Иосиф Ликстанов - Первое имя
Девичий голос строго спросил:
— Кто бродит по путям?
— Те, кто имеют право спросить тебя, Наталья Григорьевна: почему ты здесь хозяйничаешь?
Наталья сразу узнала густой голос Борисова.
— Ой, Юрий Самсонович, какой туман! Я боялась, чтобы в тумане не случилось беды… Потом мы передвинули машины, чтобы работа шла на коротких рукоятях. Состав грузим в хорошее время.
— Узнаю дочь Пестова! — Колмогоров осветил фонариком лицо девушки. — Все благополучно?
— Все… Только я в глине утопила обе калоши.
— Придется тебе по этому поводу объясняться с Марией Петровной, — сказал Юрий Самсонович. — Попадет тебе от мамаши за все, Наташка!
Наталья заслонилась рукой:
— Совсем вы меня ослепили вашим фонариком… Сейчас отправим состав на отвал. Сойдите с путей!
Горняки повиновались ей.
На борту траншеи
— Гена, Па-анька! — И свист.
— Вадька, Федя! — И свист еще более резкий.
— Ребята, мы не нашли Жени! Она не пришла на траншею.
— Федуня, я здесь!.. Меня нашли Гена и Паня!
Спасательные партии сошлись на пустыре.
— Ты что выдумала в карьер ночью бежать? — стал не очень строго выговаривать Федя сестренке. — Ты где была?
— В зону оползней забралась, вот где она была. Ее надо так проучить, чтобы совсем забыла дорогу на рудник! — И Паня рассказал все, что произошло на борту старой выработки.
— Это штука так штука! — пришел в восторг Вадик. — Даже мы с Паней еще ни разу не попали в оползень… Теперь ты, Женя, будешь самой знаменитой девочкой в Железногорске.
— Хорошо, я буду! — сразу согласилась Женя и лукаво спросила: — А ты еще будешь меня глиняной половчанкой называть?
— Никогда в жизни! — пообещал Вадик. — Ты теперь настоящая горнячка.
— Глупая, ты, глупая, что с тобой делать, говори? — сказал испуганный Федя.
— Ничего не надо, — вступился за девочку Гена. — Она уже все поняла и больше не будет… Ребята, а вы сказали Степану, что Женя пропала?
— И не подумали! — успокоил его Вадик. — Я спустился в траншею, спросил у Саши Мотовилова: «Вам кто-нибудь пирог приносил?» А он говорит: «Нет. Давай, если есть, да убирайся — ход в траншею для посторонних закрыт»… Пань, знаешь, Наташа уже давно в траншею, прибежала и помогла Степану работу в тумане наладить. Боевая!
— Значит, идет работа на траншее? — обрадовался Паня.
— Так идет, что держись!
Все еще оставаясь руководителем экспедиции, Гена составил такой план: всем отправиться к траншее, отдать пирог Степану, позвонить с разъезда Галине Алексеевне, чтобы она не волновалась, а потом двинуться домой.
Ветерок стал сильнее.
— Кончается туман, — сказал Паня, который шел рядом с Геной. — А тяжелый был этот брус, у меня до сих пор ноги дрожат… Ты, Гена, хорошо развернулся.
— Поровну сработали, — ответил Гена. — Ты, конечно, гораздо слабее меня, а мне не уступил! — И он обнял Паню за плечи — нежность, какую не позволял себе даже в отношении Феди.
— А чего ты на меня все время дулся? — спросил Паня, воспользовавшись этой минутой. — Мы давно помирились, а ты все время дулся. Почему?
— Обидно было… — коротко проговорил Гена и после долгого молчания заставил себя сказать все до конца: — Ну, понимаешь… я же считал тебя плохим человеком, а ты вдруг сделал все хорошо. Себя я считал настоящим человеком, а сделал все плохо. Смешно, правда?
— Еще как смешно! Я тоже так думал, только все наоборот: я хороший — ты плохой, — признался Паня.
— Да, было дело…
— Значит, можем вместе? — пошутил Паня, вспомнив разговор возле старой выработки.
Но Гена ответил совершенно серьезно:
— Определенно можем. Доказано!
Ветер все усиливался. Клубы тумана, редея, бежали над рудником, и со всех сторон засквозили, а потом разгорелись огня, а террасах первого карьера засверкали прожекторы работавших экскаваторов, лампы рудничного освещения, изумрудные и рубиновые огни автоблокировки. А на севере, вдоль Потеряйки, легла цепь алмазных звезд, освещавших высокую насыпь железной дороги. По насыпи шел кран-путеукладчик, держа на весу звено рельсов, как лестницу. В чистом, похолодевшем воздухе все звуки тоже стали чистыми, легко различимыми. Не затихая, шумели рудничные машины, спеша наверстать то, что было упущено в тумане.
