Евгения Изюмова - Дед Терентий и другие рассказы
Но сейчас я не могла положить на могилу ничего, кроме нескольких сосновых веток, выломанных по дороге на кладбище.
И тут сзади послышался сдержанный, но грозно-недружелюбный рык. Сын смотрел за мою спину и медленно бледнел, готовый перемахнуть через изгородь. Я оглянулась и негромко, жестко приказала сыну:
– Стоять! Не двигаться!
Открытую калитку перегородил пес: громадный, лохматый, с вздыбленной на затылке шерстью, оскаленной мордой. Злобный огонь горел в его глазах. Сердце испуганно молотом бухало в моей груди: если пес прыгнет – не спасешься, схватит мертвой хваткой – только бы успеть заслонить сына. И тут я узнала:
– В-в-в-алет? – еще осторожно, боясь ошибиться, спросила я.
Пес вздрогнул, сквозь злобу стало пробиваться удивление, и вот уже передо мной стоит прежний, добродушный Валет! А в глазах его – или это мне показалось? – заблестели слезы.
– Валетушка, Валет! Милый ты мой пес! – я обнимала его, такого страшного, грязного, плакала и говорила сыну:
– Не бойся, это Валет, он жил у дедушки Терентия, он добрый.
… После похорон деда Терентия, когда люди покинули кладбище, Валет пришел к свежей могиле, сел рядом и завыл. Он выл горестно и заунывно всю ночь, ему вторили поселковые собаки, отчего люди в поселке не спали, но никто не посмел пойти к Валету и шугануть его, чтобы замолчал. Это была единственная и последняя ночь, когда люди слышали голос Валета. Потом пес все делал молча: бежал ли поселком, участвовал ли в драке с другими псами или что-то делал еще – всегда молча. И еще заметили люди – к ночи Валет всегда приходил на кладбище, а не к заброшенной избушке на косогоре…
Вечером мы решали судьбу Валета.
Сын настаивал на том, чтобы мы взяли собаку с собой, и все мои доводы, что вольный пес не сможет жить с нами в городской малогабаритной квартире, разбивались о железную детскую логику: Валет – умный, он поймет, что у нас ему будет хорошо. И я согласилась. Тем более что от ласки, от встречи Валет разомлел, стал вновь дурашливым, во взгляде его совсем не стало злобной дикости, и, может быть, впервые за все время после смерти хозяина пес не пошел ночевать на кладбище.
Андрей, сын тети Марфуши, помог через поселкового ветеринара выправить «документы» Валета: дескать, не бешеный, не заразный.
И вот мы направляемся к аэродрому.
Сын торжественно идет рядом с Валетом, удерживая его прыть рукой. Из ворот домов выходили женщины, махали ним, прощаясь, а ребятишки, окружив, проводили гурьбой до небольшого аэродрома – поляны, сжатой со всех сторон лесом. Валет шел спокойно, дружелюбно помахивая хвостом, но чем ближе был аэродром, тем ниже опускался его хвост.
Летчик уже знал о своем необычном пассажире и потому, выходя из диспетчерской комнатки вместе с механиком, приветливо нам кивнул:
– Пошли, ребята, сейчас полетим.
И мы направились к самолету, тому самому «кукурузнику», не котором прилетели сюда. Валет шел спокойно до самого трапа-лесенки, но когда я поднялась в самолет, он вдруг рванулся из рук сына и отбежал в сторону.
– Валет! Мама, он убежал! – закричал сын.
– Валет! – позвала я, соскочив на землю. Пес остановился в нескольких шагах, повиливая виновато хвостом.
– Валет! Иди сюда, – опять позвала. – Ну, что же ты? Иди, Валетушка.
Пес подошел ко мне, тронул холодным носом ладонь, как делал это много лет назад, и, повернувшись, побежал прочь.
Самолет взлетел. И пока делал круг над лесом, я видела, как бежал по полю Валет. Вот он остановился, поднял голову, посмотрел, как самолет ложится на курс, и завыл.
Этого тоскливого воя не было слышно, но было видно, как он дергал время от времени головой, весь тянулся вверх. Он прощался с нами и просил прощения за то, что не смог покинуть поселок, что сытой спокойной жизни предпочел свое полудикое существование, что хранил верность умершему Хозяину…
И кто знает, что еще хотел сказать людям старый Валет?..
АЛЕНКИНО ДЕТСТВО
ЗЕМЛЯНИКАЛасковый солнечный зайчик скользнул по Аленкиному лицу и разбудил ее. Аленка открыла глаза, посмотрела на потолок, на стены и вспомнила, что она не дома, а в гостях у бабушки. Бабушка уже два раза гостила у них, а они с мамой еще ни разу не приезжали к ней.
Аленка соскользнула с высокой кровати и увидела рядом с кроватью табурет, на котором стояла кружка, доверху наполненная красными пупырчатыми ягодами. Ну, совсем как клубника с базара, только мелкая. Аленка видела такие ягоды на картинке и вспомнила, что они называются земляникой.
