Канни Мёллер - Я - Янис

— Иногда я ходила в кино с магнитофоном в сумке. А потом слушала пленку и видела весь фильм от начала до конца. Бесплатно.

— Больше ты так не делаешь?

— Маленький сломался. А этот слишком тяжелый. К тому же, я, наверное, уже посмотрела все хорошие фильмы.

Она подошла к шкафу и взяла с полки фотографию.

Я увидела мужчину с большими усами, который держал под уздцы двух лошадей, белую и черную. Лошади везли что-то вроде повозки — похоже на цирковую.

— Это мой папа — тот, кто ведет лошадей. Негру и Бьянку.

Она сдвинула очки на лоб.

— А за повозкой целый караван. Последними идут повозки с животными. У нас было два льва, верблюд и множество кошек и собак.

— Ой, — сказала я. Больше ничего не смогла произнести.

— Мы путешествовали по дорогам Германии, Румынии, Венгрии. В любую непогоду. Находили достаточно большую поляну и разбивали шатер. Если нам разрешали. Еще у нас была карусель. После очень долгого перехода, если мы были слишком усталыми для представления, запускали одну карусель. И еще пускали посмотреть животных за деньги. А мы с мамой делали сахарную вату. Ее всегда хорошо брали. Те, кто посмотрел на льва и верблюда, всегда хотели угоститься сладеньким. Сахарная вата обволакивает нервы, как настоящая мягкая вата. И ты успокаиваешься.

Я не знала, правду она говорит или нет. Я не знала, имеет ли это значение — она говорит все как есть или сочиняет. Но были фотографии. Дядя Йосеф со львом. На другой фотографии он держал хлыст, рядом — верблюд. Между горбами верблюда сидела собака, на каждом горбе по кошке.

— Этот номер придумал мой папа, — гордо рассказывала Глория. — Собака и кошки менялись местами, а верблюд вышагивал по манежу. Иногда они забирались к нему на голову, иногда прыгали через горбы, как прыгают через козла. Ты где-нибудь еще такое видела?

Я помотала головой.

— А верблюду это нравилось? — осторожно спросила я. — Что они так по нему прыгали?

— На репетициях Гоби, конечно, был недоволен. Верблюда звали Гоби. Если папа пытался его заставить, он просто ложился на землю. И папе приходилось слушаться, иначе номера не получилось бы.

— А ты? — спросила я. — Ты ухаживала за животными, да?

— Мы все ухаживали. Мама и папа, и братья. А Йосеф ухаживал за львом.

Она осторожно достала две фотографии, которые были спрятаны за снимком дяди Йосефа со львом. На одной была девочка на велосипеде. Вторую Глория показала, смущаясь. Девочка в белом платье шла по канату, одновременно жонглируя тремя кеглями.

— Тебе, конечно, не видно, что это я. Да и я уже почти не вижу.

Я посмотрела на Глорию, чтобы сравнить. Похожего было немного. Может быть, глаза.

— Это последний год нашего «Цирка Варьете».

Она вздохнула и стала собирать фотографии, но мне хотелось смотреть еще. Тогда она решительно отняла их у меня и вернулась к шкафу. Она не стала расставлять их так же красиво, как прежде, а просто сложила в кучу. Потом тяжко опустилась на стул. Устало поднесла стакан ко рту.

— Что случилось?.. — спросила я. — Почему это был последний год?

— Я осталась одна, — она поставила стакан. — Они отняли у нас цирк. Всю нашу семью отправили в лагерь. Мы же были цыгане. Мы были как мусор. Никого не волновало, что мы умеем. Маму, папу, моих троих братьев и Йосефа, всех увезли на грузовике. И львов они забрали, не знаю, что с ними стало. Может, их убили, а может, отправили в зоопарк. Но меня не нашли. Когда пришли солдаты, я собирала дрова в лесу. А потом спряталась на опушке. Видела, как солдаты их бьют и загоняют в грузовик. Я ничего не могла сделать. Папа один раз обернулся и посмотрел на деревья, где я пряталась. Кажется, он понял, что я была там.

Глория смотрела прямо перед собой с застывшим лицом.

— Я лежала, пока не стемнело, потом прокралась к нашей стоянке. Зашла в повозку, в которой жила всю жизнь. Легла в свою постель и стала просить Бога, чтобы они вернулись. Я думала, что если уснуть и потом проснуться, то все будет как обычно.

7. «Цирк Варьете»

Но когда она проснулась, ничего не изменилось. Ее семья не вернулась. Три дня Глория оставалась на разоренной стоянке. На третью ночь пришли пьяные люди, забрали вещи из повозок и подожгли остальное. И убили верблюда.

— Они хотели мяса, — сказала Глория. — В то время все голодали.

