Альфред Бётхер - Поведение — двойка
Толстый Амброзиус Поммер, собиратель марок, сказал Детлеву Тану:
— Решил махнуться марками. Без нас. Ничего надумал!
— Сбегай-ка, Поммер, — распорядился Детлев, — глянь, что он там делает. В темпе, мамонт!
Амброзиус Поммер бросился бегом выполнять поручение.
А Райнер Шнек не унимался:
— Андреас решил жениться!
Детлев Тан спросил Ульриха Кронлоха, который тем временем перебрался через шоссе:
— Что там Андреасу понадобилось у девчонок?
— Говорит — пойду докажу им, что мы от них не отличаемся.
Мальчишки разразились хохотом. Даже отличник Гано Блумгольд рассмеялся. Гано был ростом не больше Андреаса, но очень серьезный и уравновешенный.
— Все ясно, — сказал Детлев Тан. — Спорить не о чем. Пускай Андреас женится на ком хочет. Мой счет — двадцать три «Волги». У кого «Вартбурги»?
Когда Андреас почти уже подошел к девочкам, он вдруг смутился. Но он продолжал бодро идти вперед и даже задел портфелем Карин Кайзер, да так, что она его отпихнула:
— Небось скажешь — нечаянно? Медведь!..
Андреас остановился перед Клавдией Геренклевер с таким выражением лица, словно собирался пригласить ее танцевать, и сказал:
— Слушай-ка, я хочу тебя спросить…
Клавдия была девочка вроде березки — стройная, бледная, с распущенными каштановыми волосами, а на лице веснушки. Он знал ее еще с детского сада — как Детлева, Райнера, Гано и других. Клавдия, не тронувшись с места, сказала:
— Спрашивай.
Андреас шмыгнул носом — словно выписал запятую в воздухе. Опять шмыгнул носом… Потом сказал:
— Этого никто не должен слышать.
— Скажите! — усмехнулась Карин Кайзер.
Клавдия Геренклевер вышла из круга девчонок и последовала за Андреасом к металлической ограде, отделявшей Обезьянью лужайку от шоссе. Андреас сказал шепотом:
— Ты не можешь дать мне почитать «Макса и Морица»? Мой папа хотел мне купить, но никак не достанет.
— Наверно, могу. Надо спросить у мамы.
— Только ты сегодня спроси. Сразу, как придешь из школы. У тебя она тут, с собой?
— Почему это с собой?
— Просто я так подумал. Она мне прямо сейчас нужна.
— Сейчас? Для чего?
— Хочу посмотреть картинки. Я тогда на сборе так далеко сидел… Можно, я приду к тебе за ней сегодня?
— Да ведь это неважно, когда ты посмотришь картинки. Все равно они очень старомодные.
— А что такое — старомодные?
— Ну, это когда уже больше на нашу жизнь не похоже.
Андреас кивнул и задумался. Потом сказал очень серьезно:
— Может, это и вправду уже на нашу жизнь не похоже. Это надо еще узнать. Понимаешь, я должен это узнать!
Клавдия с удивлением глядела на его оживленное лицо. В нем словно шла какая-то веселая, упорная работа. А нос… так и выписывает в воздухе запятые! А глаза… так и впились в нее с радостным нетерпением!
— Я принесу тебе книжку завтра в школу, — сказала она. — Мне она совсем не нужна. Больше одного раза ее все равно читать не станешь.
— Это не для девчонок. Только на два дня! Я ее оберну.
В это мгновение подошли мальчишки. Андреас отошел от Клавдии и присоединился к ним.
Райнер Шнек протянул ему руку и улыбнулся так сладко, как умел улыбаться только он один во всем классе. Андреас знал, чего следует ожидать, когда этот тип так улыбается. Он обернулся к девочкам и сказал очень громко, чтобы всем было слышно:
— Со вчерашнего дня его зовут Пампуша!
— Пампуша-хлопуша! — подхватил кто-то из девчонок.
Райнер Шнек изо всех сил защищался от нового прозвища:
— Да врет он все! Никто меня так не зовет!
Андреас обратился к Детлеву Тану:
— Ты сам сказал — Пампуша!! Говори, сказал или нет?
Детлев Тан высоко задрал голову с модной стрижкой и «выдал»:
Папенькин любимчик, маменькин сынок,Пампушечка, Пампуша, пампухленький щенок!
Прозвенел второй звонок. Все бросились бегом через двор к дверям школы, а потом вверх по лестнице. Райнер Шнек вошел в класс последним.
Андреас крикнул:
— Клоун Пампуша — соленые уши!
Райнер Шнек так разозлился, что у него даже навернулись слезы.
— Погоди, трубочист! Получишь ты у меня за Пампушу!
Клавдия Геренклевер подошла к доске и сказала:
— Садись, Пампуша, а то я тебя запишу.
