Елена Ильина - Это моя школа
Девочки оглянулись и увидели гипсовые фигуры пионера и пионерки, стоящие у подъезда одноэтажного особняка.
— Ну, теперь не пугайтесь, — сказал Алик, — я сверну в переулок, и мы так помчимся, что только держись!
— Осторожнее, Алик, — сказала Анна Сергеевна озабоченно.
— Не бойтесь, тетя Аня. Там никаких ухабов нет. А если даже и выверну, — прибавил он усмехаясь, — так в снегу мягко!
Он лукаво посмотрел на девочек и опять взмахнул вожжами. Девочки невольно ухватились друг за дружку, и все разом подпрыгнули на повороте. Теперь перед ними открылась неширокая улица с высокими сугробами. Деревянные дома с белыми пышными шапками на крышах казались какими-то особенно уютными. Поднимаясь над кирпичными трубами, вился штопором, совсем как на детских рисунках, легкий дымок. Из-за заборов деревья протягивали свои ветви, отяжелевшие от снега.
— Ой, как тут хорошо! — задумчиво сказала Нина Зеленова.
— И как тихо, — добавила Лена. — Совсем народу нет. Только вон там впереди какой-то лыжник бежит.
— Да это же Маша, — сказал Алик. — Она раза три дорогу срезала, вот и обогнала нас. Ну, ничего, теперь мы ей покажем!
Он прикрикнул на Грачика, и тот послушно побежал еще быстрее. Замелькали заборы, дома, и вот уже розвальни поравнялись с лыжницей, бегущей по дороге ровным, широким шагом.
— Подсадить, Машук? — крикнул Алик, слегка привстав с места.
— Езжай, езжай, гостей заморозишь! — ответила на бегу Маша.
И розвальни пронеслись мимо. Еще поворот, спуск с одной горки, подъем на другую — и опять длинная улица, вся белая от снега.
— Мне кажется, я могла бы ехать так целый год, — мечтательно проговорила Катя. — До того хорошо!..
— Приехали! — сказал Алик и, натянув вожжи, остановил Грачика.
Расчищенная дорожка вела между снежными сугробами к самому крыльцу двухэтажного бревенчатого дома. Не успела Анна Сергеевна позвонить, как дверь открылась. Должно быть, кто-то уже заметил гостей из окна. Навстречу приезжим так и пахну́ло домашним теплом.
В гостях
— Здравствуйте, здравствуйте! — послышались отовсюду оживленные голоса. — Проходите сюда. Раздевайтесь. Небось замерзли?
После яркого зимнего дня и ослепительного снега в коридоре казалось темновато, и трудно было разобрать, кто это говорит.
Катя всмотрелась и увидела полную пожилую женщину в темно-красном вязаном жакете, а за ней много ребят — и девочек и мальчиков, сбежавшихся со всех сторон.
— Ну вот мы, Валентина Егоровна, и нагрянули к вам, — говорила Анна Сергеевна, пожимая руку женщине в вязаном жакете. — Девочки, познакомьтесь, это — директор детского дома, мама всех шестидесяти ребят.
Валентина Егоровна внимательно посмотрела на каждую из девочек:
— Ну, как доехали? Наш ямщичок, надеюсь, вас не вывернул? Обязательно хотел сам за вами поехать.
— Алик? — переспросила Анна Сергеевна. — Нет, он довез нас великолепно. Я и не знала, что он так хорошо умеет управляться с лошадью.
— О, мальчики у нас тут все такие лошадники, — сказала Валентина Егоровна. — Грачику от них прямо покоя нет. То его моют, то чистят, то прогуливают.
— Ох, я бы тоже его и кормила и прогуливала, если бы тут жила, — сказала Ира Ладыгина вполголоса.
— Да, тебе только доверь лошадь, — еще тише проговорила Настя. — Ты и лошадь куда-нибудь заведешь и сама пропадешь.
— Что вы там шушукаетесь, девочки? — спросила Анна Сергеевна. — Раздевайтесь скорее.
— Да-да, — подхватила Валентина Егоровна. — Раздевайтесь и заходите в комнаты. А вы, хозяйки, ведите гостей в столовую. Они, верно, проголодались в дороге.
Столовая была невысокая, но просторная комната в первом этаже. Несколько столиков было празднично накрыто белыми подкрахмаленными скатертями.
С мороза здесь казалось особенно тепло. Все вокруг выглядело как-то по-домашнему: и вышитые занавески на окнах и чайные чашки в буфете — красные, с белыми горошинами. В белой кафельной печке потрескивали и щелкали дрова. Катя заглянула в дырочки железной дверцы. Там все гудело, бушевало — дверца так и подскакивала.
Уже переодетая, в синем шерстяном платье с белым отложным воротничком, раскрасневшаяся с мороза, Маша Дмитриева серьезно и в то же время весело отдавала распоряжения:
— Люда, ставь тарелки! Шура, неси ложки и вилки! Тося, тащи миску с супом! Галя, давай сюда пирожки!..
