Бела Балаш - Генрих начинает борьбу
Эвальд и его приятели все время хныкали и стыдились даже глаза поднять. Всё же они заметили, что им навстречу шагает отряд пимфов. Там были знакомые мальчики. Эвальд повернулся к шуцману:
— Вот спросите, если не верите, у этих пимфов.
Но спрашивать было не к чему. Пимфы хохотали, горланили, издевались над тройкой еще больше других: они не узнавали своих раскрашенных товарищей.
Теперь уже шуцман окончательно уверился в том, что эти трое мальчишек — лгуны, он уверен был, что это они повесили на дерево листовку. Поэтому, когда они подходили к воротам, он так их толкнул в спины, что они прямо влетели во двор.
Ого-го, что за крики встретили их появление! Двор был полон. Об этом уж постарались Лотар и Фриц со своими друзьями. Они сказали всем ребятам, что ровно в шесть часов начнется большая игра в футбол. Столько ребят еще никогда не собиралось! И когда вся тройка вместе с шуцманом ввалилась во двор, поднялся настоящий гогот. И Генрих, несмотря на свое несчастье, не мог удержаться от веселого смеха. Вольфи на радостях лаял и выделывал всякие штуки.
— Да это же Эвальд! — вдруг воскликнул Фриц, будто только что узнал его.
— Эвальд фон-Паннвиц! — закричали все и стали еще сильней хохотать.
Но когда шуцман услышал эту фамилию, он перепугался. Значит, мальчишки не лгали: и вправду отец у одного — капитан, у другого — директор банка. И пока зеленые пимфы в трусиках, плача, полные стыда и злобы, протискивались через толпу детей, шуцман повернулся и исчез со двора.
Тем временем в большой квартире господина капитана фон-Паннвица собрались уже гости. В столовой было накрыто на двадцать персон. Приготовлено было кофе, большущий торт, миндальное печенье и фрукты. Посреди стола стоял большой букет, а из букета торчал фашистский флажок. Гости сидели уже за столом. Было много офицеров. Даже два генерала. Было два директора банков. Три фабриканта. Богатые купцы. Жены их были разряжены в пух и в прах. У дальнего конца стола сидел господин капитан фон-Паннвиц со своей женой. Пуговицы у него блестели, и ордена блестели, и стекла очков тоже блестели.
И вот поднялась госпожа капитанша. Высокая и толстая. Когда она поднялась, стол закачался и вся комната немного закачалась.
— Господа! — сказала она громким мужским голосом. — Мы начинаем празднество… Эвальд, выходи!
Все поглядели на дверь. Но никто не вошел. А было так рассчитано, что Эвальд ждет в боковой комнате, пока его не позовут. Тогда он должен отворить дверь, войти, отдать военный салют и сказать стихотворение. Правда, госпожа фон-Паннвиц еще с полчаса назад искала своего сынка повсюду — и не нашла. Она не сомневалась, что, когда настанет время, Эвальд окажется за дверью, как ему было приказано: он был достаточно приучен к дисциплине… Итак, все поглядели на дверь, но дверь не открывалась.
— Эвальд, входи! — еще громче крикнула госпожа Паннвиц.
Дверь не шелохнулась.
У двери стояла с граммофоном кухарка, фрейлен Минна. Когда Эвальд кончит стихотворение, ей велено было пустить граммофон. Но так как дверь не открылась и во второй раз, фрейлен Минна решительно схватилась за дверную ручку и распахнула дверь.
Раздался страшный крик. Это кричала зычным басом госпожа фон-Паннвиц. Она колотила руками о стол и гремела:
— Э-э-э-вальд!
От удара цветочная ваза с флажком опрокинулась. Из вазы потекла вода. Дамы с визгом повскакали с мест, чтобы не потекло на туалеты. При этом было опрокинуто несколько чашек с кофе.
— Э-э-э-вальд! — закричал и капитан фон-Паннвиц, вскочив из-за стола.
Все гости уже поднялись, в комнате стоял шум и смех.
Что же случилось?
В дверях, раскрытых фрейлен Минной, стоял Эвальд в одних трусиках, сверху донизу измазанный зеленой краской.
Стоял и отчаянно ревел.
Госпожа фон-Паннвиц бросилась к Эвальду через всю толпу гостей. И раздалась такая пощечина, что ее слышно было в открытое окно даже на улице.
Фрейлен Минна со страху дернула граммофон, и раздался фашистский гимн.
В этот миг открылась другая дверь. Дворник принес пакет. Какой-то чужой мальчик передал пакет для Эвальда Паннвица. Господин капитан развернул; там лежал форменный костюм Эвальда. К блузе был приколот листок. На листке было написано: «Рот фронт!»
Генрих строит тайник
Когда Генрих вернулся вечером домой, дверь была заперта. Мать, верно, ушла на работу. Но мальчик знал, где ключ: когда уходили, его клали под маленький половичок у порога.