IV. Солнце над Берлином
В воскресенье вся семья была в сборе. Отец поливал из шланга яблоню. Мать, полулежа в шезлонге, читала иностранную газету. Рядом с ней стояла корзинка со штопкой, в которой лежали носки Андреаса. Андреас устроился в шезлонге отца. То и дело заглядывая в книгу «Макс и Мориц», он скреплял крест-накрест две веревочки и привязывал к их концам кусочки хлеба. Погода была как на картинке в детской книжке — солнце светило, яблони цвели изо всех сил. Скворчата высовывали свои клювы из скворечника и орали, требуя червяков. Их родители музыкально одаренные птицы, с трудом переносили этот крик. Они отлетали метров на сто от скворечника, но потом все-таки возвращались назад и, цепляясь за стенки своего домика, совали в раскрытые клювы корм.
— Когда же ты наконец начнешь? — спросила Андреаса мать.
— Что начну, мама?
Она перевернула газету другой стороной, еще немного почитала, а потом сказала:
— Если ты не польешь тюльпаны, их полью я. А тебе придется ходить в рваных носках.
— А они будут клевать, мама?
— Кто?
— Ну, куры?..
— Нет. Не мешай мне, пожалуйста, у меня очень трудный текст.
— А ты вообще-то понимаешь в курах?
— Да.
— Как так? У нас ведь нет кур!
Мать Андреаса и в самом деле не была куриным генералом, как фрау Кронлох. Она была переводчицей и сопровождала иностранных гостей во время их путешествий по городам и предприятиям ГДР. Были ли это советские граждане, англичане, французы, чехи, голландцы или итальянцы — она говорила с ними на их родном языке. На семи языках она рассказывала про пылесосы, веялки, химические составы для опрыскивания растений, про цементные заводы, счетные машины, птичьи фермы и всякие другие вещи. Ей надо было много читать, чтобы обновлять запас слов. Она читала про все, в том числе и про кур.
Андреас положил на траву свой веревочный крест и сказал:
— Если бы я был курицей, я бы клюнул. Ведь веревку в траве не видно.
Мать опять перевернула газету и ничего не ответила.
— Мам, ну почему они не будут клевать?
— Господи, да оставишь ты меня в покое со своими курами? Поезжай к бабушке и подложи эти свои шнурки ее курам, вот и увидишь, станут они клевать или нет!
Она отложила газету, взяла лейку и пошла к водопроводному крану.
Андреас побежал за ней, хватаясь за лейку и крича:
— Ведь, кажется, я должен поливать, если не ошибаюсь!
— Я тоже так считала, но теперь поливаю я. Отпусти, пожалуйста, лейку и иди играй со своими веревочками.
Андреас остановился. У него даже слеза выкатилась из одного глаза от обиды.
Но вдруг он вспомнил что-то очень важное.
Он подошел к матери, которая уже поливала тюльпаны, и сказал:
— Завтра нам надо принести с собой в школу по три марки[1]. Фрау Линден пойдет с нами в театр.
— Ладно, получишь.
— Я люблю ходить в театр. Знаешь почему?
— Примерно представляю.
— Потому что артисты такие красивые. Правда, они красивые?
— Правда, — ответила мать. — Ну, будешь поливать?
— Буду! — радостно крикнул Андреас и ухватился за лейку.
На другое утро в начале восьмого родители Андреаса вышли из дому. Андреас проводил их до калитки. День был такой же, как вчера: тепло и воздух душистый.
— Не забудь надеть цельте носки, — сказала мама. — Завтра к обеду я вернусь.
— До свиданья! Не забудь мешок с тренировочным костюмом, — сказал отец и, нагнувшись, поцеловал Андреаса.
— Не забудь три марки, — сказала мама. И тоже поцеловала Андреаса. — До свиданья!
— До свиданья! — ответил Андреас. — Три марки я уже положил в пенал.
— Когда отходит трамвай? — спросила мама, прибавив шагу. Она уже была за калиткой.
— Тридцать две минуты. Если он пришел без опоздания, — ответил отец, догоняя ее. — До свиданья, сынок! Не забудь запереть дверь!
— Не забудь сверток с завтраком, он около портфеля, — крикнула мама уже с другой стороны улицы.
— Не забудь купить хлеб к обеду! — крикнул отец.
— До свиданья, папа! До свиданья, мама! Мама, а когда ты приедешь? — крикнул Андреас им вдогонку. Они были уже совсем далеко.
— Завтра к обеду! До свиданья!
Андреас бежал за ними к остановке и махал:
— До свиданья!
— До свиданья! Не забудь запереть дверь!
— До свиданья!
Они свернули за угол и исчезли из виду.
Андреас бросился бегом назад, сел в кухне за стол и стал жевать хлеб, читая «Макса и Морица». Вдруг он решил сегодня же вернуть книгу. Он открыл портфель и стал запихивать ее между тренировочным костюмом и учебниками. Но она не влезала. Портфель был битком набит. Пришлось все вынимать и укладывать заново, потому что книга была больше, чем хрестоматия.
