Мария Грипе - Тайник теней
Разве не такие, как она, сами того не желая, способствуют тому, что в мире разразилась война? А что если именно на них, на тех, кто равнодушен и безответственен, на тех, кто ничего не желает видеть и слышать, лежит самая главная вина – потому что они всегда оказываются в большинстве?
В таком случае она, Каролина, просто опасна для общества! Она ведет себя так, как будто война ее не касается. Как будто никакой войны нет. И потому невольно оказывается среди тех, кто попустительствует злым силам. Вместо того чтобы быть с теми, кто с ними борется.
Сколько раз Каролина уже думала об этом – и все без толку. Все обычно заканчивается только бессмысленными упреками в свой адрес, ее грызет совесть и фантазия рисует страшные картины. И ничего больше. Она вскоре снова об этом забывает. И утешает себя тем, что театр может стать оружием мира не хуже любого другого. Но так ли это? Может, это лишь отговорка?
Вот! В газете как раз есть небольшая статья о театральной жизни. Каролина внимательно вчитывается в каждую строчку. Здесь даже имеется маленькая заметка о новых фильмах. Каролина жадно проглатывает и ее.
Затем складывает газету и, подойдя к журнальной стойке, возвращает ее на место.
И тут она замечает в окне фигуру Давида. Он идет быстрым шагом.
Однако с ним кто-то еще! Почему он пришел не один? Что это за штучки? Ведь Давид знает, что им предстоит серьезный разговор!
К тому же он не торопится войти. Каролина снова выглядывает в окно, но не видит Давида. Может, это был не он?
Нет, он! Вот он появляется в дверях и входит в кондитерскую. Один. Слава богу! Он подходит к столику Каролины и садится рядом. Но вид у него беспокойный. Движения резкие. Вначале он ничего не хочет заказывать. Утверждает, что торопится. Затем они все же заказывают по чашке горячего шоколада. И ничего больше.
Давид тревожно поглядывает в окно. На небе пасмурно. В воздухе висит изморось, в зале кондитерской темно, особенно в том углу, где сидят Давид с Каролиной. По календарю сейчас весна, но кажется, будто зима вот-вот вернется.
– Ну и чего же ты хочешь? – спрашивает Давид.
Он выглядит напряженным и нервным. Он так непохож на того бравого, немного бесшабашного красавца, каким был обычно.
– Что с тобой случилось, Давид? Ты так изменился, – говорит Каролина.
Он тут же начинает оправдываться:
– Да ничего не случилось. Не понимаю, о чем ты.
– Неужели?
– Извини, но если у тебя нет ничего важного, то я очень спешу.
– Давид…
– Что?
Он вынимает часы, чтобы посмотреть, который час. И делает это так, чтобы она обратила на них внимание.
Каролина замечает, что часы у Давида прикреплены к жилету изящной серебряной цепочкой с маленьким золотым брелоком. Цепочка, вероятно, куплена недавно. Как и брелок. Давид прячет брелок в руке так, чтобы Каролина не могла разглядеть, что на нем изображено. Как бы то ни было, раньше у Давида не было ни цепочки, ни брелока. Он носил часы в жилетном кармане, прикрепив к ним небольшое резиновое кольцо, чтобы они случайно не выскользнули.
Показал ли он часы Каролине для того, чтобы она заметила эти приобретения, или же просто хотел напомнить, что спешит? Или пытается таким образом показать свое безразличие? Возможно, всего понемножку. В таком случае это мерзко с его стороны. Разве он не понимает, что Каролина хочет ему добра?
– Давид, ты ведешь себя некрасиво! Разве ты не понимаешь?
Давид медленно вытаскивает часы, слушает их, но не отвечает.
– Напрасно стараешься, – продолжает Каролина. – Со мной это не пройдет. Ты это знаешь. Раз я решила поговорить с тобой всерьез, я это непременно сделаю. А твое дело – слушать, черт возьми!
– Вот как?
– Да, вот так!
Давид убирает часы и тщательно застегивает сюртук. Облокачивается на стол, но смотрит на скатерть. Не на Каролину.
– Что ты такой мрачный? Куда подевалось твое чувство юмора, Давид?
– У меня его никогда и не было.
– Как же, как же… Еще как было, мне ли об этом не знать. Но мне кажется, будто последнее время… даже не знаю, как сказать…
– Тогда не говори вовсе. Это самое лучшее, что ты можешь сделать. И для тебя самой, и для меня.
Давид тяжело вздыхает и обводит взглядом кондитерскую. За одним из столиков сидят две пожилые дамы, больше никого нет. Скоро кондитерская закроется. Давид постоянно поглядывает на входную дверь, словно собираясь сбежать.
– Давид, ты можешь меня выслушать? В семь они закрываются, а сейчас уже чуть больше половины седьмого. У нас не так много времени.
– Вовсе нет. Времени вполне достаточно. Но до семи я тут сидеть не собираюсь, даже и не думай!
