Три куля черных сухарей - Михаил Макарович Колосов
— Люди добрые, православные христиане, ратуйте! Ратуйте! Пришел анчихрист храмы божии рушить, свету конец… Поглядите — солнце почернело…
И все мигом отвернулись от креста, стали смотреть на солнце. Васька тоже взглянул на солнце — яркое, оно ослепило ему глаза, вышибло слезы, и перед глазами замельтешили синие круги, будто и в самом деле солнце потемнело.
А старуха не унималась, кричала. Ей стали помогать другие, и через минуту уже стоял над площадью сплошной бабий, надрывающий душу вой — обреченно-жуткий, безысходный, будто и впрямь пришел свету конец.
Вой все нарастал, и где-то на самой жуткой вершине его старухи ринулись к ограде. Но в этот момент крест снова качнулся и накренился еще больше. Старухи на минуту остановились, стали креститься, а крест тем временем рухнул и полетел, кувыркаясь, вниз.
Бабий вой с новой силой взметнулся над площадью.
Крест упал на землю торчком и, застряв в ней основанием, какое-то время постоял, словно дал людям напоследок полюбоваться собой, и только потом медленно повалился плашмя на траву. Тяжелый, большой, сияющий, он ударился глухо о землю и замер. Как человек, лежал он навзничь, раскинув руки…
Отворилась тяжелая железная дверь в церковь, и народ как по команде ринулся в нее. Никита и Васька, повинуясь воле толпы, тоже оказались в церкви. Здесь уже царил полный разгром: всюду валялись толстые книги, разбитые иконы, весь иконостас изломанной грудой лежал на полу. Васька не знал, зачем он здесь и что делать, поднял книгу, полистал — церковная вязь непонятная, а обложка крепкая — кожаная. «Вот бы в такой тетради носить — никогда бы не обтрепались». И, не долго думая, он начал выдирать из переплета листы. Выдирались они с трудом, будто это и не бумага вовсе, а какая-то крепкая материя. Смотрит: Никита тоже шматует какую-то книгу — освобождает такой же переплет. Другие берут книги целиком, прячут воровато под полы и торопливо убегают. Освободил Васька одну обложку, увидел другую — жадность одолела, начал потрошить другую. Выпотрошил, пошел бродить по церкви. Увидел золоченую головку ангела, поднял. Грустными глазами смотрел на него кудрявый мальчик. Понравилась Ваське фигурка, хочется взять ее с собой, да не знает, как быть — можно ли? Оглянулся туда-сюда и сунул ангелочка под рубаху, затолкал подальше, под мышку, и быстрее к выходу, чтобы никто не отнял. Даже Никиту не стал ни искать, ни ждать, побежал домой.
Показал матери сначала обложки, та спросила:
— Откуда такие политурки? С каких-то священных книг, похоже… А?
— Из церкви. — И он рассказал, как зорили храм.
Мать перекрестилась.
— И ты там был?
— Да…
Она вертела обложки, что-то думала.
— Ну и принес бы целиком книжку, почитали б… Жития святых — интересная книжка. — Потом она взяла головку ангела, полюбовалась им, стерла с него пыль и поставила на стол. — Красивый…
Подошли вербованные — Разумовский и Аркадий.
— Значит, разрушили?.. — сказал Разумовский и тоже долго любовался головкой ангела. — А ведь это произведение искусства, хотя и культовое…
— Жалеешь? — спросил Аркадий. — «Всему есть начало и есть конец…» — напомнил он Разумовскому его слова.
— Да… — печально проговорил тот.
— А скажи, Разумовский, вещам и природе в целом безразлично, как они гибнут — то ли от руки человека, то ли от стихии какой?
— Конечно, безразлично… — сказал Разумовский и посмотрел на Аркадия в упор. — Но человек-то не должен быть к этому безразличным. Вот в чем штука, молодой философ!
Не понял Васька мудреной мысли вербованных, взял головку ангела, стал рассматривать. И только теперь увидел, что она выточена из дерева, — на изломе шеи все это ему ясно открылось: ребристое дерево, покрытое слоем какой-то крепкой серой глины, похожей на цемент, и все это покрыто гладким блестящим золотом. Огорчился Васька, будто надули его: он-то думал, что головка вся целиком отлита из золота. «Вот попы, и тут не могут без обмана…»
А на другой день выяснилось, что Сантуй, спускаясь по веревке вниз, сорвался и разбился насмерть. Одурев от радости, что все страшное осталось позади, и представив, наверное, каким героем он стал теперь, уже на самой нижней части — на крыше пристроенного крылечка — Сантуй остановился и поднял руки вверх. Он решил, видимо, покуражиться над богомолками и начал ораторствовать:
— Граждане-гражданки, отступись безгрешные и пади ниц, которые грешили! К вам спускается ангел-архангел, телохранитель и повелитель!..
Сантуй плел свою речь из слов, которые слышал когда-то, без всякого смысла. Быстро исчерпав словесный запас, помахал руками и, встав на четвереньки, пополз задом с крыши. Повиснув на животе, он стал ловить веревку, чтобы по ней спуститься на землю. Веревка висела рядом, но Сантуй почему-то не мог до нее дотянуться. Попробовал зацепить ее ногой, словно кочергой, и тоже не смог. Тогда он схватился руками за водосточный желоб и хотел, видимо повиснув на руках, спрыгнуть на землю, тем более что она была совсем близко. Но железо оказалось старым, ржавым и хрупким, Сантуй сорвался и, к своему несчастью, ударился головой о каменную ступеньку. Своей смертью он дал в руки богомольцев большой козырь: они стали говорить, что это бог наказал антихриста.
Молодым же ребятам был лишний повод позубоскалить. Материн брат Гаврюшка сказал по этому поводу:
— Летел как ангел, а упал как черт!
А Васька об одном жалел: был там и не видел самого интересного и самого трагического, золотая головка ангела унесла его домой…
УБИЙСТВО
В том же году летом Ваське повезло как никогда: профсоюз выделил матери для него путевку в пионерский лагерь в Мариуполе.
Вернулся Васька оттуда распираемый впечатлениями. А они начали наполнять его с самого начала пути. Первой диковиной для него было, что ехали они в лагерь одни, специальным поездом, — все родители остались на вокзале. И Васька тоже ехал «один», без матери.
Всю дорогу стоял он, прильнув к окну, — лучшего развлечения, чем смотреть на мир из окна идущего поезда, Васька себе не представлял. Но вершиной радости и счастья его в тот день был момент, когда он вдруг увидел море. Он сразу не сообразил, что это такое: темно-серое, гладкое, оно простерлось во всю ширь горизонта и уходило вдаль без конца и края. Неожиданно из-за туч выглянуло солнышко, море заискрилось, и только теперь Васька догадался: «Так это ж море! Вот оно какое — море!» И он закричал:
— Море!.. Море!..
Все повскакали с мест, стали смотреть в окна и повторяли:
— Море! Море! Приехали!
Море!.. Васька
