Андрей Жвалевский - Правдивая история Деда Мороза
И еще нужно было, чтоб ребенок четко представлял, чего хочет. Потому что иногда к нему в голову врывался непонятный поток сознания — что-то яркое, взрывающееся и крутящееся или, наоборот, что-то спокойное и плавное. Вот и пойми, что эти детки имеют в виду!
Сложнее всего было с совсем маленькими. Думали они быстро и отрывисто — нипочем не успеешь запомнить, да еще и вопросы всякие задавали.
Один карапуз сразу спросил, не успел Сергей Иванович к нему обратиться:
— Ты кто?
Няня возмущенно дернула мальчика за воротник, но тот даже не моргнул, ждал ответа.
— Я? Я — Сергей Иванович Морозов.
Это было слишком длинно для требовательного мальчика, поэтому тот сократил:
— Вот что, Дед Мороз, мне нужна конфета. Во-о-о-от такая!
Размаха ручонок не хватило, чтобы показать размер конфеты, и мальчик тянул «О-о-о», пока воздух не кончился. Потом судорожно вздохнул и протянул еще немного. Сергей Иванович погладил его по голове и сразу увидел, какая конфета большая и вкусная, в какой яркой обертке и как долго ее можно сосать.
— Договорились, — сказал «Дед Мороз».
Карапуз кивнул и двинулся по своим делам.
— Павлик, — растерянно сказала няня, — а спасибо сказать… дедушке?
Но мальчик уже увидел невдалеке чьи-то санки, направлялся к ним и не обращал ни на что другое никакого внимания. Няня виновато улыбнулась и бросилась за карапузом.
— А ты и правда, как дедушка, — улыбнулась Маша.
Сергей Иванович аккуратно потрогал свое лицо. Борода, усы, морщины…
— Ничего, — сказал он, — зато ты на бабушку не похожа.
* * *После прогулки супруги пришли домой основательно подмерзшие. Маша тут же кинулась ставить самовар и накрывать на стол.
Как бы она ни хорохорилась, каждый раз, когда она видела, как расцветает ее муж, окруженный детьми, у нее начинало противно щемить сердце.
Так грустно было возвращаться в пустую и тихую квартиру!
Но в тот вечер все шло не так, как обычно. Квартира очень быстро перестала быть пустой и тихой. В ней появился гость.
— Приятный вечер, — сказал он, выскакивая на освещенную часть стола. — Докладываю: Мишка, даром что отличник, втихаря залез под елку, гармонику губную нашел и солдатиков тоже. Остальное по весне будет.
Маша ойкнула. Сергей Иванович покосился на бутылку кагора — он только что отхлебнул глоточек, чтоб согреться, но от такого количества чертики не мерещатся.
— Не узнал, значит, — горько произнес маленький, — сам придумал, а сам не узнал. А я, между прочим, к тебе еще в прошлом году приходил!
Сергея Ивановича осенило.
— Птёрк, что ли?
— Ну не охля же! — маленький, но гордый птёрк прищелкнул хвостиком.
— Так они на самом деле есть? — Маша уже не знала, пугаться ей или смеяться.
Она потянулась к птёрку пальцем, но тот предупредил:
— Но-но! Без рук! Мы, птёрки, народ гордый.
Маша не стала настаивать. В конце концов, птёрк был совсем махонький, с ее палец ростом.
— Да, чуть не забыл, — птёрк всплеснул лапками, и в воздух взлетела яркая звездочка.
Она зависла под потолком, а потом, мерцая и постепенно угасая, начала медленно падать. И в конце концов тихо растаяла в воздухе.
— Что это? — Маша завороженно проводила звездочку глазами.
— Это… — птёрк задумался, почесал лапкой затылок, — это что-то типа «спасибо». Значит, подарок получен, ребенок счастлив… Ну примерно так… А что это у вас? Рыбка? А это что? Хлебушек? А это?
Птёрк запрыгнул на бутылку кагора и залез туда с головой, почти свалился внутрь.
Вылез через секунду, непрерывно чихая и лихорадочно протирая глаза.
— Вот ведь гадость-то какая… Да что ж вы эту отраву на столе держите, еще отхлебнет кто? А водичка есть?
— Водичка есть.
Маша убежала и вернулась с кувшином воды. Птёрк заглянул туда и пригорюнился еще больше.
— Вот ведь… Водичка…
— Что, холодная? Невкусная? — занервничала хозяйка.
— Да не знаю я! Мы ж, птёрки, не пьем. И не едим.
Заметив изумленные взгляды Маши и Сергея Ивановича, птёрк насупился:
— Ну что смотрите? Просто хотел разговор поддержать.
Следующие пару минут люди рассматривали птёрка, который хвостом выписывал узоры на поверхности киселя. Надо сказать, что птёрка это наблюдение за ним абсолютно не смущало, он самозабвенно рисовал, благо узоры мгновенно исчезали.
