Даир Славкович - Красобор
Гости
Две легковушки подкатили к дому Жирмоновых, когда уже вечерело. Первым подъехал знакомый Алесику вишневый «Москвич», а вслед ему плавно подрулила светло-кофейная машина незнакомой марки. Михася не было: Ивану Акимовичу дом помогал строить. Алесику приказано было гулять во дворе, гостей караулить.
Захлопали дверки машин.
— Вот мы и дома! — громко объявил доктор Жирмонов.
— Папка-а! — Алесик увидел отца и побежал к нему.
Папа подхватил Алесика, подбросил вверх, поймал и поставил на землю.
— Здоровайся со всеми! — приказал он.
— Добрый день! Ой, добрый вечер! — Алесик только сейчас заметил, что рядом с отцом стоят и Цыбульский в своем синем берете, и немолодая женщина в бежевом костюме, и еще двое мужчин: один с седыми висками и пустым левым рукавом, второй — очень похожий на первого, но молодой, с такими же голубыми глазами, прямым носом и волевой складкой возле губ.
Папа пригладил Алесику волосы, легонько подтолкнул его вперед:
— Мой сын Алесь. Прошу любить и наказывать, если заслужит.
— С лица похож, остальное — увидим, — тихо произнес Жирмонов.
— О! Какой карош сын! — воскликнул с непривычным произношением седой однорукий мужчина. Алесик догадался, что он иностранец.
— Иди ко мне, мой маленький, — не успел Алесик опомниться, как полная женщина подхватила его, прижала к себе, начала гладить по голове. А в Алесиковой руке как-то сама-собой появилась шоколадка.
— Вы тетя Ксения? — еще не веря своей догадке, спросил он.
— Ксения, Ксения, мой хороший.
— А где это наш шелопай? Наверняка, у соседа сруб складывает. Вот непоседа! — с сердцем произнес доктор Жирмонов. И непонятно было: хвалит он сына или, наоборот, недоволен им.
— Михась-младший — не шелопай, — заступился Алесик. — Он к экзамену подготовился уже, толстую книжку прочел. Всю-всю прочел! Я только забыл, как она называется. А что помогает, то это по закону Жирмоновых так надо.
— По какому закону? — удивился Цыбульский.
— Да ну их! — махнул рукою доктор. — Пошли в дом.
Гости не спеша направились в дом. Веселыми голосами и топотом заполнили коридор, прихожую.
— Ну и удружил мне Михась-старший! — все вздыхала тетя Ксения. — Привез полный дом гостей, а по углам, куда ни глянь, беспорядки.
И все что-то убирала с кресел, с комода, поправляла шторы на окнах, суетилась.
— Брось, Ксения, — взял ее за руку Жирмонов. — Присядь-ка лучше.
Тетя Ксения как-то бессильно опустилась в кресло.
— Тетя Ксения, а вы тогда, во время войны, какой были? — спросил, подойдя к ней, Алесик.
— Была я худенькой девочкой, которая очень боялась майских жуков. А твой папа однажды мне этих жуков целую горсть за ворот напустил. И я визжала от ужаса. Когда они ползали по спине и царапались.
— И про жуков не забыла? — удивился отец Алесика. — Ну и память у тебя, Ксенька!
В дом вошел Михась-младший.
— А-а, вот и он! — оживился доктор Жирмонов. — Меньший мой. Старший на Дальнем Востоке, служит. Этот — моя хозяйка, помощник, а еще студент. Михась, ты молодчина, с заданием справился, кажется, присмотрел малого.
— Нашего гостя, отец, зовут Алесем.
Все засмеялись, а доктор Жирмонов склонил голову перед Алесиком:
— Виноват, виноват. Больше не буду малым звать… Михась, поставь чайник на плиту. Покуда закипит, я в больницу съезжу.
— Я привыкла уже, что он там днюет и ночует, — вздохнула тетя Ксения.
Жирмонов вышел. Тетя Ксения и Михась начали управляться на кухне. Дядя Андрей им помогал.
Алесик нашел минутку и спросил у отца:
— Папка, а те двое — кто они?
— Немцы. Старшего, который без руки, зовут Курт Пильцер. Помоложе — его сын Отто.
— Тот самый Курт Пильцер? — чуть не запрыгал от радости Алесик. — Немец — советский партизан?
— Партизан, партизан. Тебе-то откуда известно? Да потише ты, Алесик! На нас уже смотрят…
Алесик покраснел, опустил голову. Седой, с мужественным лицом мужчина с пустым рукавом усмехнулся, подбодрил Алесика:
— Карош парень!
— Сын партизана! — улыбнулся отец и подмигнул Отто. Тот подошел к Алексику, протянул руку:
— Будем знакомы. Меня зовут Отто. Может, пройдем в сад?
Так и сделали. Со двора в сад — небольшая калитка, от которой тропинка вела к старым яблоням. В конце сада Алесик увидел уже знакомые ему две высокие груши, вишни.
— Сюда пойдем, к красной смородине, — потащил за рукав Отто Алесик.
