Николай Федоров - Тучков мост
— Я видел, — сказал Петя. — Они по набережной к Тучкову гнали. Человек пять.
Вдруг Оля встала и подбежала к мотоциклу:
— Гена, прокати.
— Залазь, — сказал Генка. — Только предупреждаю: не пищать.
Оля впрыгнула на сиденье, Генка вывернул газ, переднее колесо вздыбилось, мотоцикл рванулся и исчез в подворотне. Как в преисподней. Будто его и не было. Только вонь от выхлопных газов фиолетовым облаком застыла над садиком.
— Зря ты с ней рассиживаешь, — мрачно сказал Петя. — Ты думаешь, я так говорю, потому что мне без тебя скучно. Ну вроде как ревную. Ничего подобного. Просто она, ну… нехорошая. Я, Андрюха, в людях разбираюсь. Ты мне поверь.
— Да что ты все каркаешь, как старая карга! — обозлился я. — Нехорошая, недобрая… Заладил! Откуда ты ее знаешь? Тебе, что, с белым бантиком надо? С нотной папкой под мышкой? Ты ее не знаешь совсем, а каркаешь, каркаешь!
— Ладно, Андрюха, не заводись, — вздохнув, сказал Петя. — Дело твое. Я тебе больше ничего не скажу. Ну так пойдем на свалку-то?
— Пойдем. Куда деваться.
Петя присмотрел эту свалку несколько дней назад. Собственно, это и не свалка была, а какой-то склад или хозяйственный двор. У нас ведь никогда склад от свалки не отличишь. Там и гараж был, и мастерская, и еще какие-то сарайчики и постройки. А во дворе куча всяких железок, проволоки, разных испорченных деталей, приборов, сгоревших конденсаторов. В общем, райское место. Мы с Петей хотели поискать там медные трубки, да, может, и чего другое интересное попадется.
Идти было недалеко. А если проходными дворами, а потом через парк наискосок — так и совсем близко.
Ворота склада на сей раз были закрыты, но тут же рядом в заборе зияла такая дыра, что через нее можно было наш «Буран» вывести.
Мы вошли в дыру, перелезли через штабеля гнилых досок и оказались на заветном дворе. В углу двора прямо на ржавых дисках стояли останки грузовика «ЗИС-5». Такие машины, я знал по книгам, были у нас еще до войны. По ледовой дороге в блокаду тоже «ЗИСы» ходили.
— Во, гляди, рессора, — сказал Петя, разгребая палкой металлические стружки. — Может, для вашего «Бурана» сгодится?
— Да ты что! Это, небось, от «КамАЗа» или от «ЗИЛа». А это что такое? Манометр вроде. Надо взять, показать папе…
Мы уже набрали кой-какой мелочишки, попадались нам и разные металлические трубки, но медных что-то не было видно.
— Пойду за грузовиком посмотрю, — сказал Петя. — Там тоже хламу полно.
Я разглядывал найденный манометр, тряс его, пытаясь определить, исправный он или нет.
— Андрюха, иди сюда! — закричал Петя.
— Нашел трубки?
— Да нет, тут другое…
Я обогнул останки «ЗИСа» и в самом углу, под дырявым навесом, увидел массивный гранитный постамент черного цвета, обросший по углам зеленым мхом. На граните со следами золотой краски была высечена надпись:
ПЕТРЪ АРКАДЬЕВИЧЪ СТОЛЫПИНЪ
1862–1911
— Подставка какая-то для памятника, — сказал Петя.
— Сам ты «подставка», — сказал я. — Это пьедестал. Или постамент — как хочешь.
— А где сам памятник?
— Это науке не известно. Кстати, не знаешь, кто такой Столыпин?
— Понятия не имею.
— Это что у меня здесь еще за экскурсия, — послышался позади нас незлобивый старческий голос.
Мы обернулись. Перед нами стоял сторож в замызганном темно-синем ватнике и в светлой летней шляпе «в дырочку».
— Да мы так, ничего… — сказал Петя. — Мы сейчас уйдем.
— Мы медные трубочки хотели на вашей свалке посмотреть, — сказал я.
— Ну, ну, трубочки можно, — охотно разрешил сторож. — Только чтобы ничего не поджигать. Ни-ни!
— Что вы, что вы, мы и не собирались.
— Это хорошо, что не собирались. Дайте-ка мне, кстати, огонька. Забыл, понимаешь, дома спички. А каждый раз от рефлектора прикуривать — всю бороду спалишь.
— А у нас нет спичек, — сказал я.
— Мы некурящие, — добавил Петя.
— Вот те на! Пионеры — и без спичек. Чудеса.
— А что это у вас тут за постамент стоит? — спросил Петя. — То есть пьедестал.
— Стоит, — согласился старик. — Давно уже. Может, с войны, а может, и раньше. Я тут, почитай, двадцать лет работаю, а камень так и стоит, мохом оброс.
— А кто такой Столыпин? — спросил я.
— Министр был такой до революции.
— Все ясно, — сказал Петя. — Царский сатрап.
