Марк Твен - Похождения Тома Соуэра
Онъ обулся, огрызаясь. Мэри собралась мигомъ, и всѣ трое дѣтей пошли въ воскресную школу, — мѣсто, ненавидимое Томомъ отъ всей души; а Сидъ и Мэри очень любили ее.
Занятія въ воскресной школѣ продолжались съ девяти до половины одиннадцатаго; затѣмъ слѣдовала церковная служба. Мэри и Сидъ оставались добровольно на проповѣдь; Томъ оставался тоже, но по причинамъ, независящимъ отъ него. Церковныя, необитыя ничѣмъ, скамьи съ высокими спинками могли вмѣщать до трехсотъ человѣкъ; самый храмъ былъ маленькое, простое зданьеце съ какою-то клѣтушкою надъ нимъ вмѣсто колокольни. При входѣ Томъ отсталъ на шагъ и спросилъ у одного товарища, одѣтаго по праздничному:
— Слушай, Билль, есть у тебя желтый билетикъ?
— Есть.
— За сколько отдашь?
— А что ты даешь?
— Кусокъ лакрицы и крючекъ на удочку.
— Покажи-ка.
Томъ показалъ. Товаръ былъ хорошъ и перешелъ изъ рукъ въ руки. Послѣ того Томъ обмѣнялъ пару бѣлыхъ «сплавокъ» на три красныхъ билетика, и отдалъ еще разную мелочь за пару синихъ. Онъ обобралъ такимъ образомъ многихъ подошедшихъ еще мальчиковъ, покупая билетики всякихъ цвѣтовъ въ продолженіи десяти или пятнадцати минутъ, послѣ чего вошелъ въ церковь съ цѣлою толпой чисто одѣтыхъ мальчиковъ и дѣвочекъ, добрался до своего мѣста и завелъ ссору съ первымъ попавшимся ему мальчикомъ. Учитель, пожилой, степенный человѣкъ, рознялъ ихъ, но лишь только повернулся къ нимъ спиной, Томъ дернулъ за волосы мальчика, сидѣвшаго на ближайшей передъ нимъ скамьѣ, представясь совершенно погруженнымъ въ свою книгу, когда тотъ обернулся; потомъ укололъ булавкой другого мальчика, чтобы услышать, какъ онъ вскрикнетъ:- «Ой!» и подвергся новому выговору отъ учителя. Вссь классъ Тома былъ на одинъ образецъ: неспокойные, шумливые, надоѣдливые ребята. Когда у нихъ спрашивали уроки, ни одинъ изъ нихъ не зналъ ни чего твердо; каждому приходилось подсказывать все время. Но, какъ никакъ, а все же они плелись и вознаграждались синими билетиками съ отпечатаннымъ на нихъ священнымъ текстомъ; каждый синій билетикъ выдавался за выученные два стиха, а десять синихъ билетиковъ равнялись одному красному и могли быть обмѣнены на него; десять красныхъ были опять равномѣрны одному желтому, а за десять желтыхъ выдавали ученику Библію въ очень простомъ переплетѣ (стоила она только сорокъ центовъ въ тѣ блаженныя времена). У многихъ-ли изъ моихъ читателей хватитъ способности и охоты выучить двѣ тысячи стиховъ, даже и Библію съ иллюстраціями Доре? И, однако же, Мэри получила двѣ Библіи такимъ образомъ, усердно трудясь два года, а одинъ мальчикъ нѣмецкаго происхожденія заработалъ себѣ даже четыре или пять. Онъ проговорилъ однажды три тысячи стиховъ безъ передышки, но такое умственное напряженіе оказалось слишкомъ сильнымъ и, съ этого самого дня онъ сталъ полуидіотомъ, что было большою потерею для школы, потому что во всѣхъ торжественныхъ случаяхъ, при публикѣ, вызывали этого мальчика и заставляли его, по выраженію Тома, «распускать хвостъ». Одни только старшіе ученики дорожили своими билетиками и корпѣли надъ своею скучною задачей съ цѣлью заполучить Библію, и потому выдача этой преміи была рѣдкимъ и достопамятнымъ событіемъ. Ученикъ, добившійся ея, такъ возвеличивался въ этотъ день, что сердца всѣхъ прочихъ загорались тутъ же живѣйшимъ соревнованіемъ, которое не потухало, зачастую, даже въ теченіе двухъ недѣль. Весьма вѣроятно, что духовный желудокъ Тома не алкалъ никогда въ дѣйствительности этой награды по существу, но несомнѣнно, что мальчикъ стремился всѣмъ существомъ своимъ къ той славѣ и блеску, которые она приносила съ собою.
