Бенрт Ли - Школьник Свен (из норвежской жизни)
Или пойти к отцу и сказать, что ректор велел ему заниматься. Нет, нельзя. Отец захочет поговорить с ректором, и тогда, конечно, все выйдет наружу.
Нет, зубрить, зубрить и зубрить!
И в душе Свена стало опять немного светлее.
Ему, казалось, что сама судьба заставила его таким образом серьезно заняться математикой.
Но так легко на душе, как утром, ему всетаки не было. Он целый день чувствовал руку ректора на своем плече, видел его дружеский взгляд.
А Свен стоял перед ним и лгал!
V
СВЕН ЗАПУТЫВАЕТСЯ В СОБСТВЕННОЙ ПАУТИНЕ
— Если ты хочешь, ты отлично можешь учиться, голубчик Свен, — говорили один за другим учителя.
— Я всегда говорил, что ты можешь хорошо учиться, — говорил дома отец, когда Свен показывал ему свой балльник с единицами по всем предметам.
С новым балльником учение, действительно, пошло по-новому.
— Ты теперь берешь частные уроки? — спрашивал кандидат Ланге, стоя перед Свеном с тетрадкой в руках. Под всеми четырьмя заданными уравнениями стояло „верно", а внизу красовалась огромная единица.
— Да, — отвечал Свен, опуская глаза.
— С кем же ты занимаешься?
— С кандидатом Винтер.
— Хорошо. Продолжай учиться с ним. Дело наладится.
— Да.
Все дурное отошло в область прошлого вместе с старым балльником. Пришлось солгать только один раз — да и то Свеннингсену, — и все пошло хорошо.
Только „частные уроки математики" трудно давались Свену. С тех пор, как он сжег письмо ректора, Свен точно связался с какой-то злой силой, которая росла и опутывала его все сильнее. Одна ложь влекла за собой другую, он постоянно боялся, что его откроют. Все крепче и крепче держала его в руках эта сила, спасения больше не было.
Учить математику один он не мог. Сколько он ни старался, он ничего не мог понять. А нужно было во что бы то ни стало делать успехи! Ведь он же „брал частные уроки". И каждый день отец мог встретиться с ректором и узнать о письме. И потом этот кандидат Винтер! Если Ланге придет в голову поговорить с ним, спросить его об успехах. Это так легко может случиться! Свен даже раз встретил их вместе на улице; испугавшись до полусмерти, Свен спрятался в первые ворота, чтобы не быть замеченным. Если бы они увидели его, они, конечно, заговорили бы о его занятиях. С тех пор Свен дрожал каждый раз, когда нужно было завернуть за угол.
И все это из-за того, что он сжег письмо!
Если бы он не сделал этого! Но ведь он не знал, что там написано, он так боялся тогда.
Хуже всего было то, что домашние задачи должны были быть верными каждый раз. Ведь он же проходил их с кандидатом Винтер! В сравнении с этим классные уроки были безделицей.
Домашние задачи по математике сдавались по пятницам от 1–2 час. Кандидат Ланге брал тетради у мальчиков и оставлял их в классном шкафу до 12 часов субботы, когда у него был свободный час; он проверял их тогда в учительской. Он делал это для того, чтобы не носить с собой каждую неделю тяжелой пачки толстых тетрадей. Свен Бидевинд стал приходить в гимназию по субботам без двадцати минут восемь. В кармане у него был небольшой пузырек с домашними чернилами. Класный шкаф стоял всегда отпертым, и Свен вынимал из него тетрадь Антона Беха. С лихорадочной поспешностью списывал он его решение в свою тетрадь и в 8 часов убирал все обратно в шкаф.
Таким образом он справлялся с домашними задачами. Но это было ужасно тяжело. Он ждал субботы с замиранием сердца. В то время как он списывал задачи, в класс могли войти, и тогда!..
Кроме того, ему было очень стыдно признаться в этом Антону. Тот один раз пришел в гимназию так рано, что застал Свена за работой.
— Я думал, что Винтер тебе объясняет все это?
— Да, видишь ли, я все равно ничего не понимаю.
— Так бери мою тетрадь, я ничего не имею против.
Собственно говоря он мог бы рассказать все Антону. Ему даже хотелось этого; ему казалось, что Антон Вех помог бы ему выбраться из этой путаницы. Свену было бы легче просто оттого, что он высказал бы товарищу то, что мучило его.
Но он не решатся. В натуре Антона Веха было так много прямоты, благородства и настоящего мужества, что ему невозможно было рассказать эту жалкую историю лжи и постоянного страха наказания.
И он оставался один со своей мукой. Скверно было еще то, что отец был замешан в дело. Каждый вечер, когда отец с матерью возвращались со своей прогулки перед ужином, Свен со страхом и трепетом старался прочесть в глазах отца, не встретился ли он с ректором и не узнал ли про письмо.
