Святослав Сахарнов - Остров водолазов

Четвертое. Остров, у которого произошла катастрофа, называется по-японски Сендзюкуити, что в переводе значит Тридцать один, а по-русски просто Тридцать первый. Но такого острова в группе Курильских островов сейчас нет.

И, наконец, пятое. Пароходы «Минин» и «Аян» были выброшены на камни. Их остатки могли сохраниться до наших дней.

— Надо сделать вот что, — сказал я, — надо разослать письма. Во-первых, сотрудникам газеты «Дальневосточный моряк», тем, кто работал в ней осенью двадцать второго года. Во-вторых, родственникам Соболевского. Сам он, полагаю, на родину не вернулся. В-третьих, можно попытаться найти кого-нибудь из команды «Минина». Ведь они спаслись?

Аркадий пожал плечами:

— Я не могу явиться к Степняку, не обладая исчерпывающим ответом на любой его вопрос. Надо разослать письма всем, кто может что-нибудь знать о «Минине» и «Аяне». Смотри, я купил сегодня конверты. Я чувствовал, что они пригодятся. Ты прав, мы знаем достаточно. Можно начинать.

Он вытряхнул из портфеля на стол кучу конвертов, сбил конверты в аккуратную пачку и уселся за пишущую машинку.

Звенящий белый лист с треском вошел под валик. Аркадий упоенно начал выстукивать текст. Он касался пальцами клавиш легко, как пианист. Он печатал не глядя.

— Пишу в музеи. В архив. В справочный стол.

— Напиши в Дальневосточное пароходство.

Я взял фотографии газетных полос и еще раз внимательно прочел текст.

…Что сказать? Много точных деталей, есть подробности аварии… Статью писал или очевидец или человек, беседовавший с теми, кто был на «Минине».

Я попробовал и полное отрицание. Фальшивка? Зачем было фабриковать ее? Мистификация? С какой целью? Кстати, в те времена авария даже с человеческими жертвами вряд ли могла заинтересовать читателей больше, чем сообщения из Маньчжурии или Забайкалья, где свирепствовали остатки белых банд и решалась судьба Дальнего Востока. Странно. Очень странно…

Аркадий кончил печатать и ушел бросить письма. Я лег на кровать, снял туфли, вытянул усталые ноги. Незначительная, какой она казалась мне попервоначалу, история начала приобретать размах и четкость. Тонкая нить, которой следовал Аркадий, упорно не рвалась. Я представил себе: на груду рукописей, которая высилась на столе у Аркадия, в один прекрасный день ляжет письмо в сером конверте с криво наклеенной маркой, — я отчетливо представлял себе это письмо. Долгожданный ответ…

Когда я проснулся, Аркадий сидел за столом, неторопливо листая том за томом. Светлые волосы топорщились над его головой, как венец мученика.

Спать ему было негде: я занял единственное ложе.

Я приподнялся и взглянул в окно. В город уже входило утро. За стеклом последний раз вспыхнули и погасли фонари. Призрачный свет зарождающегося дня упал на оконную раму. В стеклах заблестели капли дождя. Над горбатой черепичной крышей дома на противоположной стороне улицы возник силуэт парусного корабля. Осторожно, словно пробуя глубину, парусник плыл вперед. Безмолвные казаки сидели вдоль борта. Ветер надежды наполнял холщовый парус. Коч плыл в зеленом небе, отступая и уменьшаясь в размерах.

Я потер усталые глаза — видение исчезло.

Когда я отнял от лица руки, Аркадий все еще сидел спиной ко мне и что-то неторопливо вписывал в карточки. Стол был уставлен маленькими деревянными ящичками. Тысячи карточек заполняли их. Карточки были исписаны аккуратным почерком, каждая имела свой номер.

Я позавидовал аккуратному безумству этого человека.

ГЛАВА ПЯТАЯ,

где мы узнаем, что такое Тридцать первый остров, и перелетаем во Владивосток

Я сидел за колченогим столом, вдвинутым в узкое пространство между двумя шкафами, и заполнял отчетную ведомость установки плит. Послышался шум. Кто-то, опрокидывая стулья и ящики, пробирался ко мне.

— Сергей, ты здесь? — послышался голос Аркадия. — Я нашел. Ты слышишь, я нашел его!

Я поднялся со стула, ухватил на лету локоть Аркадия и потащил приятеля из конторы в коридор.

— Я нашел, понимаешь, нашел! — Аркадий размахивал руками и поправлял поминутно падающие очки. — Все оказалось так просто.

— Зачем ты сюда пришел? Это ведь учреждение. Сядь на подоконник и успокойся. Что ты нашел?