Глория убежала в лес. Она успела захватить только узелок с одеждой и еще фотографии, которые теперь показывала мне.

Я не знала, что сказать ей в ответ. Поэтому молчала.

— О таком обычно не говорят… — она положила руку на спину коту, совсем рядом с моей рукой.

— Господин Аль ничего не рассказывал о том, откуда пришел. Просто запрыгнул ко мне через окно, — продолжала она. — Может, оно и к лучшему. Знать друг о друге как можно меньше.

— Но о друзьях хочется узнавать больше и больше, — сказала я. — Моим маме с папой тоже пришлось бежать. Иначе папу посадили бы в тюрьму.

Она посмотрела на меня, и глаза у нее заблестели — может быть, от слез.

— Знаешь что, Янис? Когда-нибудь мы с тобой пойдем в настоящий, очень хороший парк развлечений. Там будет карусель и лошади с золотыми гривами — вот бы отвести тебя в такое место! Тиволи в Копенгагене — ты там была?

— Нет. Мне, наверное, пора, — сказала я. — Который час?

— Что скажешь, господин Аль? — спросила она у кота. — Который час, по-твоему?

Кот зевнул.

Тогда я заметила, что в доме не слышно тиканья. Часов не было ни на стене, ни на шкафу. И на руке у Глории не было.

— Не люблю часы, — сказала она. — Но дрозды только что запели, значит, скоро семь.

— Ой, тогда мне пора домой.

— Не забудь перчатки!

Она протянула мне перчатки. Я подняла голову и подумала, что это самая высокая женщина из всех, кого я видела. Интересно, умеет ли она до сих пор ходить по канату, как раньше.

— У тебя есть велосипед, да? — сказала она, когда я подошла к входной двери.

— Да, — ответила я.

— А трюки знаешь?

— Не очень-то.

— Пойдем, — она стала натягивать пальто.

— Сейчас?

— Сейчас.

Я боялась, что во дворе будет народ. Не то чтобы я стыдилась Глории, но появляться с ней на людях совсем не хотелось.

Она встала на лестнице. Ей было, как будто, холодно. Для разогрева я сделала несколько кругов среди луж. Когда я проезжала мимо нее, она махала рукой.

И я начала: прибавила скорость, поднялась на заднее колесо и проехала метров пять, а потом снова опустила переднее. А потом попробовала один трюк, который у меня не очень хорошо получается. Прыгать на заднем колесе вперед маленькими скачками. И самое трудное — развернуться в другую сторону и прыгать обратно, ни разу не опустив переднее колесо.

Я не заметила Адидаса и его придурковатых горилл, которые стояли у соседнего подъезда. Увидела, только когда Глория перестала хлопать и я попробовала проехаться по узкой доске, перекинутой через самую большую лужу. Это было трудно, и не успела я доехать до конца, как Глория ушла — наверное, сильно замерзла, не знаю. Может быть, она ждала трюков поинтереснее.

Тогда Адидас и подослал ту гориллу, что побольше, — Али. Он ухватился за багажник, и я чуть не шлепнулась в воду.

— Отпусти, обезьяна вонючая! — заорала я.

— Адидас хочет с тобой поговорить, — буркнула горилла.

— Передай, что я с ним разговаривать не хочу!

Но он не отпускал багажник.

Я поняла, что деваться некуда. Пришлось идти.

— Здорово, — ухмыльнулся Адидас. — В цирк пойдешь работать?

— Посмотрим, — ответила я.

— А старуха твоя — что она говорит?

— Какая старуха?

— С которой ты на свидания ходишь.

Я попыталась вырваться вместе с велосипедом, но ничего не вышло.

— Как звать-то старуху?

— Не знаю.

— И что ты там делаешь?

— Ничего.

Горилла ухмыльнулась еще шире.

— Она тебе вещи дарит? — прокашлялся тот, что поменьше. Зеббе или как там его. Большая горилла Али хрюкнул:

— Ты ей нравишься, видно. Что она тебе дает?

— Морс, — ответила я.

— Но у нее ж еще что-нибудь есть? — Адидас пнул переднее колесо моего велосипеда. Это мне не понравилось — переднее колесо, если погнется, исправить трудно.

— Отпусти велосипед! — крикнула я. — У нее есть только злобный кот!

— Не ври, — хрюкнул Али.

— Через несколько дней покажешь, что она тебе подарила, — прошипел Адидас. — Поняла?

— Она мне морс дает, вот и все, я же сказала!

— Ну и ведьма! Тогда сама бери. Кольцо с бриллиантом. Или что угодно. Окей?

— Плохо слышишь? — заорала я. — У нее ничего нет!

Если бы не старшая сестра Линуса, после которой Зак воняет духами, все закончилось бы хуже. Адидас, прямо скажем, чувством юмора не славится.