На борту траншеи ребята снова разделились: Гена и Вадик пошли на разъезд звонить Галине Алексеевне, а Паня, Федя и Женя стали смотреть, как работают экскаваторы. Основную часть внимания Паня, конечно, отдал «Четырнадцатому», который, прильнув к груди забоя, схватился с горой и упорно теснил ее. И если бы Паня не знал совершенно точно, что за рычагом сидит ученик его отца, он сказал бы: «Это батька работает!» Ковш, загружая вагон, быстро шел восьмеркой, но быстрота скрадывалась плавностью движений, и порою казалось, что машинист «Четырнадцатого» работает не спеша. Это была обманчивая медлительность настоящего мастерства, которое не спешит, не мечется впопыхах, а делает все во-время и до конца.
— Ну как? — спросил Федя.
— Постой… — ответил Паня.
Из породы, которую черпал ковш экскаватора, выставился круглым боком большой валун. Он стал на пути машины, но Степан не поступился ради этой помехи ни одной рабочей секундой. Он взял ковш породы сначала справа от валуна, потом слева, так что камень почти весь обнажился, а затем, беря очередной ковш, чуть-чуть задел валун. Увлекая за собой породу, подняв тучу пыли, валун рухнул вниз и залег на подошве траншеи. «Эх, опять он на дороге!» — подумал Паня. А ковш уже вернулся в забой, и Паня даже не успел проследить, когда Степан щекой ковша толкнул валун. Но он сделал это, и громадный камень послушно откатился в сторону.
— Получайте футбольный мячик в три кубометра! — Паня обернулся к Феде: — Спрашиваешь, как Степан работает? На пять с плюсом!
— Высший класс! — подтвердил Гена, только что вернувшийся с разъезда с Вадиком. — Женя, надо домой: Галина Алексеевна боится, что ты простудишься.
— Ничего подобного! — наотрез отказалась Женя. — Я еще пирог Степуше не отдала. И я еще хочу посмотреть, как Степуша работает… Он работает очень, очень хорошо! Правда, Вадик?
— Будто сама не видишь! У Степана Яковлевича в нашей школе уже потно болельщиков. Раньше Самохины за Пестова старались, а теперь за Полукрюкова держатся.
— Разные есть болельщики, — сказал Гена. — Есть совсем пустые. Они свистят за тех, кто больше мячей накидал, а если лидер качнется, они сразу начинают за его противника болеть… Настоящие болельщики волнуются за того, кому трудно приходится, они хотят, чтобы он не раскис. Это благородно!
— Верно, — согласился с ним Федя.
Конечно, Вадик тут же вцепился в его слова, засуетился и нашумел:
— Значит, ты, Федька, уже не за Степана болеешь, а за Григория Васильевича, потому что он качнулся? Так я тебе и поверил! Ну говори, говори!.. Ага, попался, погорел!
Еще одно слово — и неизвестно, что сделал бы возмущенный этой глупистикой Паня, но все решил Федя.
— Перестань! Брось, Вадька! — сказал он. — Ты же на сборе был, ты Григория Васильевича слушал, а ничего не понял!
«Ничего, ничего не понял!» — подумал Паня и перестал прислушиваться к разговору друзей. Он смотрел на работающую машину и мог бы смотреть бесконечно. Давно ли Пестов пообещал, что машина Степана станет песни петь, и теперь она пела, такая ловкая, легкая в каждом движении, что потерялось ощущение ее величины. Много раз Паня слышал песню машины, любуясь высоким искусством батьки, и неизменно испытывал одно чувство: так и взвился бы, так и полетел бы! И не знал он, не предполагал даже, что может испытать то же самое, зная, что машиной управляет не батька, а его ученик и соперник.
О благородной дружбе мастеров, о чудесном росте человека пела машина.
И радостно отвечало ей сердце Пани. Да, так и взвился бы, так и полетел бы!..
«Четырнадцатый» положил ковш на землю и затих. Из корпуса вышел Степан и спрыгнул с гусеницы, а затем в двери появилась Наталья. Она хотела спрыгнуть вслед за ним, но Степан подхватил ее на руки.
Послышался голос Натальи:
— Сейчас же пусти! Что я тебе, кукла?
И голос Степана:
— Набегалась ты сегодня по мокрой глине…
Все же Наталья вырвалась и стала подниматься по лестнице, а Степан шел за нею.
— Степуша, я тебе пирога принесла! — подбежала к нему Женя.
— Что такое? — удивился великан. — Эге, да здесь вся компания!.. Что случилось? Зачем в карьер ночью явились, чертенята?
Конечно, мальчики тотчас же рассказали ему все, решительно все: о пионерском сборе, о просьбе Галины Алексеевны, о своей удачной экспедиции, причем так спешили, что даже не успели упомянуть об оползне. Да и зачем распространяться о том, что прошло и не повторится.