– Я все равно не сдамся, Давид! Ты знаешь, я могу быть упрямой.
– Да уж, но я не представляю, куда ты клонишь.
– Не представляешь?
Давид бросает на Каролину быстрый взгляд и, запрокинув голову назад, разражается нервным смехом:
– Ты что, ревнуешь?
– Ревную? Да ты с ума сошел?
– Нет, но ведь ты должна была заметить, что с некоторых пор я перестал тебя обожать.
– Конечно, я заметила. Ну и что?
– Наверно, тебе скучно?
– Вовсе нет. Я чувствую облегчение, ведь пьеса давно доиграна до конца. И для тебя, и для меня. Удручает лишь, что ты не завел ничего нового в своем репертуаре.
– Что ты имеешь в виду?
В голосе Давида звучит обида.
На мгновение Каролина задумывается и отвечает не сразу, но Давид выжидающе смотрит на нее, повторяет вопрос, и тогда она выплескивает на него все, что думает, прямо и без обиняков. Что актером он стал никудышным не только в сравнении с собой, каким он был прежде, но и в сравнении с другими. Вместо самого лучшего студента он стал самым худшим. Почему? Должна же быть какая-то причина?
Давид, не отрываясь, смотрит на Каролину, не отвечает, на лице его застыла странная, ничего не выражающая маска.
– Тебе, похоже, больше не интересно то, чем ты занимаешься. Ты словно полностью утратил вдохновение. С тобой наверняка что-то случилось. Если бы только ты захотел рассказать мне обо всем, я постаралась бы тебе помочь. Ведь я же знаю, на что ты способен! В твоем таланте никто не сомневается. Ты из тех, кто на самом деле рожден быть актером. Но сейчас ты изо всех сил пытаешься доказать обратное. Ты мучаешь сам себя… по какой-то непонятной причине. Может, объяснишь, зачем?
Давид театральным жестом ударяет себя по лбу.
– Что я слышу?! Добрая самаритянка…
– Давид… я говорю серьезно.
– Я тоже. И эта роль не к лицу тебе, Каролина. К сожалению. Ты играешь ее отчаянно плохо. К тому же ты знаешь не хуже меня, что никто не может помочь мне, кроме меня самого. А я не хочу помогать себе. В этом-то все и дело. А теперь мне пора. Извини меня.
Давид встает. Но тут же садится снова. Каролина молча глядит на него. Ей нечего больше сказать. Самое худшее в том, что она вдруг поняла его. В чем-то они с Давидом похожи. Как бы Давид ни вел себя по отношению к ней, она не сердится на него, а лишь глубоко ему сочувствует.
Она улыбается ему, а он ей.
– Так или иначе, спасибо тебе, Каролина.
Она молча кивает.
В этот момент дверь открывается, и входит молодая женщина. Она останавливается и оглядывается, словно ища кого-то, бросает беглый взгляд в их сторону, а затем садится за столик рядом со входом. Раскрывает газету, которую просматривала Каролина, и прячет за ней свое лицо.
Это удивительно красивая женщина. Давид быстро взглянул на нее, когда она вошла, но больше не смотрит в ее сторону, а Каролина не может оторвать от женщины глаз. И причиной тому не только красота.
Отнюдь. Здесь что-то большее.
Едва она появилась, в воздухе повисла напряженность. Точь-в-точь как в театре, когда зрители заняли свои места и ждут, когда поднимется занавес и начнется спектакль. Или в кинотеатре перед тем, как погаснет свет. Каролина чувствует, что сердце в груди начинает бешено колотиться. Перед ней разыгрывается неизвестная пьеса!
– Что с тобой, Каролина?
Давид смотрит на нее. Он заметил в ее взгляде внимание и беспокойство.
– У тебя странный вид.
Каролина качает головой.
– Можешь сказать, что случилось? – снова спрашивает Давид.
– Нет, не могу. Здесь что-то вот-вот произойдет, я это чувствую, но… Нет, я не знаю.
Она встает.
– Ты говорил, что торопишься. Так что лучше мне уйти. До свидания!
Каролина поспешно направляется к двери, Давид идет следом. Молодая женщина сидит, погрузившись в чтение газеты, и не смотрит в их сторону.
Но на улице Давид останавливается. Каролина быстрым шагом идет дальше, а он некоторое время стоит, глядя ей вслед, – Каролина чувствует это спиной. Собираясь перейти улицу, она оборачивается, чтобы помахать ему. И тут замечает, что он прошмыгнул назад, в кондитерскую.
Что бы это означало? Ведь он так спешил!
В голове промелькнула идея остановиться и подождать, пока он снова выйдет. Но – не будет же она шпионить за Давидом! Не стоит так опускаться. Лучше пойти поскорее к Ингеборг, как она обещала. Каролина прибавляет шагу и больше не оглядывается.