— Она уже должна быть спелой, приятно кисловатой, — согласился Отто.
— Отто, а ты очень хорошо говоришь по-нашему.
— Я учился в Советском Союзе.
— Про Курта Пильцера мне уже рассказывали, а про тебя нет.
— Это потому, что во время войны меня, как и тебя, еще на свете не было.
Алесик сорвал гроздь, усыпанную прозрачными розовыми ягодами, поднял к глазам. Прижмурился и посмотрел через гроздь на заходящее солнце, которое ярко-багровым шаром опускалось за липы.
Принялись за кисловато-сладкую нежную смородину.
— Отто, — вдруг спросил Алесик, — а что теперь немцы делают?
— Как живут граждане ГДР? Так я тебя понял?
— Ага.
— Они делают отличные машины и аппаратуру, выращивают хлеб, строят мирную и радостную жизнь. И, конечно, охраняют ее.
— А ты?
— Я… военный.
— Мой папа тоже военный, хоть и одет в гражданский костюм. Но он так редко бывает дома, а всё в далеких поездках. Служба у него такая.
— Понимаю. — Отто вдруг вытянулся перед Алесиком и щелкнул каблуками. — Лейтенант пограничных войск Германской Демократической Республики Отто Пильцер!
— Мой папа майор… Ну, как тебе смородинка? Нравится?
— Чудесные ягоды! Я тебе, Алесь, значок красивый привез и еще автомат. Игрушечный. Так строчит! Пойдем к автомобилю — дам.
— Отто, а ты разве знал про меня?
— О, так! Конечно, знал. Отец твой рассказывал. Он бывал у нас дома, под Берлином. Зимою… Знаешь, наши старики не только вместе воевали, но и друзьями были. Спали в лесу рядом, спиною к спине, чтобы теплее было. Однажды, когда из окружения прорывались, на счастье и память, кто жив останется, один другому подарок сделали… Как это по-русски будет?.. Ну, обменялись вещами. У тебя есть бинокль? Твой отец говорил, что ты его бережешь.
— Так мой немецкий бинокль — это подарок Курта Пильцера? — перебил взволнованный Алесик. Мне папка ни слова…
— Твой отец — настоящий солдат. А солдаты народ не болтливый.
— Он только сказал: «Придет время, подрастешь, поедем в те места. Там и расскажу».
— Правильно. Как сказал, так и вышло.
— Отто, а фашисты снова могут появиться?
— Пока есть капитализм, всё может случиться. Но мы теперь крепко держимся за руки. И фашизм не пропустим!
…Чай пили на веранде, за круглым столом. Сели без доктора Жирмонова: его еще не было из больницы.
— А все-таки вы с Куртом молодцы, что отыскали спрятанное! — с удовольствием потер руки Цыбульский и посмотрел на Пильцера и Алесикового отца. — Сколько имен партизан, которые погибли, будут увековечены! А главное — бригада же наша теперь живая, хлопцы!
— Клянусь моей правой здоровой рука, что ты сказал правда! — воскликнул Курт Пильцер. — Нельзя, чтобы все — как это у вас говорят? — О, вспомнил, мохом поросло. Нельзя! Большая боль нельзя забывать.
— А помнишь, Курт, как мы здесь воевали? — Цыбульский задумчиво посмотрел вдаль. — Как трижды штурмовали эти самые Бородовичи?
— О, я всё отлично помню, Андрей! Особенно последний штурм. Пулеметы эсэсовцев — та-та-та! — прижали нас к земля, атаке капут, захлебнулась, в моя винтовка пулей приклад расщепило. А ты, Андрей, вскочил под огнем и орешь: «Хлопцы, вперьед! За мной!» Я и побежал с поломанной винтовка.
— Было, Курт, было… В этом штурме мы размели гарнизон Бородович, хоть и хлопцев наших полегло немало.
— А я себе новенький «шмайсер», автомат, добыл.
— Помнишь, Курт, как мы с тобою возле деревни Чикуны на колонну гитлеровцев наткнулись?
— О, майн готт! Мой бог! Мы чудом спаслись тогда.
— Помнишь, бросили фурманку и лататы по кустам? Добежали до леса и только там попадали на землю. Над головами нули тиу да тиу, а ты осмотрелся, что котелок твой автоматной очередью иссечен, и ужас как разозлился! Прямо беда.
— О, так! Это был отличный котьелок. Из него я всегда ел с большой аппетит!
— Ты и с миски потом неплохо хлебал.
— О! У меня был партизанский аппетит!
— А помнишь, как тогда возле Чикунов было? Я тебя за полу шинели хватаю, в лес тащу, кричу в ухо: «Ты куда?! Ошалел?! Нас двое, а их с полсотни!» А ты рвешься назад и орешь: «За такой котелок я всю полсотню…»
…Бывшие партизаны говорили и говорили за столом, вспоминали бои, походы, пережитое. И чай их остывал, а тетя Ксения уже не упрашивала попробовать прошлогоднего малинового варенья или свежего медку. Она тоже забыла про чай и давай вместе со всеми вспоминать.
