский голос из лесной гулкой дали.
Отец здесь, рядом. И весь день будет Аниска около него. Как хорошо, как весело, когда отец дома! Пускай только кто-нибудь нынче подразнит её! Пускай Лиза хоть пальцем тронет! Ага! При отце-то она побоится.
Легонько взмахнув густыми космами, Аниска пошла дальше, в лесную страну, – тихую, приветливую, ласковую…
На старой заросшей дороге Аниска увидела ежа. Он хлопотливо бежал ей навстречу.
– Куда ж, дурачок, бежишь прямо под ноги? – спросила Аниска. – А если б это не я была, а какие-нибудь мальчишки?
Ёжик был молодой, иглы у него были светлые, свежие и не острые. Он свернулся в клубок, Аниска легонько перевернула его.
– Ну, ну, не фыркай, я тебе только в лицо посмотрю. У, какой ты смешной! И глаза зажмурил. А нос-то чёрный да мягкий какой, как сливинка! Ну ладно, развёртывайся да иди куда шёл…
Ёжик открыл глазки, посмотрел на Аниску и опять зажмурился.
– Ну ладно, уйду, – сказала Аниска, – а то пролежишь тут, опоздаешь по своим делам…
И пошла дальше.
Муравьи чёрным ручейком текли куда-то, пересекая дорогу. Куда это они? Ага, на калину! А что там, на калине, мёдом намазано, что ли?
– Ты что нашла? – спросил отец, выходя из чащи.
Аниска молча поманила его к себе рукой.
– Гляди-ка… куда это они?
– А вот куда, – сказал отец, приглядевшись, – видишь?
На калиновых листьях, возле самого черешка, Аниска увидела красные бугорки. Вот к этим-то бугоркам и стремились муравьи. Они грызли их со всех сторон жадно и торопливо. На калиновый лист села глупая муха и поползла к этим бугоркам. Но муравьи, приподнявшись на задние лапы, замахали на неё передними и выставили свои свирепые челюсти:
«Не подходи! Загрызём!»
Муха попятилась и улетела в страхе.
– Ой, звери! – прошептала Аниска. – А что, если бы они большие были? Ну, если бы с корову? Вот-то страшны были бы! Ух, и страшны!..
– Страшней медведя были бы, – согласился отец.
К полудню, когда густой зной начал проливаться на лесные полянки, отец и Аниска дошли до ручья. Они уселись на бережку. Отец достал из кармана большой ломоть хлеба с солью, завёрнутый в газету, посмотрел вокруг:
– Кто хлеба хочет? Ну-ка?
– Ты кому – птицам? – засмеялась Аниска.
– Всем, кто попросит, – улыбнулся отец.
Он отломил половину ломтя Аниске. А от своей половины отщипнул мякиш и покрошил на сырую песчаную отмель.
– Может, какие пичужки съедят…
Аниска съела хлеб, запила водой из ручья.
Хорошо! Хорошо жить!.. Речка журчит. Таволгой пахнет. Отец сидит на бугорке, покуривает…
Аниска запела. Голос у неё был низкий и неверный. Если бы девчонки услышали, сейчас же начали бы смеяться. А если отец слышит – ничего. Он смеяться не будет.
В голубой вышине, играя солнечными огоньками, чуть-чуть трепетали тревожные листья осины. Аниска посмотрела на них и вдруг замолкла. Как жалко, что Светланы сейчас нет здесь. Сидели бы у ручейка, лежали бы на траве…
– Папаня, а где эти ронжи водятся? – сдвинув брови, спросила она. – Ведь ты правду сказал, что у нас эти птицы живут? С красными крыльями, а?
– Правду, – ответил отец, – а для чего же человеку неправду говорить?
– А как её найти? Вот я хожу, хожу, всё хочу эту ронжу увидеть…
– Красивая птица, – сказал отец. – Она, где сыро да глухо, от людей подальше своё гнездо вьёт.
– А поймать её можно?
– Нет. Поймать нельзя. Не поддастся. Да и на что её ловить? Пусть в лесу живёт. В неволе она жить не может. Умирает. Тоскует шибко.
– Мне нужно поймать ронжу.
Отец поглядел на Аниску:
– Это на что же тебе?
Аниска опустила глаза.
– Мне Светлане подарить надо. Это я не так тебе тогда сказала. Светлана хорошая. И зубки у неё хорошенькие…
– А говорила, не нужен тебе никто, а? – усмехнулся отец.
– Светлана нужна мне… – еле слышно прошептала Аниска. – Прямо знаешь как… До смерти!
– Эх, Аниска! – удивился отец. – Так чего ж ты? Сходи да помирись с ней. Вот давай лисичек наберём, ну и снесёшь ей гостинец. Ладно?
* * *Вечером Танюшка прибежала к Кате.
– Знаешь, а Косуля всё-таки чудная. Лисичек принесла – целый фартук – и все отдала Тумановым! Вот хочется ей со Светланой дружиться, вот хочется, и всё. И что пристала?
– А Светлана что?
– А Светлана смеётся. Говорит: «То игрушки мои все покидала, а то как собачонка за мной бегает». Говорит: «Я и в Москве всем буду рассказывать…»
Катя сказала задумчиво:
– А когда Аниска за неё капусту полола, что ж она тогда не смеялась?..
Хоть и ленивая у Кати была душа, но тут и она не смолчала.
9. Аниска уходит из дому
Давно перестали петь соловьи, и кукушка в лесу примолкла. Наступил богатый июль месяц, с жаркими днями, с ясными зорями, с лесной земляникой и красной смородиной…
На лугах созрели травы. Начался покос. Тётка Прасковья опять позвала ребятишек:
– На Дмитров луг сено ворошить!
Аниска схватилась за грабли, но мать сказала:
– Подожди, подожди. На луг тебе идти не придётся.
Аниска нахмурилась:
– Лиза пойдёт, да?
– Лиза с Николькой будет.