Въ должное время суперинтендентъ взошелъ на каѳедру съ закрытымъ молитвенникомъ въ рукѣ и указательнымъ пальцемъ между листками. Онъ пригласилъ всѣхъ къ вниманію. Когда какой-нибудь суперинтендентъ произноситъ свою небольшую обычную проповѣдь въ воскресныхъ школахъ, то молитвенникъ у него въ рукѣ также неизбѣженъ, какъ листокъ съ нотами у солиста, поющаго на концертной эстрадѣ. Почему это неизбѣжно, — остается тайной, такъ какъ ни молитвенникъ, ни нотный листокъ вовсе не нужны исполнителямъ. Суперинтендентъ былъ худощавое созданье, лѣтъ тридцати пяти, съ рыжей бородкою и рыжими короткими волосами. На немъ былъ тугой стоячій воротникъ, верхній край котораго доставалъ ему почти до ушей, а острые концы загибались впередъ къ самому рту, что составляло родъ забора, черезъ который онъ могъ смотрѣть прямо впередъ, но принужденъ былъ поворачиваться всѣмъ тѣломъ, если приходилось взглянуть въ сторону. Подбородокъ его упирался въ разстилавшійся галстухъ, длиною и шириною въ банковый билетъ и съ бахромкою на концахъ; сапоги были по модному, съ вздернутыми носками, на подобіе лыжъ. Такой эффектъ достигается молодыми людьми, сидящими по нѣскольку часовъ сряду, терпѣливо и неустанно держа носки прижатыми къ стѣнѣ. Мистеръ Уальтерсъ былъ очень строгъ съ виду, очень прямодушный и честный; и онъ такъ чтилъ священныя мѣста и вещи, такъ отдѣлялъ ихъ отъ всего мірского, что, безсознательно для него самого, его воскресно-школьный голосъ пріобрѣлъ особую интонацію, совершенно чуждую ему въ остальные дни недѣли. Онъ началъ такъ:
— Ну, дѣти, прошу васъ сидѣть такъ прямо и смирно, какъ только можете, и слушать меня внимательно съ минуточку или двѣ. Вотъ, такъ. Именно такъ требуется отъ хорошихъ маленькихъ мальчиковъ и дѣвочекъ… Я замѣчаю, что одна маленькая дѣвочка смотритъ въ окно… Чего добраго, она думаетъ, что я гдѣ-нибудь тамъ… на какомъ-нибудь деревѣ, можетъ быть, и держу рѣчь маленькимъ птичкамъ. (Одобрительное хихиканье). Мнѣ хочется сказать вамъ, до чего я доволенъ, видя столько веселыхъ, чистенькихъ рожицъ, собранныхъ въ такомъ мѣстѣ для поученія правдѣ и добру.
И такъ далѣе, и такъ далѣе. Нѣтъ надобности приводить остальную часть рѣчи. Она была выкроена по неизмѣняемому никогда образцу и потому извѣстна всѣмъ намъ.
Послѣдняя треть рѣчи была помрачена возобновившимися драками и другими развлеченіями между нехорошими мальчиками и перешептываніемъ и всякою вознею, разлившимися по всей мѣстности, даже до подошвы такихъ одинокихъ и непоколебимыхъ утесовъ, какъ Мэри и Сидъ. Но весь шумъ стихъ при пониженіи голоса мистера Уальтерса и заключеніе рѣчи было встрѣчено всѣми порывомъ безмолвной признательности.