Всю свою семилетнюю жизнь Аленка прожила в городе и землянику настоящую не видела, правда, бабушка привозила с собой земляничное варенье, вкусное такое, запашистое. Но ведь это варенье, а не настоящие ягоды.
С кружкой в руках Аленка прошлепала босыми ногами по застеленному самодельными половиками полу к раскрытому окну и уселась на подоконник.
Под окном бродили куры, клевали что-то на земле, ворошили песок. Ярко-рыжий петух, почти красный, с черными перьями в хвосте, важно ходил вокруг своих подруг и злым глазом косился на Аленку. Она вспомнила, как бабушка рассказывала, что петух у них забияка, так и норовит кого-нибудь клюнуть.
Петух замахал крыльями и хрипло закукарекал.
– Кричи, кричи, задавака несчастный, – засмеялась Аленка. – Воображала! Не достанешь!
А тут и бабушка появилась на дворе, увидела Аленку в окне, заулыбалась:
– Проснулась, ягодка моя, иди-ка завтракать.
После завтрака мама объявила, что они с Аленкой пойдут по землянику.
– Вы Надюшку соседскую возьмите, она все ягодные местечки знает, а то еще заплутаете в лесу-то, – сказала бабушка, а мама рассмеялась, поцеловала бабушку и ответила, что они не такие уж и пропащие, еще кое-то помнят, но Надюшку возьмут – веселее будет.
Надя была года на три старше Аленки, держалась степенно и независимо. В коротком платьице, загорелая до черноты, вся в ссадинах и царапинах, Надя с явным интересом разглядывала городскую девочку, одетую в ярко-желтую футболку и коричневые шортики.
Они шли лесной тропкой, а Аленке все почему-то казалось, будто за ней кто-то подглядывает. Она озиралась вокруг, но ничего не видела. Только дремучий лес шумел над головой. Солнышко и то не могло пробиться сквозь лохматые еловые ветки.
А какие злые комары! Большие, рыжие, так и лезут в нос, за ворот, липнут к ногам! Аленка яростно отмахивалась от комаров и завидовала спокойствию и выдержке Надюшки – словно ее и не кусали комары.
Вдруг ельник расступился, пропустил их вперед и открыл веселую, залитую солнечным светом полянку.
Аленка ойкнула, увидев на ярко-зеленом травяном ковре алые островки. Что это за чудо такое расчудесное? И под ногами такой же островок… Да это земляника, оказывается!
Крупные, налитые соком, ягоды тяжело клонили головки и земле, готовые вот-вот осыпаться – тонюсенькие ножки еле-еле выдерживают эту тяжесть.
Присела Аленка на корточки, а под листьями-то – ягод видимо-невидимо! Она сорвала одну ягодку, попробовала – ой, ну и вкуснота!
Ягодку за ягодкой Аленка отправляла в рот, а в берестяном туеске, который ей дала бабушка, не прибавляется. Даже и про комаров девчушка забыла, а они, едва Аленка остановилась, рыжей гудящей тучей закружились над ее головой.
Опомнилась Аленка, когда ее мама окликнула. Посмотрела девочка на плетеные лукошки у мамы и Надюшки – сразу свою берестянку за спину спрятала: у них ягод почти доверху, а у Аленки – чуть на дне.
– Ну, как, Аленушка, хорошо в лесу? Походим еще? – спросила мама, и Аленка согласно закивала, радуясь, что мама не спросила про ягоды.
И они опять пошли лесом.
Наконец, уже под вечер, уставшие и голодные, решили возвращаться. И как ни торопилась Аленка, как ни высматривала землянику, а все же смогла только до половины наполнить туесок.
Печальная, девочка плелась за мамой и Надюшкой. Ну и пусть бы неполный туесок, да только стыдно перед Надюшкой. У нее-то в лукошке ягод больше даже, чем у мамы. И теперь носится по лесу и горя ей мало. Аленка вздохнула. И вдруг ей в голову пришла одна мысль…
Быстро девочка присела на корточки, будто ягоды собирала, а сама высыпала землянику из туеска, набила его травой и ягодами присыпала – вот и у нее полон туесок! Сразу повеселела, только где-то далеко-глубоко внутри пискнул чей-то голосок: «Нехорошо. Обманула. Нехорошо…»
Бабушка встретила ягодниц, радостно приговаривая:
– Ягод-то сколько набрали! Притомились за день-то, проголодались, небось, с утра не евши. А я пирожков напекла, рыбки нажарила, – она приняла из рук внучки ношу, похвалила ее: – Молодец, Аленушка! – и опрокинула туесок над большим тазом, куда уже ссыпала ягоды, собранные дочерью, и… вперемешку с земляникой посыпалась трава.
Бабушкины брови поползли вверх, а мама строго спросила:
– Что это значит, Елена? – она так всегда звала дочь, когда была сердита.