Так, наверное, могло бы продолжаться долго, но тут с другой стороны стола раздалось робкое покашливание.
— Добрый вечер! Выпускаю!
Красивая алая звездочка взмыла над столом и погасла, чуть-чуть не долетев до тарелки.
Первым среагировал птёрк.
— Красивая! Сильно радовалась?
— Кричала так, что уши заложило! Я, говорит, о такой кукле всю жизнь мечтала… Подумаешь, той жизни пять лет, а крику-то крику…
— Ты — охля? — осторожно спросила Маша.
— Ну не птёрк же! — вместе ответили маленькие гости, обменявшись многозначительными взглядами.
— А вы теперь будете с нами жить? — спросила Маша.
— Зачем? Мы немного наших подождем, а потом домой, отдыхать.
— А много еще ваших придет? — наконец-то подал голос Сергей Иванович.
— Да откуда ж много? Сколько заказов было, столько нас и придет. Штук шесть еще или восемь.
— Скажите, а вы подарки детям разносите, да?
Птёрк страдальчески закатил глаза, явно нелестно думая о людях, а охля уселась на стол, свесила ножки и, обращаясь к Маше, но смотря на птёрка, начала рассказывать:
— Что ты глаза закатываешь? Ну не знают еще, не понимают… Что ж теперь, пропадать людям? Слушай, я тебе все расскажу. Если вот он — (кивок в сторону Сергея Ивановича) — принимает заказ на подарок, то мы, птёрки и охли, должны его доставить и положить под елку. Кроме тех, что вы сами разносите, конечно. А когда мы подарок принесли, взамен появляется звездочка. Ее мы и приносим вам, чтоб показать, что все исполнено. Сколько подарков, столько звездочек. Потом мы отдыхаем, а через год вернемся. Вы в следующем году побольше заказов соберите, а то устали мы без работы.
— Здорово! — звонко объявили о своем появлении еще два птёрка. — Лови!
Никто, конечно, ничего изловить не успел, да и не пытался. Две одинаковые звездочки синхронно взмыли к потолку и одновременно растаяли на пути вниз.
— Красиво, — восхитились новые птёрки. — Ну, чего смотрите?! Радуйтесь давайте!
Но Маша еще не перестала удивляться и спросила:
— А почему вас двое?
— Так мы к близнецам ходили, — ответили птёрки так слаженно, как будто один человек говорил двумя ртами.
— К каким близнецам? — не понял Сергей Иванович. — У меня нет никаких знакомых близнецов.
— Зато незнакомые есть. Ты в сквере одного по голове погладил, а он и себе, и брату нажелал. Ну что, — двойняшки повернулись к первому птёрку, — как угощение?
— Нормально, — ответил тот, — только в ту бутылку не лезьте, потравитесь.
— Ух ты! — обрадовались два птёрка и тут же полезли в бутылку.
К концу застолья компания заметно увеличилась. Сергею Ивановичу предъявили не шесть, и не восемь, а целых десять разноцветных звездочек. Семь из них притащили птёрки, а три — охли.
Маша, наученная опытом и ворчанием первого птёрка, встречала каждого гостя правильно: охами и ахами по поводу принесенных звездочек. Попутно она выяснила, что птёрки носят подарки мальчикам, а охли — девочкам, хотя это неважно, можно и поменяться. А в промежутках Маше приходилось спасать птёрков, которые все, как один, норовили искупаться в кагоре.
Сергей Иванович сидел, улыбался в бороду и вел степенную беседу с первым птёрком. Тот чувствовал себя главным и покрикивал на остальных. Остальные не обижались, но и не слушались, развлекались кто как мог. Например, хозяйственные охли стали убирать со стола. Правда, они норовили убрать в первую очередь те тарелки, из которых еще ели хозяева, так что Маше пришлось придумать для охлей другое занятие — протирать вымытые чашки. Охли втроем навалились на одну чашку, не поделили ее, грохнули об пол, разбили, пытаясь подмести осколки, запутались в венике…
— Стоп-стоп-стоп! — сказала Маша, и гости испуганно замерли. — Не надо мне больше помогать! Я сама справлюсь.
— А вы и подарки так доставляете, — осведомился Сергей Иванович, — с таким кавардаком?
— Не-е-е, — сказал кто-то из птёрков, — там мы на работе. А тут, у своих, и отдохнуть можно.
— Кстати, — заявил Главный Птёрк, — отдохнули? Пора и хозяевам отдохнуть дать! Счастливо отпраздновать!
На сей раз его почему-то послушались, да так быстро, что Сергей Иванович с женой и моргнуть не успели. Только что по дому носился десяток неугомонных коротышек — ан и нет никого.
