Галина Галахова - Поющий тростник
Наверное, поэтому Федя бился в руках Натальи Савельевны, как большая хищная щука в руках рыболова.
– Я не пойду, Наталья Савельевна, зачем?! Я не псих, я отличник!
Но Наталья Савельевна успокоила его и повела к психиатру, и, когда она вела его, ей почудилось вдруг, что Федя вздохнул и сказал: "Эх, Наталья Савельевна!"
Она тогда подумала, что ослышалась, или, может быть, она тогда сама себе так сказала, но потом она все время жалела о своем решении, хотя в общем-то ничего страшного не произошло.
Психиатр был маленьким седым старичком с лохматыми белыми бровями и такой же пушистой бородой. Его глаза – живые, как капли ртути, – остановились на Феде, и Федя закричал не своим голосом:
– Не трогайте меня, я не псих!
– А кто такой псих? – весело спросил старичок и, запрокинув голову, засмеялся радостным смехом.
Федя с удивлением уставился на него и сказал:
– Ну какой на всех кидается.
– А ты?
– Я раньше был такой, особенно когда меня дразнили.
– Как же тебя дразнили?
– Свирепым Носорогом.
– Надо же! Очень опасное прозвище, – сказал старичок, прикрыв глаза ладонью, чтобы они не смеялись.
– Почему опасное? – заинтересовался Федя и перевел дыхание.
– Нагнись ко мне, Федя, я тебе открою тайну. Но смотри, чтобы никто ее не узнал.
Федя с опаской нагнулся к психиатру и услышал:
– Человеку с таким прозвищем угрожает большая опасность превратиться в настоящего носорога, если он будет продолжать драться и обращать внимание на тех, кто его дразнит. Об этом даже один писатель писал.
– Так что ж, ему совсем нельзя драться?
– В пределах нормы!
Федя ушел от психиатра и вернулся в класс под сильным впечатлением услышанного. Сколько ни пытали его первоклассники, он отвечал:
– В пределах нормы.
Сам он изо всех сил пытался понять, что значит драться "в пределах нормы". Не в силах справиться с решением, обратился за ответом к Соколовой, которая авторитетно заявила, что это значит – вести себя как остальные мальчишки и не вырываться далеко вперед.
Наталье Савельевне психиатр сказал, что Федя ему очень понравился и что мальчик не по годам физически развит. Но этот его разрыв с остальными исчезнет, как только проснутся в остальных дремлющие в них пока силы, и что Гончаров в скором времени превратится в овцу, потому что он один из тех счастливых и не подозревающих об этом людей, у которых сильно развито чувство собственного достоинства. И еще сказал, что из этого мальчишки в свое время будет толк. Возможно, он станет знаменитым хоккеистом, потому что доктор наблюдал за ним вчера вечером, когда он стоял в воротах, и он поразил доктора своим мужеством – так вот начисто и сразил. А живет доктор здесь, на Гражданке, в сороковых домах, поблизости.
Наталья Савельевна внимала врачу, как оракулу, но больше всего ее поразили слова про овцу, и она с удивлением спросила:
– Превратится в овцу?! Гончаров превратится в овцу?
– В будущем он должен намного смягчиться, и вы ему в этом поможете сами. Я в вас уверен! – засмеялся психиатр и обдал Наталью Савельевну таким пронзительным взглядом – как обнаружилось – очень синих глаз, что у нее мурашки побежали по телу, и она поняла испуг Гончарова и посочувствовала ему.
Жизнь третья
САНЯ ИВАНОВ – ЕСТЕСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК
Когда теперь Наталья Савельевна смотрела на последнюю парту, где сидели Гончаров и Соколова, ей начинало казаться, что они самовольно нарушили границу первого "А" и перебежали к ней неожиданно из будущего, которое она рассчитала для них до третьего класса (дальше ей не хватило фантазии), и что цветут они, как яблони в весеннем саду – нежно и празднично.
По сравнению с ними Саня Иванов выглядел слабой и тонкой травинкой, которая только и мечтала – расти сама по себе, чтобы не трогали ее, не обращали внимания. Всякое изменение в жизни Саня принимал как горе и обиду, и даже школу он принял безрадостно, и того хуже – со слезами на глазах.
– Смотри-ка, Саня, какой я тебе костюм купила, давай-ка примерим, мой хороший! – сказала радостная мамка, разворачивая покупку. – Вот и ранец купила, и авторучки две – на всякий случай. Авторучки-то голубые, а ранец – коричневый!
– Не надо мне костюма школьного, не надо мне ранца коричневого, не надо голубых авторучек, я не пойду в школу, – сказал Саня и заплакал.
Мамка, не слушая, нарядила его в школьную форму, от себя отстранила и залюбовалась им, своим сыном, несравненным Саней.
