Любовь Воронкова - Старшая сестра
– Можешь! – крикнул Антон. – Папа не хочет вырезать человечков!
– Почему же?
– Я его обманул.
– А, – серьёзно сказала мама, – уж тут я ничего не могу поделать. Не надо было обманывать. Зачем же ты обманул папу?
– Я твою чашку разбил нечаянно…
– Мою чашку? Вот ты какой неаккуратный! Из чего же я теперь чай пить буду?
– Из моей…
– А ты из чего?
– А я из ковшика…
Анна Кузьминична засмеялась. Мама отвернулась и низко нагнулась над тазом – мама считала, что Антон не должен видеть, что она тоже смеётся.
– Уж прости его, Нина Васильевна, для завтрашнего праздничка! – сказала Анна Кузьминична. – Он разбил-то не нарочно.
– Пускай бы разбил, да сказал бы правду, – возразила мама. – А обманывать ни в праздник, ни в будни нельзя.
– А я ничего не разбила и папу не обманула! – сообщила Изюмка, прибежавшая следом.
Зина молча высыпала в ведро осколки.
«Антон обманул – и вон сколько слёз пролил из-за этого, – думала она. – А я? Разве я не обманула Ивана Прокофьевича, когда опоздала? И маму тоже. Разве не обманула? Ещё хуже обманула!»
После ужина, когда уже все улеглись в постели и только мама ходила по комнате, что-то прибирая, Зина тихонько подошла к ней:
– Мама, а если человек про что-нибудь не скажет, он тоже обманщик? Или нет? Вот промолчит просто – и всё.
– Я что-то не понимаю, дочка, – ответила мать, чуть-чуть наморщив свой гладкий белый лоб. – Ты не можешь пояснее?
– Ну, вот человек слышит, как другой человек говорит неправду, а сам молчит. Значит, он тоже обманывает?
– По-моему, обманывает.
– А если что-нибудь сделает плохое… Ну, случится с ним что-нибудь… а он не скажет. Это тоже обманывает?
Мама с Изюмкиной куклой в руках, которую подняла с пола, села на диван и усадила Зину рядом:
– Если ты пионерка и сделаешь что-нибудь недостойное… Ну, например, спишешь что-нибудь или вдруг отколотишь маленького на улице…
– Мама, что ты! – улыбнулась Зина.
– Ну нет, это я для примера… И промолчишь об этом, то ты обманешь свою пионерскую организацию. Все будут думать, что ты хорошая пионерка, а ты хорошая будешь только внешне, поверху… – попробовала объяснить мама. И тут же, взглянув на Зину, спросила: – А теперь скажи, что у тебя случилось?
– У меня? – попыталась удивиться Зина.
– Да-да, у тебя, дочка, – твёрдо повторила мама. – Ну-ка, давай выкладывай.
Зина помялась немножко. Но преодолела себя и, запинаясь, начала рассказывать. Сегодня был у них сбор звена. И на звене девочки очень стыдили Тамару Белокурову за то, что она опаздывает. И её, Зину, тоже бранили…
Мама удивлённо поглядела на Зину: а её-то за что же?
Зина опоздала вместе с Тамарой. Зашла за Тамарой – ну, обе и опоздали.
– Значит, ты хотела её вверх потянуть, – сказала мама, – а она оказалась сильнее и тебя вниз потянула. Ну, а дальше?
– И, кроме того, Тамара обманула всех, что у неё мать заболела. А у неё мать ничуть не заболела – такая румяная, толстая… А здоровается так, что и не поймёшь, поздоровалась она или нет: глядит на человека, а будто его и не видит.
– Это у нашего инженера Белокурова такая жена? – удивилась мама. – Жалко… Но не о ней речь. Речь-то о тебе. Нескладно ты поступила, дочка. Подругу защищаешь, а школу обманываешь. А в школе-то кто? Твои же все подруги, пионерки. И учителя. Но опаздывать да ещё обманывать – учителей обманывать! – нет, дочка, это никуда не годится. Никуда не годится! И бранили вас на звене мало… Я бы перед всей дружиной побранила!
– А как же быть-то? – тихо, не поднимая головы, спросила Зина. – Ведь я должна ей помогать… ну, Тамаре-то.
– Вы все должны друг другу помогать. Но одна ты перед ней слаба, пускай за неё отряд возьмётся.
– Нет, я должна.
– Именно ты?
– Да. Я должна. Я обещала… Мы друг другу обещали… всю жизнь помогать.
Мама с минутку подумала, потом сказала:
– А знаешь, дочка? Вот этим ты и поможешь ей лучше всего: обратись к своему пионерскому отряду. Вместе-то, всем отрядом, вы и поможете. – И, понизив голос, добавила: – Только не будем папе об этом говорить, ладно? Он ведь, знаешь, всякого обмана просто терпеть не может – он ведь у нас такой принципиальный. Это его прямо за сердце берёт. А зачем нам его огорчать? Сами справимся. Расстроится, задумается на работе, а работа у него на заводе, сама знаешь, опасная. Чуть зазевался – пожалуй, раскалённой проволокой-то и опояшет!
– Не скажем, не скажем! – горячо прошептала Зина. – Ни за что не скажем! Я всё поправлю!