Катя поняла, что Маша за старшую в этой большой семье. Ребята слушались ее с полуслова. Девочки несколько раз подбегали к ней и что-то спрашивали шепотом.
Маша отвечала деловито, чуть шевеля своими темными тоненькими бровями, и вела себя совсем как большая. И только по тому, как быстро, слегка подпрыгивая на бегу, носилась она по столовой и коридору, было заметно, что она ненамного старше своих подруг.
Сдвинув два столика и оправив на них скатерти, Маша усадила гостей и озабоченно проверила, есть ли у всех ножи, вилки и ложки.
В это время несколько пар ног дружно затопало по коридору. Дверь открылась, и на пороге показалось несколько девочек и мальчиков. Впереди всех стояла какая-то очень тоненькая и довольно высокая белокурая девочка с мягкими светлыми волосами, легкими, как пух одуванчика. Она держала за руку маленькую круглощекую девчурку лет семи, должно быть, первоклассницу. Девчурка была в сарафанчике и с большим розовым бантом на голове.
— Вы чего? — спросила Маша.
— Мы так… — сказала белокурая.
— Так, — басом повторила девочка с бантом.
— Ну, если «так», — сказала Маша улыбаясь, — подождите, пока мы пообедаем. Вы небось сыты, а мы еще не ели.
Вся компания разом повернулась и, точно ее ветром сдуло, исчезла в коридоре.
— Постойте! — закричала им вслед Маша. — Люда, пошли сюда Алика! Он еще тоже не обедал.
— Тарас! Тарас Бульба! — дружно закричали ребята в коридоре. — Обеда-ать иди!
— Кого это они зовут? — удивилась Валя Ёлкина.
— Алика.
— А почему же он Тарас Бульба?
— Потому что — Тарасов.
Алик не заставил себя ждать. Он вошел в комнату и, придержав дверь, пропустил в столовую одну за другой трех девочек. Первая из них осторожно несла большую миску с супом, а две другие — по блюду с пирожками.
— Ой, сколько пирожков! — обрадовалась Ира. — С чем это?
— Для тебя с перцем, — язвительно ответила Стелла. — Ты других не заслужила.
Ира бросила на Стеллу сердитый взгляд и скорчила такую гримасу, словно она и в самом деле отведала перца.
— С мясом, с рисом и с капустой, — приветливо ответила Ире одна из девочек, как будто она даже и не слышала, что сказала Стелла. — Вот эти длинненькие — с рисом, кругленькие — с капустой, остальные — с мясом.
— Ну, принимайтесь за дело, — сказала Маша. — Тося, разливай суп. Алик, что же ты стоишь? Садись. Вот для тебя место.
— У вас тесно, — застенчиво и даже как будто испуганно сказал Алик. — Я лучше вон там сяду, в уголку.
— Что тебе отдельно подавать?
— Я сам возьму.
Он подошел к столу, взял обеими руками тарелку супу, а потом вернулся и выбрал себе три пирожка разных сортов.
Пока Тося разливала по тарелкам суп, Валя Ёлкина успела разломить пополам и попробовать два пирожка.
— Ой, — сказала она, — как странно! У меня пирожки перепутались: вот длинненький, а вот круглый, и оба с рисом.
— А у меня все три с капустой, — негромко сказал Алик со своего места.
— Не может быть! — возмутилась девочка, которая принесла пирожки. — Покажи.
— Я их уже съел, — спокойно ответил Алик.
— Ну, значит, выдумываешь.
Валя смутилась и покраснела.
— Все равно, — сказала она, — и с рисом очень вкусно!
— Нет, ты теперь вот этот возьми, — посоветовала Маша. — Этот уж наверно с мясом.
Все с интересом повернулись к Вале. Валя надкусила пирожок и сказала виновато:
— Опять с рисом…
Тут всем стало очень весело. Девочки начали разламывать пирожки и наперебой объявлять во всеуслышание:
— У меня — с капустой!
— У меня — с мясом!
— У меня — тоже с капустой!
— Как интересно! — сказала Катя. — Будто загадки разгадываешь. Девочки, отгадайте, какой у меня?
Загадывая и отгадывая, девочки очистили все блюдо и уже нехотя ели второе.
Алик кончил обедать раньше всех. Он подошел к печке, помешал угли и принялся разбивать кочергой черную, еще совсем крепкую головню.
Никто не заметил, как рядом с ним очутилась Ира.
— Дай я помешаю! — сказала она тихонько и, взяв кочергу, изо всех сил ударила по головне.
Головня подскочила, как живая, и вывалилась из печки прямо на пол. В комнате едко запахло дымом. Но тут Алик быстро наклонился, схватил головню и швырнул ее обратно в печь.
Должно быть, он немного обжегся. Щеки у него сразу покраснели, и он невольно замахал пальцами.
