Мария Прилежаева - С тобой товарищи
— Не дает!
У Саши ёкнуло сердце.
— Давай постоим здесь немного, — предложил Юра, растеряв весь свой форс. — Слышал? Всегда так — нашумит, нашумит, а потом и остынет. Переждать надо. Нервная! Ты не бойся, я у нее отвоюю фанеру.
— Юрка, да ведь ты говорил…
— Говорил. Мало что… На кухне стоит лист фанеры, думаю — кому он там нужен? Да ты не бойся: мать не жадная, так только кажется. Она тесто месит на этом листе.
Он виновато замолк, погрозил Саше пальцем и снова надолго исчез.
Саша ждал, облокотись на перила.
Почему всегда так трудно дается то, чего хочешь добиться? Но чем труднее, тем интересней.
«Будет вольтметр! И его сделаю я!»
Как раз в этот миг дверь распахнулась, Юра вынес фанеру. Его глаза светились торжеством и лукавством.
— Отдала. На! Бери! Получай батарейки. И гвоздей прихватил.
Он засыпал Сашу сокровищами.
— А почему отдала — угадай. Я говорю ей — надо Надежду Димитриевну выручить. Она и позволила. Знаешь что? Ты скорее беги — вдруг раздумает.
Саша помчался. В карманах звякали гвозди. Юра побежал проводить его до ворот.
На прощанье он чуть помрачнел.
— Слушай, вот что… ты мне после тоже что-нибудь дашь.
— Обязательно. Юрка. Может, гвозди обратно возьмешь? У меня есть свои.
— Гвозди? Зачем они мне? Ну, давай.
Наконец друзья расстались.
Пока они канителились, день погас и ушел, зажглись фонари, запестрели в окнах цветы абажуров, машины щупали фарами снег на шоссе, выбрасывая хоботы света, а над крышей семиэтажного дома неподвижно повисла большая луна и заспорила зеленоватым мерцаньем с огнями вечернего города.
Саша тащил свой груз, не чувствуя, как коченеют на холоде руки, и думал о том, что Юрка хороший (в воскресенье надо сходить на свалку железного лома, подыскать там для него что-нибудь ценное), и о том, что никто из ребят не представляет, должно быть, как сделать вольтметр, а ему, Саше, ясно.
Подконец на морозе совсем скрючило пальцы, пришлось постучать в дверь ногой, таким образом он налетел на Агафью Матвеевну.
Высокая, худая старуха с темным, в глубоких морщинах лицом, маленькими глазками и поджатыми, словно в обиде, губами встретила Сашу суровым вопросом:
— Ночь на дворе. Где пропадал?
— Были дела, — сдержанно ответил Саша.
Он проследовал мимо Агафьи Матвеевны с таким вызывающе самостоятельным видом, что та не сразу нашла, что ответить, — мгновение упущено, он успел все свое добро втащить в комнаты.
С Агафьей Матвеевной у Саши издавна сложились замысловатые отношения, которые Сашина мама называла «разведка боем». Нужно отдать справедливость Саше — инициатива принадлежала ему не всегда. Обычно он входил в кухню в мирном расположении духа и старался быть в меру вежливым. Он говорил кротко: «Здравствуйте!»
Но на Агафью Матвеевну угодить мудрено:
— Нынче и поздороваться не умеют, как надо: бурк под нос, бурк… От ласковых слов язык не отсохнет. В прежние времена культурные мальчики ножкой шаркнут…
Слушать противно о воспитанных мальчиках из прежнего времени, которые будто бы шаркали ножками! Надавать бы им хорошенько по шее!
Если Саша отвечал что-нибудь в этом роде, разведка боем переходила в жестокое сражение.
Угроза сражения и сейчас нависла тучей над Сашей.
Агафья Матвеевна подперла бока руками, изобразив тощую, жилистую букву «Ф», и в молчаливом негодовании наблюдала за поведением мальчика. Поведение его было неприличным, чудовищным!
Саша сорвал со стола скатерть и в лихорадочной спешке принялся выгружать из карманов обрезки жести, батарейки, куски проволоки, что-то еще и еще. При виде этого хлама у старухи потемнело в глазах.
— Что в доме делается! Взгляните, добрые люди!
— Агафья Матвеевна, — ответил Саша резонно, — здесь людей нет. Мы с вами одни.
— Каков! — всплеснула руками старуха, приведенная в гнев вежливой дерзостью мальчика. — На каждой встрече озорные речи! Тебе приказывала мать так со мной говорить? Где тебя, непутевого, бродяжьи ноги твои до поздней ночи носили? Выкидывай вон!
— Агафья Матвеевна!! — завопил Саша, преграждая старухе путь к куче вещей на столе. — Не позволю! Не трогайте!
— Рано, голубчик, не позволять научился. Вишь, народ пошел вольный! В прежние времена… — И она запела, запела.
Саша слушал ее скучные сказки, пока не придумал спасительный ход:
— Ой, на кухне, кажется, что-то горит!