— Остров. Я нашел остров. Тридцать первый. Понимаешь, в тысяча девятьсот сорок шестом году после освобождения производилось переименование Курильских островов. Я взял список названий и вот… Видишь: «Сендзюкуити-сима, в скобках — Тридцать первый — новое название Изменный, в память о событиях, происшедших в бухте Измены в тысяча восемьсот одиннадцатом году…» А вот план, я только что начертил его сам. Вот Кунашир, мыс Весло, бухта Измены. На полпути между мысом и островом Шпанберга маленькая точка. Это и есть Изменный. Все получается удачно: мы поедем туда в июле, а в августе там как раз кончаются туманы, наступает сухая осень, тепло.

— При чем тут я? Это ты едешь!

— Мне нельзя опускаться под воду, а у тебя — удостоверение легкого водолаза.

— Странный предлог для того, чтобы тащить человека на край света… Хорошо, положим, ты съездишь на Дальний Восток и вы с этим директором музея найдете какие-нибудь обломки. А дальше?

— Дальше будут работать историки. Кто его знает, что спрятал в своих пеналах Соболевский? А может быть, я напишу об этой поездке книгу.

— Не обольщайся, ты с этим кончил. Бери пример с меня. — Мой голос звучал не очень уверенно. — Свои стихи я сжег.

— Ты ничего не рассказывал жене?

— О твоей затее? Нет.

— Расскажи.

— Зачем? Сейчас она увлечена ленинградскими набережными. Она скажет, что ничего не понимает в авариях кораблей.

— Странная она у тебя…

— Страннее некуда.

— Итак?

Я вздохнул.

— Если сказать откровенно, можно и поехать с тобой. Какая разница, где проводить лето? Пусть будут Курильские острова. Дороговато — займу денег. Только уговор: пока не придут ответы на письма, моего согласия нет. Уж я-то должен ехать наверняка.

— Идет.

Ответы на запросы, посланные Аркадием, не заставили себя ждать. Первым пришло письмо из Владивостока:

Городской архив г. Владивосток № 554/л

Тов. Лещенко А. Г.

На Ваш запрос (наш вх. 775—65) сообщаем, что, по данным архива, газета «Дальневосточный моряк» выходила в 1922 году всего несколько раз (не более девяти) и была закрыта распоряжением № 45 от 17 декабря 1922 года.

Фамилиями и адресами сотрудников газеты, а также лиц, имевших какое-либо отношение к ее изданию, архив не располагает.

На вторую часть Вашего запроса сообщаем, что директором частного исторического музея в городе Владивостоке до октября того же года был Соболевский В. П. Во время эвакуации белыми города музей частично сгорел, а Соболевский тогда же исчез. До передачи не уничтоженных пожаром материалов музея в фонд государства обязанности директора исполнял тов. Прилепа Г. Р.

Вторым был ответ на запрос о родственниках Соболевского:

Центральный справочный стол Отделение розыска № 25–17

На № 764—66

Гражданка Соболевская Нина Михайловна, 1885 года рождения, состоявшая в браке с гражданином Соболевским Вениамином Павловичем, проживает в г. Алма-Ата по адресу: Красноармейская ул., дом 4.

На следующий день пришло еще одно письмо.

— О, опять Владивосток? — удивился Аркадий. — Ах да, ведь мы запрашивали пароходство!

В конверте было:

На Ваше письмо от 7 апреля с. г.

Прошу сообщить перечнем вопросов, какого рода обстоятельства аварии пароходов «Минин» и «Аян» Вас интересуют.

— Ух ты! — воскликнул Аркадий. — Вот это да. А если в перечень я включу сто вопросов? Он на все ответит?

— Нет. Но сразу видно человека. Аккуратен и исполнителен. Пошлешь ему перечень?

— Поздно. Приедем во Владивосток, явимся к нему. Делаю на карте пометку.

Положенный на карту маршрут нашей поездки напоминал созвездие Большой Медведицы: Владивосток — остров Тюлений — Курильские острова — и снова через Сахалин во Владивосток. Черпак и ручка. У самого начала ручки Аркадии написал имя Белова.

Тут же, у надписи «Владивосток», значилось — «Институт океанологии», а около Кунашира — «Краеведческий музей».

В начале июня мы начали собираться. Нужно было купить походную одежду, заказать билеты. Аркадий отнес на почту заявление, чтобы все письма, адресованные ему, пересылали в Южно-Курильск.

Минута, когда в моих руках оказался билет до Владивостока, заставила меня наконец поверить в реальность происходящего. Мы летели.

Последний день был наполнен горячечной суетой. Комната Аркадия оказалась заваленной вещами. Мы боролись с ними. Аркадии сидел верхом на рюкзаке и, едва не плача, пытался втиснуть в рюкзак одеяло. Белье, посуда, книги, полотенце уже лежали там. У ног Аркадия, хмуро поблескивая, валялись зеленые ласты и легководолазная маска. Я ликовал. Я уложил вещи в два чемодана и злорадствовал.