Дэвид Алмонд - Небоглазка
— Вот черт, — бормотали мы, — вот черт.
Сбились в кучку, цепляемся друг за друга. Ил скрыл подошвы, пятки, колени.
— Черная Грязь, — говорит Январь.
— Что?
— Черная Грязь. Да чтоб его, нас занесло в Черную Грязь!
Я посветила фонариком ему в глаза.
— Вылезать надо, — говорит. — Не то засосет.
Мы перегнулись через борт и попытались столкнуть плот с мели. Но он только осел еще глубже.
— Вот черт! — бормочу.
Посветила фонариком. Позади вода, впереди Черная Грязь и непроглядный туман.
— Там дальше суша, — сказал Январь.
Мы потыкали веслами, куда могли дотянуться, — где там эта суша? Но кругом один ил. Черный, мокрый, страшный ил. Мы уставились друг на друга, всхлипываем от страха.
— Эрин, кто-то должен сойти с плота. Взять канат и выбраться на сушу.
Таращимся друг другу в глаза.
— Давайте я, — говорит Мыш.
Я шепчу, не оборачиваясь:
— Ты даже плавать не умеешь.
— Ты легче меня, — говорит Январь.
— Я знаю.
Зажала фонарик в зубах. Взяла в руку конец каната. Соскользнула с плота. Вытянула руки и ноги. Поползла вперед. Главное — не останавливаться. Я чувствовала: стоит остановиться хоть на мгновение — и Черная Грязь засосет. Ползу и шепчу: «Мама!» Она молчит. Мыш и Ян окликают меня с плота. А у меня слова не идут. Кряхчу, подвываю, поскуливаю. Ползу вперед. Никакой суши, вообще никакой. Туман и мрак проникли внутрь. Я закричала. Потом просто остановилась. Сказала себе: «Вот зачем ты пошла на этот плот. Чтобы уплыть по реке вслед за мамой. Она ждет тебя в глубине Черной Грязи». Не трепыхаюсь — пусть засасывает.
Ил стал собираться вокруг. Думаю: насколько станет легче, если перестать бороться, просто погрузиться в топь, пусть утягивает вглубь, к маме, пусть ил забивает мне рот, глаза, уши, пусть заполняет все вокруг, обволакивает с ног до головы.
И тут слышу ее зов: Эрин! Эрин! Чувствую, как ее руки поддерживают меня, не дают утонуть. Эрин, шепчет, только не останавливайся! Не сдавайся! Она помогла мне высвободиться из ила. Подхватила меня, и я двинулась дальше. Тянусь вперед, ползу, оскальзываюсь. И вот под ногами оказалась почва потверже. Я выбралась на нее. Стою на коленях и плачу — слова не сказать. Мальчишки всё окликают. Страх в голосе. Я дернула за канат. Он натянулся.
— Все в порядке! — кричу. — Со мной все в порядке.
Сказала, чтобы они двигали ко мне вдоль каната. И они тоже поползли сквозь топь и тьму и в конце концов оказались рядом со мной. Мы посветили друг на друга фонариками. Черные блестящие дрожащие существа, вроде тех, что образовались из воды, глины и мрака миллион миллионов лет назад. Мы вцепились друг в друга. Так и стояли целую вечность, пока страх не отпустил и мы не разжали объятия. Январь сплюнул и выругался:
— Чертов плот! Теперь мне еще его вытаскивать. — Зыркнул на нас. — Не для того я его строил, чтобы потерять в первом же плавании. Не для того, чтобы он застрял насовсем в этой треклятой Черной Грязи.
Мы давай тянуть канат. Пыхтим, ругаемся. Наконец медленно-медленно плот удалось вытащить на сушу. Мы в полном изнеможении повалились на землю.
И тут я почувствовала ее руку у себя на плече. Услышала ее голос. Обернулась и впервые увидела ее лицо, ее светлые вдумчивые глаза, неотрывно глядевшие в мои.
— Ты сестра ли мне? — спрашивает. — Они братья ли мне?
2
Между пальцами у нее были перепонки. Лицо бледное, как луна. Глаза круглые, как луна, водянисто-голубые. Голос высокий, легкий, полный тоски.
— Сестра ли? Братья ли?
Мыш как вскрикнет. Январь схватился за нож. Мы отшатнулись. Снова провалились в черный ил. Она протянула к нам руки:
— Не уходи обратно в Черноты, сестра утраченная, утраченные братья мои!
Мы почувствовали, что трясина засасывает нас.
А она заплакала:
— Не уходи!
— Ох, черт, — всхлипывает Мыш. — Ох, черт! Черт! Я выкарабкалась обратно на сушу. Мыш и Январь тоже выкарабкались. Мы с Январем направили на нее фонарики.
— Вы идете за мной следом! — говорит.
Снова тронула меня за локоть перепончатой ладонью. Вздохнула.
— Как имя твое? — говорит.
— Эрин.
— Ах. Самое имя для сестрички.
И прямо засияла от восторга.
— А уж сколько я вас ждала, Эрин. Теперь пойдемте со мной к Дедуле. Я ему сказала, что видела вас. Теперь надо ему показаться.