Перешептываніе было вызвано отчасти болѣе или менѣе рѣдкимъ событіемъ, а именно, появленіемъ новыхъ лицъ: судьи Татшера, котораго сопровождалъ какой-то очень старый, разслабленный человѣкъ, — самъ судья былъ красивый, статный джентльменъ среднихъ лѣтъ, съ просѣдью, — и представительной леди, очевидно, супруги судьи. Эта дама вела за руку дѣвочку. Томъ волновался все время, колебался, раскаивался, мучился угрызеніями совѣсти, не смѣлъ взглянуть на Эми Лауренсъ, не могъ перенести ея любовнаго взгляда. Но едва только онъ увидѣлъ вошедшую дѣвочку, душа его мгновенно переполнилась блаженствомъ, и онъ тотчасъ же началъ «выставляться», какъ только могъ, то есть мучилъ мальчиковъ, дергалъ ихъ за волосы, строилъ гримасы, словомъ, продѣлывалъ все, что только можетъ прельстить дѣвицу и вызвать ея одобреніе. Къ его восторгу примѣшивалась только одна горечь: воспоминаніе объ униженіи, испытанномъ имъ въ саду этого ангела; но и этотъ песочный наносъ смывался волнами нахлынувшаго и затоплявшаго его благополучія. Посѣтителямъ была отведена почетная скамья, и м-ръ Уальтерсъ, покончивъ свою рѣчь, тотчасъ же представилъ имъ школу. Джентльменъ среднихъ лѣтъ оказался высокопоставленною особой: онъ былъ не менѣе, какъ самъ областной судья, — самое высшее изъ существъ, когда-либо встрѣчавшихся дѣтямъ, — и они старались представить себѣ, изъ чего такіе бываютъ, и имъ почти хотѣлось, чтобы онъ зарычалъ, хотя въ тоже время они и побаивались этого. Онъ прибылъ изъ Константинополя, стало быть, изъ-за двѣнадцати миль, — поѣздилъ, повидалъ свѣтъ, значитъ, — вотъ, этими самыми глазами смотрѣлъ на областную судебную палату, у которой, разсказываютъ, крыша выложена жестью. О благоговѣніи, внушаемомъ такими мыслями, явно свидѣтельствовали выразительная тишина и ряды уставившихся глазъ. Это былъ самъ главный судья Татшеръ, братъ здѣшняго стряпчаго! Джэффъ Татшеръ выскочилъ тотчасъ впередъ, чтобы выказать свою короткость съ великимъ человѣкомъ и внушить зависть всей школѣ. Какой мелодіей прозвучали бы для него перешептыванія:
— Смотри на него, Джимъ! Онъ идетъ туда… Гляди же, говорятъ! Онъ хочетъ пожать у него руку… Вотъ и жметъ руку… Ахъ, чтобъ его!.. Хотѣлось бы тебѣ быть на его мѣстѣ?…
М-ръ Уальтерсъ сталъ «выставляться» посредствомъ всякой оффиціальной суеты и дѣятельности, дѣлалъ распоряженія, произносилъ приказанія, выстрѣливая этимъ по всѣмъ направленіямъ, туда, сюда и всюду, гдѣ только представлялась ему мишень. Библіотекарь «выставлялся», носясь во всѣ стороны съ кипами книгъ, и егозя съ обычнымъ наслажденіемъ всякаго мелкотравчатаго начальства. Молодыя учительницы «выставлялись», нѣжно склонясь надъ учениками, которыхъ трепали еще очень недавно, ласково грозили пальчикомъ непокорнымъ и гладили по головкѣ послушныхъ съ любовью. Молодые учителя «выставлялись», выражая легкими выговорами и другими признаками соблюденіе своего авторитета и точное пониманіе дисциплины. При этомъ большинству наставниковъ обоего пола вдругъ понадобилось заглядывать въ библіотеку, по сосѣдству съ каѳедрой, и даже повторять это по два и по три раза (съ явною досадою на лицѣ). Маленькія дѣвочки «выставлялись» на разные лады, а мальчики такъ, что воздухъ скоро наполнился бумажными пыжами и шумомъ возни. И превыше всего этого возсѣдалъ великій мужъ и озарялъ все помѣщеніе своею величественною судейскою улыбкой и грѣлся подъ солнцемъ своей собственной вельможности, потому что, вѣдь, и онъ самъ «выставлялся». Для полнаго блаженства м-ра Уальтерса не хватало только возможности наградить кого-нибудь Библіей-преміей и вывести на сцену чудо-ученика. У нѣкоторыхъ дѣтей были желтые билетики, но въ недостаточномъ количествѣ; онъ уже навелъ справки между перворазрядниками. Чего не далъ бы онъ теперь за того нѣмецкаго мальчика, разумѣется, не поврежденнаго еще!
