Леонид Сергеев - Белый и чёрный (Рассказы)
— Твой козёл совсем спятил. Забивать его пора, а вы с ним цацкаетесь.
После этих слов мы с Яшкой стали обходить мастерскую стороной. Отец говорил, что, валяясь в снегу, Яшка чистит шерсть, но я-то знал — мой друг просто радовался зиме.
В морозные дни Яшку брали на ночь домой, и мы, как и раньше, спали с ним на полу, в обнимку. Причём хитрец Яшка всё норовил занять лучшее место, у печки, из-за этого мы всегда долго укладывались. До Нового года мать больше не заговаривала о Яшке, но я не раз замечал, как отец украдкой сидел с моим другом у пристройки, курил папиросу и поглаживал козла. В середине зимы родители погрязли в долгах, а тут ещё заболела моя сестра, нужно было хорошее питание, и мать твёрдо сказала отцу:
— Ты мужчина или тряпка? Ты думаешь, мне Яшку не жалко? Но чем отдавать долги? И чем кормить детей? Их здоровье мне дороже Яшки!…
Отец долго молча курил, шмыгал носом, потом глубоко вздохнул и пообещал матери забить Яшку в субботу. Этот разговор я опять услышал случайно и в ту ночь долго не мог уснуть. Жизнь Яшки была в опасности, и я решил убежать с ним из дома. На следующий день была пятница. Сразу после школы я обвязал вокруг Яшкиной шеи верёвку, и мы с ним направились на наш бугор. Ничего не подозревающий Яшка начал, как обычно, носиться, валяться в снегу, лез ко мне бодаться, но я быстро его пристегнул и потащил к железнодорожному полотну. Я задумал отсидеться с Яшкой на ближайшей станции, пока отец с матерью не найдут другой выход расплатиться с долгами. Мы протопали километра два, как вдруг услышали сзади крик отца, он бежал за нами, махал рукой. Подойдя, отец снял шапку, вытер ладонью взмокшее лицо, закурил, глубоко затянулся.
— Понимаешь… — сказал он, выпуская дым. — Если бы мы с тобой жили вдвоём, мы как-нибудь перебились бы. Но ведь больна твоя сестра. Она не поправится без масла, молока… Да и долгов у нас полно… Яшку придётся… — Отец хотел сказать «забить», но у него не повернулся язык. Мы с тобой должны быть мужчинами, над нами уже все смеются, — то ли меня, то ли себя уговаривал отец. — Если хочешь, мы заведём собаку, — не очень уверенно добавил отец, прекрасно понимая, что никакая собака не заменит мне Яшки.
Назад мы плелись молча. Яшка всё понял — топал упираясь, насупившись. Я тоже еле ковылял и беззвучно ревел.
Утром отец куда-то ушёл и вернулся с длинным ножом, сделанным из напильника. Пока отец затачивал нож на бруске, я зашёл в пристройку попрощаться с Яшкой. Он стоял, прижавшись к стене, подрагивал ногами, тревожно сопел и даже отказался от своего любимого лакомства — морковки. Он даже не посмотрел на меня, только покосился и отвернулся — как от предателя.
Когда отец вошёл к нему с ножом, он забился в угол и отчаянно заблеял… И вдруг подбежал к отцу и стал лизать ему руки. Отец постоял в растерянности, потом бросил нож и, какой-то обмякший, побрёл к дому. Мать пошла по соседям и вскоре вернулась с мастером. Он согласился убить Яшку не потому, что недолюбливал его, а просто мать пообещала ему заплатить. К тому же у мастера было охотничье ружьё, и мать справедливо решила, что так всё кончится быстрее, без всяких мучений для Яшки.
Когда мастер открыл дверь пристройки, Яшка ударил его рогами, вырвался во двор и стал метаться вокруг пристройки. Мастер поймал конец верёвки и хотел привязать Яшку к забору, но с большим сильным козлом не так-то легко было справиться. В конце концов мастер плюнул, бросил верёвку, вскинул ружьё и стал выжидать момента, когда Яшка на мгновение остановится. Я отвернулся, заткнул уши… Потом услышал одновременно и выстрел, и рёв Яшки. Повернувшись, я увидел, что Яшка лежит на боку с открытыми глазами и неистово дёргает копытами. Через секунду Яшка вскочил и, припадая на передние ноги, пробежал несколько метров, разбрызгивая кровь по снегу, потом упал, и его забила дрожь. Эта дрожь становилась всё мельче и мельче, пока в Яшкиных глазах окончательно не угасла жизнь.
Моего Яшку убили на месте, где летом мы любили полежать, отдохнуть от наших будничных дел; на месте, где всегда росла высокая ярко-зелёная трава. Я забыл сказать ещё об одном свойстве той травы: даже в самые жаркие дни она оставалась влажной, и какие бы мы с Яшкой ни были разгорячённые, какие бы обиды или радости не переполняли нас, когда мы ложились в ту траву, становилось прохладно и спокойно.