Каждое утро он боялся нтти в гимназию, а в гимназии тоже дрожал все время. Если ректор входил в класс во время урока, Свен леденел от ужаса, — не его ли? Письмо, кандидат Винтер, тетрадь Антона Веха, и т. д. и т. д.
Уроки он учил усердно. Он чествовал, что ему необходимо было расположить их всех к себе на тот черный день, когда гроза разразится.
— Ты не замечаешь, что Свен с каждым днем бледнеет и худеет, — сказал однажды за обедом отец матери.
— Он много работает последнее время, — ответила мать. — Главным образом, математика, Свен, не правда ли?
— Да, — ответил Свен, — математика всего труднее.
— Старайся, старайся, мой мальчик, — ласково сказал ему отец. — Карабкайся наверх, там будет легче!
Отец и мать были удивительно ласковы с ним последнее время.
Глаза Свена вдруг наполнились слезами. Все волнения и тревоги последних недель тяжелой волной хлынули на его сердце. О, если бы он мог в эту минуту броситься на шею отца и признаться ему во всем!
— Но, милый мальчик, о чем же ты плачешь?
— Так, ничего!
И Свен вытер слезы.
VI
ГРОЗА
Таким образом прошло четыре недели. Была пятница. Возвращаясь по обыкновению вместе из школы, Антон Бех сказал Свену Бидевинду:
— Если тебе понадобится завтра утром, моя тетрадь, то знай, что в тетради списаны только задачи. Решение сделано на отдельном листке, я не успел еще переписать его. Завтра в 10 часов я буду свободен во время урока пения и тогда перепишу. Мне не хотелось оставлять тетрадь у себя, чтобы Ланге не подумал, что я не сделал задач. Ты спиши с листочка, но смотри— не потеряй его.
— Хорошо. Конечно!
На другое утро Свен один сидел в классе и переписывал черновик Антона Беха. Были заданы только две задачи, и дело шло быстро. Когда все было готово, он сложил свою тетрать и положил в шкаф.
Но в то время, как он хотел вложить черновой листок в тетрадь Антона, он нечаянно опрокинул свой пузырек с чернилами и так неудачно, что залил весь листок. Разобрать его было невозможно: он был написан карандашом.
С минуту Свен не знал, что ему делать. Он испортил черновик Антона, который как раз нужно было сберечь.
Оставалось только написать новый черновик и вложить его в тетрадь Беха вместо испорченного. Он нашел карандаш и клочек бумаги и полез в шкаф за своей тетрадью,
Когда он уже сел списывать, он заметил, что эта была тетрадь Симона Сельмера, которую он впопыхах взял вместо своей.
— Ну, это все равно, — подумал он. — Времени остается мало, у этого зубрилы, наверное, сделано правильно".
Он писал так быстро, как позволяла рука, и не успели часы пробить 8, как у него все было готово, листок положен в тетрадь Антона, и обе тетради убраны в шкаф.
В 10 часов был урок пения. Свен Бидевинд видел, как Антон Бех взял свою тетрадь и сел списывать.
Через час они вернулись в класс на урок норвежского языка. Свен немного волновался, но Антон ничего не сказал; он, наверное, даже не заметил, что черновик был не его.
Настал понедельник.
От 9 до 10 часов был урок математики, и кандидат Ланге вошел в класс.
Урок начинался всегда с раздачи тетрадей и разбора домашних задач. Когда дело обходилось без особых приключений, Свен облегченно вздыхал.
В то утро кандидат Ланге был необыкновенно серьезен. Мальчики любили его. Он был красив собой, молодой, прямой и веселый. Но в тот день с ним точно что-то случилось. Он не был похож на себя.
Он с минуту постоял молча перед высокой кучкой тетрадей па кафедре.
— Кто был дежурный на прошлой неделе? — спросил он потом.
С последней лавки медленно поднялся Серен Мандрабер.
— Я.
— Поди сюда, Серен.
Серен Мандрабер с трепетом подошел к кафедре. С ним всегда бывали всевозможные недоразумения; в классе уже привыкли к этому.
— Слушай, Серен, кто-нибудь рылся в этих тетрадях в субботу, ты не видел?
Класс насторожился. Многие из мальчиков пользовались тем, что тетради лежали незапертыми в шкафу целый день. На средних скамьях класса раздался едва слышный стон, на который, впрочем, никто не обратил внимания. Это был Свен Бидевинд, покрасневший, как рак, и поспешивший спрятать голову в пульт.
— Отвечай же, Серен.
— Н-нет, я не видел! — пробормотал Серен Мандрабер.