— Почему сатрап? Говорят, умный был мужик, деловой. Сам царь его побаивался. Шлепнули его.
— А кто шлепнул? Царь?
— Да нет, не царь. Террористы вроде какие. Эсеры, что ли.
— Значит, он за нас был? За революцию?
— Эк, у вас все просто: если не сатрап, то непременно революционер: «Ура! Долой самодержавие!» Нет, сыночки, революционером Столыпин не был. Но и худого России тоже не желал. А революции-то он как раз не хотел. В общем, сложный был министр.
— А где же сам памятник? — спросил я. — Интересно бы посмотреть.
— Чего не знаю, того не знаю. Может, в революцию спихнули, а может, вообще не успели сделать. Столыпина, стало быть, в одиннадцатом годе убили, а в четырнадцатом война началась, первая мировая. Тут уж не до памятников было… Н-да. Значит, нет у вас спичек. Пойду рефлектор включать, бороду палить.
Вечером за ужином я спросил:
— Папа, ты знаешь, кто такой был Столыпин?
— Столыпин? Конечно, знаю. При Николае Втором — министр внутренних дел, а потом одновременно и председатель совета министров.
— А кто его убил?
— О-о-о, да ты тоже кое-что знаешь. Так вот, убил его некий Богров. Он был агентом царской охранки и в то же время социал-революционером — «эсером». Проще говоря, провокатор. А почему ты вдруг об этом заговорил?
— Мы с Петей на свалке постамент нашли от памятника. А на нем написано: «Столыпин».
— Вот как? Интересно. А что же, там только постамент?
— Да, каменный такой.
— Надо же. Я не знал о памятнике Столыпину в Петербурге. Выходит, был. Покажешь мне как-нибудь?
Просто Боря и еще кое-что
Я в машинах неплохо разбираюсь. Во-первых, мы журнал «За рулем» выписываем, во-вторых, дома у нас есть несколько книг по истории автомобилей, ну и папа, конечно, много рассказывает, мы с ним вместе «Буран» чиним. Так что, когда к нашему подъезду подкатил огромный иностранный автомобиль-пикап голубого цвета, я сразу определил: «вольво».
Номер на подъехавшей машине был наш, но это меня нисколько не удивило. Сейчас в городе полно иностранных машин с нашими номерами. Удивило меня другое — из открывшейся дверцы вышла моя мама. Она тоже сразу меня увидела, поманила пальцем, а потом снова нагнулась в салон и что-то сказала водителю.
Из машины вылез коренастый, лысеющий мужчина с круглым лицом, в очках с большими стеклами в тонкой металлической оправе.
— Вот посмотри. Боря, на это чудо в перьях, — сказала мама, кладя мне руку на плечо.
Мужчина зацокал языком, как китайский болванчик, замотал головой из стороны в сторону и даже, кажется, собрался потрогать меня толстыми, волосатыми пальцами.
— Ну везет, везет же тебе, Семенова, — сказал он, называя мамину девичью фамилию. — Такой мужик, такой большой мужик вымахал. Орел, орел! И всегда-то тебе везло. Я, бывало, на экзаменах со шпаргалкой три балла в поту зарабатываю, а она приходит гордая и бледная — и вытаскивает самый легкий первый билет.
— На этом мое везение и закончилось, — сказала мама и, подтолкнув меня, добавила: — Андрей, познакомься с дядей Борей.
— Ну здравствуй, здравствуй, наследник, — сказал мужчина и ухватил меня сразу за две руки.
— Здрасьте, — сказал я. — А вы мамин брат?
— Брат? Почему брат? Ты мне льстишь. Аня, он мне льстит. Неужели я старый, лысый мужик с длинным носом похож на твою молодую, красивую маму.
— Но она же сказала, что вы дядя.
— Андрей, прекрати свои дурацкие шутки!
— Стоп, стоп, стоп! Он прав. Ребенок прав. Что это еще за дяди Бори, тети Маши. Меня зовут… А знаешь что, зови меня просто Боря. Терпеть не могу, когда меня по имени-отчеству называют. Сразу кажется, что мне сто лет. Да, да, да, просто Боря. И можешь даже на ты. Договорились? Ну орел, орел! Такой огромный. Посмотри, Аня, он выше меня ростом! Спортсмен он, наверное, у тебя, спортсмен.
«Сейчас небось спросит, не играю ли я в теннис», — подумал я. И ведь надо же! Как в воду глядел:
— Ты в теннис не играешь? В большой, конечно: матч-бол, Уимблдон, Джимми Конорс…
Я уже хотел сказать какую-нибудь гадость, но мама меня опередила:
— У него любимый вид спорта — с отцом под машиной лежать.
— Это неплохо, это неплохо. Глядишь, к восемнадцати права получит. Купит себе «роллс-ройс». А теннисом займись. Советую. Игра богов.
— И джентльменов, — добавил я.
— Точно! Ну все понимает! В мать, мать пошел… Ну, Анн, мне пора. Страшно рад был тебя встретить.