Мы ни с места. Туман струится в лучах карманного фонарика.
— Он ждет, — говорит.
— Кто? — переспросил Январь.
— Дедуля. Мой Дедуля. Гляди.
Она обернулась, и туман чуть рассеялся. Лучи фонарика озарили мужскую фигуру у нее за спиной. Высокую и черную, как ночь и ил. Одетую в шорты и тяжелые ботинки. В одной руке ведро, в другой — огромная лопата.
— Они вот, Дедуля! Разве не говорила я тебе? Вот сокровища мои идут из черной Черной Грязи.
Его глаза блеснули в темноте. Он откашлялся и сплюнул:
— Сбрось их обратно в текучую воду, деточка!
— Ну, Дедуля!
Он шагнул к нам, на ходу подымая лопату:
— Давай я закопаю их обратно в ил!
— Ну, Дедуля!
Он остановился и посмотрел на нее.
— Они тебе никто, — говорит.
— Дедуля, вдруг правда сокровища мои наконец появились.
Он собрал пятерней ил с лица и бросил за спину, в трясину. Туман снова сгустился.
— Веди их ко мне, — говорит. — Там посмотрим.
Мы слышали, как он повернулся и как захлюпала грязь под его ботинками.
— Я приведу их к тебе, Дедуля! — говорит. — Ты иди почистись, а я приведу их к тебе.
Протягивает к нам руки:
— Пойдем!
Мы ни с места.
— Там тепло, уютно, там еда!
— Он убьет нас, на фиг, — говорит Ян.
— Нет! Он будет любить и охранять вас, как любит и охраняет Небоглазку.
— Это ты — Небоглазка? — спрашиваю.
— Я — Небоглазка, сестра моя!
Она просияла улыбкой.
— Надо идти со мной, — говорит. — Эта Грязь — опасность. Надо уходить, пока не пришла текучая вода и не смыла вас.
Я посмотрела на Января, на Мыша. Делать нечего.
— Пойдем, пойдем! — пела она.
Повела нас по суше. Плот мы тащили за собой. Привязали его к древнему швартовочному кольцу и поднялись за Небоглазкой по остаткам лестницы к остаткам причала. Карабкаясь за ней, я увидела, что между пальцами ног у нее тоже перепонки. Наверху она протянула руку каждому из нас, помогая подняться. Попыталась коснуться наших лиц. Мы все как отшатнемся. А она только улыбается:
— Не бойтесь, сестра моя, братья мои! Здесь нечего бояться!
Опять потянулась к Январю и Мышу.
— А ты кто будешь? А ты кто?
— Это Январь Карр, — говорю. — Это Мыш Галлейн. А я — Эрин Ло.
— Чудные, до чего же вы чудные! — выпевает. — Идите! Идите следом за Небоглазкой!
3
Ступив на причал, мы выбрались из тумана. Заброшенные склады, полуразрушенные стены, темные проулки. Голые стропила и провалившиеся крыши на фоне неба. Земля вся в ямах и рытвинах. Ил и вода с нас так и текут, так и капают.
Небоглазка нас за собой манит. Свернула в переулок, нырнула в глубокий мрак.
— Следом! — повторяет. — Следом. Следом.
Ведет нас сквозь хитросплетение улиц и проулков.
Белесые волосы пляшут по спине. Она часто оборачивалась и поджидала нас — глаза так и сверкают. И все повторяет нараспев:
— Следом, следом, следом.
Мы натыкались на стены и попадали ногами в рытвины. Обдирали костяшки пальцев о камни. Мы кружили, петляли; мы пригибались под низкими сводами. Мы шагали по шатким полам обветшавших зданий. В лунном свете видели красные знаки, предупреждавшие об опасности. Там были изображения сторожей и злобных сторожевых собак. И на каждом знаке: ВХОД ВОСПРЕЩЕН, ВХОД ВОСПРЕЩЕН, ВХОД ВОСПРЕЩЕН.
Шагаем за Небоглазкой — за ее тонкими ножками, белесыми волосами, сияющими глазами, певучим голосом. Следом, следом, следом, следом.
Вошли в огромное здание. Лунный свет падал клиньями сквозь разбитые потолочные окна. В ряд стояли большие темные машины, над ними крючились статуи — бронзовые орлы и ангелы. Пол засыпан щебенкой, бумагой, битым стеклом. Вокруг штабелями книги, журналы, газеты.
Она остановилась под парой огромных распростертых черных крыльев.
— А здесь книги делали. Видали?
Наклонилась и выбрала из мусора на полу горстку металлических литер.
— Видали? — говорит.
Разжала ладонь, и литеры со стуком упали обратно на пол.
— Только давно-давно, — говорит.
Улыбнулась, блеснув глазами:
— Дедуля всё охраняет. Вот тут написано, смотрите.
Кивнула на заколоченное окно. Сквозь щели между досками пробивались лучики света. Рядом дверь с табличкой:
— Он ждет, — говорит. — Он уже готов, что вы придете.
