Сергей Иванов - Тринадцатый год жизни
— Да это вчерашние. Шутка!
Раз и два — разорвала четыре синих жалких бумажки. Но не бросила клочки, понятно! Положила в карман. Пошла к двери. И потом в ванной комнате брякнула щеколда.
Мать даже чудом не могла бы услышать Стеллиных слов. Но услышала её крик (который был на самом деле словом: «Шутка!»). Так она вскрикивала, бывало, когда палец прищемит. Лет до семи-восьми Стрелка любила кататься на дверях. Ну, а где двери, там и щели, а где щели, там и пальцы. Или коленку отобьёт. И мать выскочила из кухни, готовая увидеть что-нибудь именно такое… Увидела лишь мужа, который сидел не то в задумчивости, не то в оцепенении.
— Где Стрелка?
Тогда он рассказал, что произошло, начиная со вчерашних двух рублей. Нине (её, между прочим, звали Нина Александровна) трудно было дослушивать этот слишком обстоятельный — слишком спокойный, как ей казалось, — рассказ. Кивнула сколь могла сдержанно, оборвала его.
— Стрелка! — она постучала в дверь ванной. — Ты там что?
Слышался шум воды — вопрос вроде бы излишен. Но в детстве и в юности Нина сама слишком часто пряталась за этот шум… Да и сейчас бывало!
— Стрелка, ты можешь мне открыть?
— Нет.
— А когда?
— Через час.
Это можно было бы расценить как дерзость. Мать сказала мягко:
— Ну хорошо. У тебя часы на руке? Засекаешь время? Я тоже.
Потом она пошла на кухню, выключила всю свою готовку.
— Я вернусь через час.
Надела плащ, хотя на улице вовсе не было холодно. Но взрослой женщине неудобно в сентябре выходить из дому в одном платье.
Георгий Георгиевич остался один, был растерян. Выглянул в столовую:
— Хочешь, в шашки сыграем, Иван?
— Некогда! — Он смотрел серию про «Винни-Пуха», а впереди было ещё две.
Георгий Георгиевич вернулся к своей газете, сел. «Как будто бы именно я и виноват!»
Она шла по улице, торопливо вытирая слёзы — торопливо, чтобы не приставали, кому не надо. Ведь она была ещё совсем молодая женщина. В троллейбусе ей всегда говорили: «Девушка, передайте на билет». А между тем она имела уже двоих ребят!
Нина Александровна улыбнулась — и грустно и горделиво одновременно.
Начинались трудные времена! Она плакала и о своей Стрелке, которая так искренне и так бесполезно заботилась о мире в семье. И плакала о себе — уж поверьте, ей было о чём поплакать. И к тому же начинались действительно трудные времена.
Она не знала, как рассказать дочери, почему она расходится с мужем. Да и не считала, что это надо делать. Она думала, что просто однажды она своим материнским, авторитетным голосом скажет: «Вот, дети, у нас будет новая жизнь…» Нет, «новая» здесь не подходит. Новая — это как бы «хорошая». Она скажет «другая» или «иная». И дети кивнут согласно, понимающе. Потом примутся за эту «иную» жизнь.
Но оказалось, её расчёты — ерунда. Вернее всего, дети её не поймут, не послушают. Не услышат!
И всё-таки что-то она должна была сделать. Хотя бы на первое время… Ведь через час ей придётся говорить с дочерью. И невольно посмотрела на часы, утерев глаза. И почти знала: Стрелка тоже сейчас смотрит на часы, сидя в ванной на низкой скамеечке, и тоже утирает глаза.
Подумала: «Господи, мы такие с ней похожие. Как бы мне это ей растолковать». Опять улыбнулась и заплакала. Прошла мимо, не отвечая на воркотливый вопрос какого-то усача.
Пора привести себя в порядок и поворачивать к дому. Вместе с этой мыслью пришло и чувство, будто она решила главное — то, как будет дальше вести себя со своими детьми. «Словами пока я этого не знаю, а в душе знаю!» На самом деле она ничего не решила, а лишь перестала плакать и быстро, энергичным шагом шла к дому. Это всегда поднимает настроение. И появляется даже какая-то уверенность в себе.
Дочь её всё сидела над льющейся водой. Но теперь, конечно, лишь из-за того, что раз они договорились, то надо уж досидеть.
Нина Александровна постучала, одновременно сгоняя с лица улыбку:
— Стрелка…
И сейчас же щеколда брякнула назад — дверь открылась. Тут только мать поняла, что энергичная ходьба на самом деле вовсе не решила её проблем. В глазах промелькнул испуг. Но отступать уж было некуда.
Вечером она сказала мужу:
— Мне пришлось успокоить Стрелку, что мы, возможно… ещё поступим по-иному…
«Успокоить? — он подумал. — Нет, это называется другим словом». Но промолчал: ведь сам он и того не сделал.
— Поэтому, сделай одолжение, старайся держаться… в рамках.