У ЛЕСНИКА
Лесник Степаныч и его пёс Цыган живут на дальнем кордоне, в пяти километрах от деревни Сосновка. Вокруг дома лесника буйно растёт шиповник и боярышник.
— Они самые полезные, — говорит Степаныч. — Настойка шиповника лекарство от сорока болезней, а у боярышника древесина прочная, вязкая, радужная. Недаром из неё точат художественную посуду, игрушки. А я ложки и черпаки режу.
На полках у Степаныча лежат деревянные заготовки и свежеструганные изделия, пахучие, с тёмными прожилками — разводами. Кто бы ни зашёл к Степанычу, без ложки или черпака не уходит. Два раза в неделю к леснику на велосипеде приезжает почтальонша Лиза, светловолосая, голубоглазая, самая приветливая девушка в Сосновке. Лиза привозит Степанычу газеты, а Цыгану печенье. Степаныч угощает почтальоншу чаем с брусничным вареньем. За самоваром Степаныч говорит:
— Вчера приходил сохатый с семейством. Вот повадился… Овощи любят… А впервые они пришли ко мне зимой. Раз под утро слышу — Цыган заливается. Вышел, а они стоят у калитки. Пара лосей с лосёнком. Зима-то снежная была, и корм они доставали с трудом. Вот и пришли. Ну я вынес им картофелины, морковь… С того дня стали частенько подходить. И вот сейчас навещают…
— Они любят вас, — смеётся Лиза, — потому что вы добрый — животные ведь всё чувствуют.
— Звери вообще тянутся к людям, хотят, чтоб их приручили… А в лютую стужу им, ясное дело, тяжеловато. В первую зиму, когда я здесь начал только работать, не раз находил замёрзших кабанов, птиц. Они мёрзнут не от холода, а от голода. Синицы, так те без еды замерзают прямо на лету… Вот я и сделал кое-где кормушки. Оставляю пучки сена, корки, очистки… Что стоит-то поделиться… А ведь когда я был подростком, охотился. Да-а. У отца была берданка. От нужды, конечно, охотился, не забавы ради. Раз на охоте убил селезня. Вытащил его из камышей. У него были перебиты крылья. И вот держу его, значит, в руках… на перьях кровь, и чувствую, как бьётся его сердце. А он смотрит на меня и тихо крякает, как бы просит о помощи. Потом затих и начал остывать. И вот тут-то мне стало не по себе. Я понял всю жестокость охоты. «И зачем, — думаю, — лишил жизни такую красивую птицу?» Я представил, как он красовался перед своей подругой, ходил вокруг неё кругами, привставал и хлопал крыльями… как потом выводил бы утят на плёс, обучал их нырять и летать, как охранял бы свой выводок… Да-а. Человек может многое сделать, но вот живую птицу не сделает никогда.
Лиза сообщает Степанычу последние деревенские новости, потом прощается:
— Ну, я поехала. Спасибо за варенье, очень вкусное.
— Тебе спасибо за газеты, — отзовётся Степаныч. — И на-ка ложку возьми. В хозяйстве пригодится.
Лиза вскакивает на велосипед, машет рукой. Цыган провожает её до самой деревни.
Часто, тоже на велосипеде, к Степанычу заезжает ветеринар Костя, серьёзный, вихрастый парень. Он из райцентра и в Сосновке работает всего несколько месяцев.
— Наш ветеринар чудной какой-то, — говорит Лиза Степанычу. — В клуб не ходит, все вечера дома сидит, книжки почитывает, приёмник слушает… Вот просто интересно, почему он в клуб не ходит, а к вам приезжает?
— У нас общая привязанность к животным, — объясняет Степаныч.
В жаркие летние дни кордон залит солнцем; от елей бьёт горячей хвоей, сосны потрескивают чешуйчатой корой, в воздухе — терпкие испарения. Воздух тягучий, липкий. Только у речки прохладно. Она течёт вдоль кордона, мелководная, извилистая. На её берегах много золотистой ягоды вкуса печёного яблока. Это морошка, или «княженка», как её называют местные.
В полдень к речке тянутся все обитатели леса. Лучший «пляж» занимают кабаны. Радостно похрюкивая, точно ватага ребят, они влетают в воду, поднимая тучу брызг. Искупаются, начинают валяться на песке; некоторые, молодые, носятся друг за другом: потом хряк, а за ним и всё стадо, зарывается в песок, поглубже, чтоб не перегреться на солнцепёке.
В тенистый бочаг, спасаясь от жары и слепней, заходят лоси. Заходят медленно и важно. Войдут и долго стоят с закрытыми глазами — дремлют, но ушами насторожённо шевелят — прислушиваются, как бы кто не подкрался.
На мелководье тут и там плещутся сороки и разные мелкие птахи. Окунутся несколько раз и бьют по воде крыльями. Иногда, задрав лапы, заваливаются на бок — прямо как загорающие купальщики. Вылезут из воды, отряхиваются, распушив оперение. Потом одни взлетят на ветви, растопырят крылья и обсыхают, другие ложатся в лунки на берегу и лапами обсыпают себя песком, при этом то и дело ссорятся за более удобные, как им кажется, лунки.