– Шептунов – на мороз! – вдруг раздался негромкий полусонный голос отца.
– Всё, всё! – ответила мама. – Спать.
Зина с облегчённой и успокоенной душой отправилась в спальню, мимоходом уложив в кровать Изюмкину куклу, оставленную мамой на диване. Зина и сама ещё так недавно играла в куклы.
ГДЕ РАБОТАЮТ ИХ ОТЦЫ
Ну вот наконец и собралась школьная экскурсия на завод.
Фатьма торопливо одевалась, а сама всё поглядывала на часы.
– А что ж не зайдёт за тобой подружка твоя? – спросила у Фатьмы её мать, весёлая, круглолицая Дарима.
У Даримы были узкие, немножко косо поставленные глаза, и стоило ей чуть-чуть прищурить веки, как уже казалось, что глаза её смеются и озаряют улыбкой всё лицо. Во дворе все любили дворничиху Дариму, и жильцы дома, встречая её на дворе, всегда кланялись ей и спрашивали, как её дела. Дариму любили за то, что она была приветлива, и за то, что неинтересную и трудную свою работу (ну что такое работа дворника: подметёшь двор, а через час хоть опять подметай!) Дарима умела делать весело, прилежно, по-хозяйски. Это она посеяла газон во дворе около забора, это она притащила откуда-то и посадила у ворот два молодых тополька, это она защищает и бережёт старые деревья под окнами флигеля, так украшающие двор.
«Мой двор», «У меня во дворе» – так любила говорить Дарима. И уже вся улица привыкла к этому, и соседи не называли этот дом домом № 5, а говорили: «В доме у Даримы», или: «Как пройдёшь дом Даримы»… И даже Фатьма иногда сбивалась и тоже говорила: «Мамин дом», а потом смеялась этому. А иногда, возражая на слова матери, которая, подсчитывая зарплату, вздыхала: «Эх, ну и богачи же мы с тобой!» – Фатьма говорила: «А чем же не богачи, мама? У тебя вон целый дом есть, и двор, и деревьев вон сколько!»
Давно уже не видела Дарима в «своём доме» любимую подружку Фатьмы, Зину Стрешневу. Всё помалкивала, а нынче спросила:
– Где же она, твоя подружка, та, беленькая, как пряник всё равно?
– Не преник, а пряник, – отозвалась Фатьма, не отвечая на вопрос.
– Да я и говорю – преник. Эх, эх, видно, пошла у вас дружба, как листья по ветру…
Да. Вот уж и деревья облетели, и морозец начинает прихватывать по утрам, и мать, вставая в шесть утра подметать двор, уже надевает тёплый платок, и в школе кончается первая четверть, а «беленькая подружка» Фатьмы больше не приходит в их зелёный домик. Врозь уходят в школу и врозь возвращаются домой. И если бы Дарима знала, до какого больного места в сердце Фатьмы дотронулась она, то ни о чём не стала бы спрашивать и не стала бы говорить о листьях, которые разлетаются по ветру!
Очень скучает о Зине Фатьма, скучает об их дружбе. Каждый день они встречаются в школе, и даже сидят по-прежнему на одной парте, и говорят то о том, то о другом… Но между ними словно стоит стена. И каждую перемену Зина – с Тамарой, с Машей или с кем-нибудь другим, но не с Фатьмой…
А Фатьма тоже не бегает за ней. Если её перестали любить, то и она перестанет…
Она быстрыми шагами идёт по звонкому, скованному морозцем тротуару. Вот и улица кончилась, вот и сквер, и школа. А вот уж и подруги кричат, толпясь у ворот школы:
– Фатьма! Фатьма! Скорее!
– Скорее, Фатьма! – кричит и Зина.
Фатьма подбежала к Зине, слегка закрасневшись от бега и радости, что вот, кажется, Зина опять по-прежнему позвала её и сейчас исчезнет и рассеется то непонятное, что так надолго разделило их. То же самое радостное чувство засветилось и в глазах Зины. Вот бежит её милая подружка Фатьма, с которой они уже так долго не болтали, не смеялись, не вели задушевных бесед! Зина уже сделала шаг к ней навстречу… Вдруг давнишняя обида опять встала перед нею. Разве они помирились?.. А Фатьма, заметив, как замкнулось и погасло Зинино лицо, тоже сдержала шаг и сказала, обращаясь ко всем:
– Здравствуйте, девочки!
Нет, нет! Её мать Дарима никогда, ни при какой нужде и беде не унижалась ни перед кем. Вот и Фатьма такая же.
И ещё раз золотая минутка ускользнула у подружек. И обе пожалели об этом, но ничего не сказали друг другу.
…Школьницы, держась парами, шли вдоль высокого серого забора.
Сегодня день был ясный, с крепким холодком, и трубы курились прямо в небо. Вот и ворота, проходная. Елена Петровна и старшая вожатая Ирина Леонидовна пошли за пропусками.
Вскоре калитка проходной открылась. Молодой рабочий в спецовке сказал Елене Петровне, что он проведёт экскурсию по заводу, и, сосредоточенно сдвинув брови, предупредил очень строго, что самостоятельно по заводу ходить нельзя, что отбиваться и вылезать вперёд нельзя, отставать нельзя и до чего-либо дотрагиваться – тоже нельзя…