– Не хочу в школу! – хныкал Саня. – Мне там скучно будет. Не люблю буквы – они на дохлых мух похожи. Не пойду в школу – там мальчишки драться будут, а я не люблю драться, мне мальчишек жалко.
– Нельзя в школу не ходить, Саня, – закон такой. Учиться обязательно надо, а то будешь, как я, дворником, метлой махать да снег лопатой сгребать. А то еще, как деду Игнату, коров останется тебе, неученому, пасти.
– Я бы очень хотел, мамка, быть дворником. Я люблю снег сгребать. А больше всего мне хотелось бы стать пастухом, как дедушка Игнат. До чего хорошо мы пасли с ним коров в это лето! Пускай, мамка, я буду пастухом!
– Нет, не сбудется твоя мечта, Саня. Тебе надо вперед идти, а не оглядываться на нас, обиженных жизнью, и нам завидовать.
Ранним утром первого сентября подняла мамка Саню, намыла его, причесала, нарядила в школьную форму, повесила за плечи ранец, вручила букет и торжественно повела в школу. Пока они шли, слезы не давали ей покоя. Они бежали по лицу бурными потоками, и если бы устроили конкурс на самого плачущего и взволнованного родителя, то она без труда победила бы на нем.
Саня шел по улице и радовался солнечному утру, цветам, которые плыли по направлению к школе в загорелых руках ребят, и удивлялся, что ему хорошо и совсем не страшно. Он посмотрел на мать, чтобы обрадовать ее, и остановился, увидев ее плачущей безо всякого удержу.
– Ты чего, глупая, плачешь? – ласково спросил он, и обнял ее руку, и прижался к ней горячей щекой. – Не страшно в школе, сама говорила.
– Эх, несмышленыш ты мой! Ничего ты не понимаешь. Начинается у тебя трудовая и заботная жизнь, и поэтому мне взгрустнулось.
– Не волнуйся, мамка! Все хорошо, главное – ты со мной, – успокоил он мать. И от его впервые уверенных слов она и вправду успокоилась и с восхищением проводила его взглядом, когда он ринулся в толпу первого "А", и затерялся в ней, и растаял.
Наталья Савельевна поймала ее взгляд, предназначенный Сане, и улыбнулась ей, словно хотела поддержать в трудную минуту. И поддержала.
Начал Саня учебу. Как иностранец сидел он на уроках, не понимая ничего, не принимая в них участия. Саня слушал учительницу, ее задушевный голос убаюкивал его, обволакивал туманом голову, и он уносился куда-то, где ничего не было. Спать на уроках нельзя было, и поэтому Саня придумал защиту против напевных речей учительницы. Он заложил уши ватой и занялся вырезанием под партой картинок из букваря.
Наталья Савельевна не могла на него нарадоваться – так смирно он сидел, и внимательно ее слушал, и время от времени поднимал на нее глаза (как раз когда надо было перевернуть страницу, где его ждали еще не вырезанные картинки).
– Иванов! – однажды вызвала его Наталья Савельевна и велела повторить стихотворение, которое весь класс дружно учил хором.
Саня не ответил и, углубленный в работу, даже головы не поднял.
Наталья Савельевна подошла к его парте и увидела, чем он занят. Она отобрала у него ножницы и, когда он склонил голову, заметила кусок ваты, торчащий из уха.
– На уроках надо слушать меня, Саня Иванов! Саня смотрел на Наталью Савельевну отсутствующим взглядом, и она, не чувствуя с ним контакта, спросила:
– Ты слышишь меня?
Саня замотал головой, что не слышит.
– У тебя уши болят? Саня вынул вату и сказал:
– Вот теперь слышу. Скажите что-нибудь!
– Ты зачем вату в уши положил?
– Чтобы вы мне не мешали, а то я спать хотел от вашего голоса, – ответил Саня.
Наталья Савельевна еще раз объяснила ему, что он должен делать на уроках, и Саня без устали стал смотреть на учительницу, героически борясь с дремотой.
Через неделю он привык вести себя как полагается, но по-прежнему не понимал, о чем это Наталья Савельевна говорит на уроке математики.
Дома он жаловался мамке на математику и спрашивал:
– Ну зачем она такая злая, что я ничего не понимаю? Ну зачем углы, зачем неравенства?
Мамка, проходившая неравенства в шестом классе да так и не осилившая их, пугалась его жалоб и говорила:
– Давай, Саня, ничего не бояться! Давай поучим неравенства, я сейчас с умом соберусь!
Но как только она видела значки неравенства, она тоже путалась – какой значок "больше", а какой – "меньше". Как она себя ругала в душе, что бросила школу в шестом классе, что училась лениво и плохо!
– Саня, ты сам подумай, а я побегу в ЖЭК, мне срочно надо.
Она убегала на улицу, мела асфальт и опять ругала себя.