Георгий Георгиевич молча кивнул.
А Стелла в это время лежала на животе, подперев голову рукой. В такой позе, говорят, любил лежать юный Пушкин. Стелла занималась странным делом: она мечтала. Ни на каплю не усомнившись в Нининых словах, она оттолкнулась от земли и полетела — успокоенная, лёгкая. Да и как ещё могло быть, верно? Ну не разведутся же они!.. «А ты говорила: делаю ненужное, не то!»
На улице, за тёмными деревьями, выше всех домов и ярче всех окон горела луна.
До нескорого свидания
Так минула первая десятидневка сентября. А погода всё стояла изумительная. Лучше, чем летом, ей-богу! Учиться не хотелось до полусмерти, и как только она принималась за домашнее задание, её в ту же секунду на корню косил сон.
А учителя словно бы и сами понимали это — задавали мало, уроки вели как-то нестрого. Тоже будто раскачивались. Ничего, они-то раскачаются, они-то своё наверстают, за них беспокоиться не надо.
Однажды Машка сказала:
— Погорим, Романова! Как начнут нас спрашивать, погорим… А я маме тройки не могу таскать, поняла?
И они придумали учить в парке… Он был, собственно, не парк, а большой сквер с десятком дорожек, старыми деревьями и стадионом через загородку. По дорожкам пыхтели любители медленного бега и быстрого похудения, рыскали разнокалиберные собаки, обнимались студенты и студентки из близлежащего пединститута, топали ничем не примечательные граждане.
Место, в общем, не слишком подходящее для учения уроков. Если б дома сесть за стол да устроить тишину — они бы раза в три быстрее всё написали и выучили. Но ведь это надо сесть!
В парке же им приходилось высиживать чуть не целый день. Они говорили: «Так мы заодно и гуляем!» На самом деле это они раскачивались для будущих трудов праведных, которых ученику — увы и увы! — хватает.
После такого вот урокоучения-мучения Стелла, явившись домой, увидела Гору и Ваньку, которые бродили по квартире, чем-то напоминая грибников. И время от времени раздавалось: «Нашёл. Не ищи». — «Молодчага, сын!»
— Вы чего тут? — рассеянно спросила Стелла, так как голова у неё была набита неулёгшимися обрывками знаний.
— Гору в командировку собираем! — сказал Ванька и состроил невинно-нахальную рожу. Он был вполне искренне доволен, что наступит отдых от Гориных нотаций. И потом, Гора из командировки всегда чего-нибудь привозил.
Стелла почувствовала, что краснеет, быстро вышла на балкон. Стала смотреть вниз через перила. «Как же так? — думала она. И потом без всякой связи: — Вот тебе и всё!»
Во дворе народ от души гонял в настольный теннис. И уроки у них были сделаны… не в сквере. И дома никто «в командировку» не собирался.
— Ну ты что?! Помоги хотя бы! — в балконных дверях возник Ванька. — Что я, нанялся вам полотенца тут собирать?
За его спиной стоял Гора. Сейчас они оба смотрели на Стеллу. И такими разными глазами!
— Ты когда уезжаешь?
Гора за спиной у Ваньки лишь молча кивнул.
— Нина знает?
— Мы договорились… То есть я хочу сказать… У неё сегодня совещание.
Ужас до чего молодцы: всё продумали!
Каким-то ей это показалось ненатуральным, слишком спокойным. Будто главное действительно — только бы Ваньку обмануть, «приказ» выполнить, а остальное — солдат спит, служба идёт.
— Список есть? — спросила Стелла чисто автоматически, потому что не раз участвовала в командировочных сборах. — Давайте я проверю.
Гора отрицательно покачал головой.
— Нету?.. А кто ж так делает-то?
И сообразила: не нужен список, когда человек забирает из дома все свои вещи!
Тут она заметила, что Ванька смотрит на неё удивлённо. Наверное, очень уж странным ему показалось Стеллино досадливое лицо.
Через силу она подмигнула братишке, чего обычно никогда не делала. Этого вообще никто не делал в их семье (испокон веку считалось вульгарной манерой и преследовалось по всей строгости). Ванька удивился ещё больше.
Гора же видел только, как она подмигнула (мол, собрался уходить, ну и скатертью дорога), а у него ведь тоже нервы натянуты. И он посмотрел на Стеллу с таким грустным недоумением… О господи! Ну и сценка. Буквально от смеха можно умереть!
— Чего стоите-то? (Скорей бы уж всё это кончить.) Ты ведь на поезд опаздываешь, правда, Гора?
Знала — лишнее говорит, плохое. Да не всё ли теперь равно! Из кухни она отволокла чемодан в родительскую комнату, где стоял шкаф. Раскрыла дверцы, стала складывать костюмы, рубашки, носки — всё подряд. Валялась без дела пара синтетических здоровых мешков. В один затолкала Горино осеннее пальто и куртку, в другой шубу с шапкой. Она трудилась тупо и тщательно, как робот.