Генрих вошел в темную комнату, и ему стало страшно. Раньше он часто оставался один — и никогда не боялся. Но теперь отца уже нет… а может быть, и мать не вернется?
Однако Генрих не зажег света. Они всегда экономили электричество. А сейчас довольно еще было света с улицы. Он уселся с Вольфи на скамью и стал дожидаться матери.
Снизу доносились звонки трамваев и гудки автомобилей. По темным стенам бегали огни. Генрих обнял Вольфи за шею.
«Все-таки был замечательный день!» подумал он. Как много всего было! Хильда Штарк приходила к нему. А Фриц дал ему стеклянный шарик.
Генрих вынул из кармана шарик и подержал против света, падавшего из окна. Какой красивый! Теперь он был еще красивей. Там, в шарике, был целый мир. Цветные полоски — это были цветы, и деревья, и реки, бегущие змейками. Генрих покатил шарик по скамье. Вольфи понюхал шарик и взял в рот. Видно было, что шарик и ему очень понравился.
— Смотри, Вольфи, не проглоти. Если он тебе нравится, пускай он будет наш общий. Твой шарик и мой. Только у тебя нет кармана, Вольфи; так пусть он будет у меня. Хорошо?
Генрих продолжал вспоминать… И Лотар к нему пришел. Теперь у него новые друзья. Сегодня он узнал, кто его враги; сегодня же он узнал, и кто его друзья. А славную штуку разыграли они с пимфами! Как они вошли во двор — в трусиках, перемазанные зеленой краской! Генрих не мог удержаться от смеха.
Вдруг он умолк. Сердце у него сильно забилось. Как это он мог забыть такое важное, самое-самое важное! То, что сказал ему Лотар: «Из тюрьмы тоже убегают». Отец убежит, непременно убежит из тюрьмы…
И тут же Генрих представил себе: поздняя ночь, отец тихонько стучится в дверь.
«А если его никто не услышит? Ну нет, у Вольфи отличный слух! Уж он-то услышит и разбудит нас».
— Вольфи, — обернулся Генрих к собаке, — смотри, не спи крепко. Если мы сразу не впустим отца, куда ж он пойдет среди ночи? Он ведь из тюрьмы убежит, понимаешь? Полиция за ним погонится, будет искать, придет сюда… Нужно его хорошенько спрятать.
Но куда? Под кроватью его сразу найдут. В шкаф? Откроют шкаф — и увидят! Комнатка такая маленькая, — ни одного местечка, где бы спрятаться! А если отец убежит сегодня ночью? Может быть, он уже бежит по улице и сейчас будет здесь?
Генрих так взволновался, что не мог усидеть на скамье. Он подошел к окну и выглянул на улицу. Внизу звенели трамваи, гудели автомобили. Проехала мотоциклетка с двумя полицейскими. Может, они как раз и гонятся за отцом? А то зачем бы им так быстро мчаться?
Генрих беспокойно оглядывал комнату: нужно, обязательно нужно найти тайник для отца! Взгляд его остановился на платяном шкафу. Нельзя ли что-нибудь придумать со шкафом? Шкаф стоит вплотную к стене. Там и пальца не просунешь.
«Но… но… задняя стенка шатается, — думал Генрих, — шкаф весь рассохся. Можно вдвинуть доски в шкаф поближе к дверцам. Шкаф тогда станет теснее. Но когда там висит одежда, этого не заметишь. И тогда между шкафом и стенкой получится пустое место. Туда не то что палец, целого человека спрячешь. Ведь тогда получится шкаф из двух частей. В передней половине будет висеть одежда, а в задней, у стены, будет стоять человек. А отсюда, спереди, никто не увидит: стенки шкафа доходят до самой стены, и все будут думать, что и задняя стенка шкафа совсем прижата к стене».
Генрих подбежал к шкафу. Он хотел сейчас же попробовать. Нужно же отцу иметь где спрятаться. Непременно!
Для такого малыша очень трудно было отодвинуть шкаф, хоть он и был почти пустой. Но Генрих собрал все силы — и тянул, тянул: а вдруг отец вернется сегодня ночью?
Наконец ему это удалось. Он забрался за шкаф и осторожно стал вдвигать задние доски. И правда, они глубже и глубже входили в шкаф. Скоро Генриху можно уже было спрятаться позади. Одежда так и осталась висеть в передней половине. Теперь, если придвинуть шкаф к стене, никто и не заметит, что сзади кто-то спрятался.
Генрих от радости обнял и поцеловал Вольфи. Потом он решил попробовать, хороший ли получился тайник. Он упрятал в тайник Вольфи, придвинул шкаф к стене — и захлопал в ладоши. Вот теперь чудесно: Вольфи совсем не видать!
Но Вольфи не понравилось в тайнике. Наверное, он не понял, какая это важная штука. Из задней половины шкафа сейчас же раздался тихий визг. Он становился все громче и превратился в жалобный вой в ту самую минуту, когда матушка Кламм вернулась с работы.