Старуха повела подозрительно носом, ничего не унюхала, но все же зашаркала подшитыми валенками в кухню. С порога хмуро спросила:
— Не выкинешь?
— Нет.
— Делать-то что собрался? Объясни.
— Агафья Матвеевна! Научный прибор.
— Из фанеры?! — Она хлопнула дверью.
— Теперь за работу! — объявил себе Саша.
Он колебался: выучить сначала уроки или сразу делать вольтметр?
Агафья Матвеевна просунула голову в дверь:
— Не врешь, что научный прибор?
— Агафья Матвеевна, если считаете меня за вруна, не спрашивайте!
— Тьфу! Будь ты неладен! Иди пообедай. Ученый!
После обеда прибавилось сил и решимости.
За дело! Скорей, скорей!
Но как далек беспорядочный хаос вещей на столе от той счастливой идеи, какую создал его мозг! Как легко, непринужденно и стройно в голове Саши сложился путь создания вольтметра, а руки ошиблись, едва принялись за работу!
Неловкие, глупые руки! Саша склеил каркас для катушки и, скомкав, бросил под стол.
Он не сделает вольтметр никогда, у него не получается даже катушка.
В жестоком унынии Саша прошелся по комнате. Вот когда начались настоящие препятствия! Муки! Вволю фанеры, картона, жести и проволоки — и перед глазами неотвязно стоит ясный, заманчивый образ, но как к нему подступить?
В тяжелом раздумье Саша безжалостно теребил свой волнистый зачес — предмет неусыпной заботы любого мальчика в четырнадцать лет.
И вдруг в памяти всплыло: сколько раз, засыпая или ночью сквозь сон, Саша видел — мама так же ходит по комнате; вот он видит, она у стола рвет одну, другую, третью из написанных за ночь страничек.
«Э! — решил Саша с внезапным приливом энергии. — Склею девять катушек, а десятая уж наверное выйдет».
Вышла третья. Она была почти совершенна — аккуратненький, ладный каркасик.
Саша полюбовался катушкой; удовлетворенно вздохнул и взялся за вторую деталь.
Трудное ждет впереди. Хорошо!
Сначала Саша молча работал, потом незаметно стал напевать. Это была песня без слов. Не песня, а марш, который следовало бы исполнять на трубе.
Трум! Ту-ту-ту! Тра-та! Бем-м-м!
В стену постучала Агафья Матвеевна.
Но Саша пел, только тише.
Глава VII. „Как ты их будешь воспитывать?“
Джек потянулся, открыл глаза и прислушался, подняв высокие ушки.
В комнате было темно, но едва уловимые признаки говорили о том, что наступило утро. Где-то стукнула дверь, за стеной прошуршало, сквозь окно доносились смутные звуки. Это были звуки не ночи, а дня.
Джек вспомнил, что он не дома. Он встал и осторожно пошел обнюхивать вещи.
Дома Джек никогда не позволил бы себе подняться раньше хозяйки, но то, что окружало его здесь, было чужим, непривычным, вселяло в него беспокойство.
Песик толкнул лапами дверь и вошел в другую комнату. Он искал хозяйку. Ее не было.
Джек вернулся к кровати мальчика и заскулил. Он тосковал по дому и девочке. Мальчик не просыпался. Джек ухватился зубами за край одеяла, потянул. Одеяло сползло на пол, но мальчик спал, спрятав лицо в подушку. За окном чуть рассветало, в комнате резче обозначились линии, по углам проступили контуры каких-то новых предметов — дом стал еще яснее чужим.
Джек залился тревожным лаем. Мальчик вскочил. Несколько мгновений он стоял босиком на полу и тер кулаками глаза. Наконец, окончательно проснувшись и сообразив что-то, он закричал:
— Джек! Молодец! Меня разбудил. Умник, как ты догадался? Посмотри, что я сделал вчера.
Он совал к носу собаки какие-то вещи. Джек одобрительно вильнул хвостом, и пока мальчик одевался, пес в сумасшедшем веселье носился по комнате, царапал лапами дверь, наконец сел и, глядя на Сашу молящими глазами, затявкал так жалобно, что Саша бросился его обнимать.
— Милый! Умник! Если бы ты был мой!
Он не удержался и, несмотря на строгий Юлькин наказ, дал Джеку сахару. Они наперегонки перебежали двор и поднялись в квартиру Гладковых. Как раз было время — Гладковы собрались выходить.
Юлька окинула Джека заботливым взглядом, но не стала с ним нежничать.
— На место!
Джек, послушно виляя хвостом, поплелся за ширму.
— Его нельзя баловать, — важно заявила Юлька. — Ты знаешь, какую роль сыграли служебные собаки во время войны?
Она перекинула через плечо полевую сумку, набитую книгами, запрятала под шапку все свои завитки, просмотрела карманы, в которых, как у Кости и Саши, водилось множество ценных вещей — лупа, фонарик, перочинный ножик, магнит, — и они пошли в школу.
